— Старшим князем на Руси желает быть, — тихо шепчет Василько. — Шведов как разбил — и во сне голову не сгибат. Гордой! А ныне на немцев полез, папу римского схотелось побить.
— Дани тебе, хан, платить не будет…
Хан слушает внимательно, вскидывая вверх тонкие брови. Лицо непроницаемо, чуть-чуть задумчиво-насмешливо.
— А шведов хорошо бил? — спрашивает он.
— Шведов здорово бил, чего греха таить, — отвечает Василько.
— Буюк адам! Яхши адам! Он шведов бил, а нас чехи били. Если я ему людей дам, он и чехов побьет? Валла! Яхши адам!
— Да ведь оголец, двадцати пяти годов нету!..
— Государь, возьми его себе, индийские земли можно послать воевать, — советует визирь.
Но у хана Берке зарождается свой план. Не слушая болтливых князей, он думает. Потом одним движением глаз высылает князьков из шатра. Когда уходят князьки, он вызывает своего посла по Руси, говорит, щуря глаза:
— Поезжай на Русь, привези Искандера. Если немцев побил, вот ему подарок мой! — и подает послу перстень со своего пальца. — Если разбит, приведи на этом, — и подает послу аркан. — Если откажется, вручи последнее, — и вручает послу тонкий кинжал.
Снега. Метель. Передовой отряд Александра под командой Гаврилы Олексича пробирается ко Пскову. Проводником — лазутчик Твердилы Ананий. Он наводит отряд на колонну рыцарей. С тылу нападает сам Твердило.
Сражение превращается в побоище. Снег засыпает раненых и убитых. Вот кучка бойцов, едва держась на ногах, присела отдохнуть. И уж не могут встать. Снег закружил их, замял — и только пики да верхи шлемов торчат из-под снега, но скоро замело и шлемы.
— Их наша сила не возьмет! — говорит Ананий. — Быстры на удар!
К бегущим бойцам примыкают жители деревень.
Лагерь Александра. Перекликаясь, поют сторожевые: «Славен город Владимир!..» «Славен город Владимир!»
Сам Александр в шатре с начальниками отрядов. Тут же Пелгусий, Буслай, приближенные князя, новгородский посадник.
Идут разговоры о близком сражении. Конный Ананий подлетает к шатру.
— Князь! — кричит он — Передние побежали! Беда! Он кричит, будя лагерь и внося общее смятение:
— Беда! Беда! Отворяй Новгород!
Лагерь пробуждается. К шатру прибывают беглецы.
Ананий, обращаясь к столпившимся бойцам, нашептывает о неизбежном поражении.
Александр выходит из шатра, молча расталкивает бойцов своих, берет за грудь Анания, поднимает его и бросает о землю. Раз, второй раз! Еще жив? Третий!
— За что ты его? — кричат бойцы, расступаясь в ужасе.
У Александра нет слов. Ярость его нема. Он дрожит. Похоже сначала, что он испуган, как и другие.
Купец Садко кричит:
— Нам, купцам, воевать несподручно.
И, как Анания, хватает его Александр за горло, трясет в воздухе и бросает наземь, но мало, мало — ярость еще кипит в нем, ей нет выхода.
Тут на коне подъезжает печальный Гаврило Олексич. Александр молча кидается к коню и, схватив за гриву, одним махом бросает коня наземь. Гаврило отлетает прочь. Буслай готов встать на защиту друга.
— Ты бы рыцарей так, князь! А то что своих бить! Своих и я умею!
Поднимается шум. Начинаются споры. Буслай уже валяется на снегу. Но еще, еще жертвы требует немая ярость. Александр рвет кольчугу своими железными руками, сплющивает свой шлем, свивает его в виток, как мочалу.
— Измена! — кричат бойцы. — Измена! Ворочай к Новгороду! Отсидимся за стенами!
И Александр наступает на своих дружинников. Он страшен. Он почти в безумии.
Люди валятся округ него.
Подбегает его стремянной Савва, — он отшвыривает и его.
— Довольно, князь, потешился — и ладно! Ворочай к Новгороду! — говорит посадник.
— Ты купецкий князь, по-купецкому думать должен.
И тут отходит Александр. Отирая пот с головы, полуголый на морозе, он говорит:
— Я не купецкий князь, я русский князь. За Русь ответчик я, а не за Новгород. Всем пригодится Русь! Русь! Всем! И купцам, и боярам, и холопам!
Савва набрасывает на него шубу.
Александр отходит в сторону, садится у сторожевого костра. Дежурный рубит дрова, загоняя клин в полено. Долго глядит Александр на то, как железо под сильным и быстрым ударом раздваивает дерево, но, напоровшись на сук, останавливается и не рассекает полена.
Гаврило Олексич, стоя за спиной Александра, мрачно докладывает о битве.
— В чем их козырь? — спрашивает Александр. — Каким строем идут? Как бьются?
— Идут клином, свиньей, как у нас называют. Вот как вон то полено раздвоят — ну и конец.
— Свиньей? — переспрашивает Александр. — Вот по рылу и бить.
— Да как же ты по пятачку ударишь, когда сшибают с удара? Идут больно шибко.
Дежурный у костра, переяславльский Никита, рубит дрова, выбирая ровные поленцы, и князь говорит:
— А ты сучковатые возьми!.. Вставь клин! Вдарь! Ага! Не берет? Вот тебе и свинья!
Подходит посланник.
— Ну, Александр Ярославич, давай приказ отходить! Назначай лагерь!
Александр поднимается и своим обычным веселым, ухарским голосом говорит:
— Отойдем на Пейпус-озеро! — И когда посадник уходит, он добавляет своим: — Наутро там, с божьей помощью, и побьем немца! Слово твердо!
— С пустыми руками домой не ворочаться! — вставляет древний старик. — Раз собрались, значит давай, чего уж там!
Пелгусий (Савве). Должно, князю какое видение было!
Савва. Нам с тобой было видение, — и показывает синяк под глазом.
Твердилу рукополагают в рыцари. Стоя на коленях и высоко подняв руку, он дает обеты.
— Буду честен, — говорит он, — приму обет безбрачия и нищенства. Блаженные нищие, яко их есть царство небесное!
Магистр ударяет его о плечо мечом и, подняв, обнимает. Твердило что то шепчет магистру на ухо.
— Вы только что дали обет нищенства, — отвечает тот.
В это время входит епископ и благословляет всех. Рыцари преклоняют колена. Слышен гнусавый латинский напев.
Неофит Твердило еще путается, как свершать крестное знамение, то осенит себя православным крестом, то римским.
Стоят германцы, пруссы, поляки, нормандские рыцари — добытчики легкой славы.
Снега Руси встают перед ними впервые.
— Готовы ли? — спрашивает магистр.
— Рыцари Венгрии готовы к победе, — отвечает один.
— Мы видели Иерусалим и во сне готовы к сечи, — отвечает другой.
— Немцы всегда готовы, — отвечает третий.
Магистр обращается к чудскому воеводе:
— А вы? — и тревожно глядит в его лицо. Тот отвечает, не колеблясь, но все же мало уверенно:
— Да. Я заставлю драться и чудь!
По целине давно не паханных, заброшенных полой, по кладбищам костей несется кибитка. В ней — посол хана. Он сидит, заглядывает в ящичек. Там перстень, аркан и кинжал. Улыбаясь, глядит он на разгромленную Русь.
Ночь. Брячиславна, жена Александра Ярославича, одна в княжеском тереме Переяславля. Зима завалила город снегом. Пустынно. Жутко. Брячиславна поет о муже, ушедшем на битву, поет печально-благородную и сдержанную песню, полную уважения к судьбе мужчины-воина.
Муж ушел далеко и, быть может, не вернется, но он князь, а судьба русских князей — сеча. Так чего и печалиться напрасно? Пусть бьется хорошо, помоги ему, Русская земля!
Одна и Ольга в Новгороде под утро. И она думает о своих женихах, и она, как Брячиславна, как всякая умная русская женщина того столетия, знает, что судьба русского богатыря — битва, что не кудри, не брови красят молодца, а храбрость, мужество.
Мера мужской красоты вытекает из воинских доблестей, и права псковитянка Василиса, когда, ведя на рассвете новгородские обозы к Чудскому озеру, поет:
Сохрани, господь, красивого,
Кто мечом булатным да семерых кладет.
Кто копьем вострым да восьмерых пронзит, —
Сохрани пригожего, от него пощады нет ворогу.
Холодно и ветрено в апреле. Мокрый снег, как дождь, кропит дружину. Александр со скалы глядит на озеро. Немцы уже видны. Они движутся клином, вобрав внутрь ливонцев и чудь.
— Свинья! Свинья! Вот она! — раздается в русских отрядах.
Рассвет. Низкое солнце. Полутемно.
— Сохрани нас, Русская земля! — говорит Александр и дает знак своим.
Немцы с пиками наперевес, прикрывшись щитами, медленно подвигаются на русских.
Русские сбросили тулупы и армяки, иные и валенки. Кольчуги на одних сорочках. Но многие и без кольчуг, с топорами, с дрекольем. К озеру подходят обозы из Новгорода с резервами. Битва еще не началась. Обозницы поят лошадей у проруби. Девушки — беженки из Пскова — рвут тряпье на перевязки, развели костры — греют воду.
