— Значит, по-вашему, я... я...
— Да, вы... — спокойно сказала Наташа.
Дора Петровна сверкнула злыми глазами и вышла из кабинета.
В конце работы в терапевтический кабинет зашел профессор.
— Не откажите пройти со мной наверх, — сказал он строго Наташе. У нее мелькнула тревожная мысль: «Неужели Дора Петровна, пожаловалась?» Она быстро застегнула халат и направилась к двери.
— Пожалуйста, — сказал профессор и, пропустив Наташу вперед, зашагал следом по коридору. Поднялись на второй этаж, вошли в кабинет, где горела настольная лампа под белым абажуром. Федотов включил люстру и, повернувшись к спутнице, пристально посмотрел на нее через пенсне.
— Ну, голуба, что это вы, изволите хандрить?
Наташа стояла и нервничала, чувствуя, как загораются лоб, щеки, шея. Профессор поправил пенсне и заговорил еще более серьезно:
— Варварство. Да, да, я не шучу. Невроз нагнетаете. Что это вы, голуба, взялись?.. Неприятности, да?..
— Маленькие, — призналась Наташа.
— Ага, маленькие! А вы что делаете? — Помолчав немного, добавил: — Извольте взять себя в руки, голуба, вы же врач.
Наташа ничего не понимала.
Федотов поднял вверх палец, сказал неторопливо:
— Вот что, уважаемая Наталья Мироновна, извольте завтра заменить заведующую терапевтическим отделением. Она идет в отпуск.
— Я — заменить?.. — Наташа словно проснулась. — Будет ли удобно? Ведь есть врачи с гораздо большим стажем и опытом.
— Да, есть. Вот вы и догоняйте их.
— И еще, Юрий Максимович...
— Что еще?
— С Дорой Петровной у меня...
— Знаю, — сказал Федотов. — И все-таки извольте заменить. Утром получите приказ.
Наташа кивнула головой и тут же подумала: «А я ведь не сказала ему, что Сережа взял назначение не в Москву, а в другое место; и совсем неизвестно, что будет со мной: останусь или уеду». Она собралась с мыслями и стала рассказывать об этом извиняющимся тоном. Профессор послушал, склонив голову набок, и вдруг, снова блеснув двумя стеклышками, заговорил громко и часто:
— Ну и что страшного? Жизнь есть жизнь. А вы еще достаточно молоды...
— Нет, Юрий Максимович, я не о том, — стала поправляться Наташа. — Ведь когда я поступала к вам на работу, говорила, что приехала в Москву навсегда. Вы сами спрашивали меня об этом. А теперь не знаю, как будет. Может, придется...
— Что «придется»? — лицо профессора вмиг изменилось, глаза под стеклышками быстро забегали. Он сделал несколько шагов к столу и снова повернулся к Наташе. — Вот что скажу я вам, голуба. Прекратите немедленно воевать с собой. Да, прекратите. Иначе я положу вас в больницу. — Помолчав, добавил: — Я знаю, что вам придется. Даже уверен. И потому... Да, да, голуба, именно потому и извольте приказ мой выполнить без рассуждений.
Из кабинета Наташа вышла приятно взволнованной. Пока спускалась вниз, думала: «Интересно, что теперь будет с Дорой Петровной? Наверное, лопнет от злости».
В вестибюле Наташу остановила медсестра:
— Наталья Мироновна, вас к телефону.
Она взяла трубку и сразу узнала голос генерала:
— Извините за беспокойство. Я хочу спросить вас о здоровье супруги. Может, вы...
— Да, я знаю, — сказала Наташа. — Не беспокойтесь, все будет хорошо. Сейчас ей вливают пенициллин и глюкозу. Можете принести фруктов.
— Спасибо, Наталья Мироновна, за доброе слово. Передавайте привет супругу. Сегодня мы говорили о нем в редакции. Все очень рады новому автору, ждут его рукопись. На днях напишем ему.
«Очень, очень хорошо», — чуть было не выпалила Наташа, но вовремя сдержалась, сказала спокойно:
— Он тоже будет рад.
Из больницы Наташа вышла в хорошем настроении. Но дома ждала ее неприятность. Едва переступила порог, дети, перебивая друг друга, сообщили:
— Мама, мамочка, у нас был доктор, бабушку лечил. У нее приступ. Тетя Дина звонила тебе, звонила...
Наташа разделась, не снимая шапочки, прошла в комнату. Анастасия Харитоновна лежала на диване с запрокинутым серым лицом и прерывисто дышала.
— Сердце? — испуганно спросила Наташа и взяла руку матери в свои застывшие на морозе ладони. — Этого надо было ожидать. Разве можно вести себя так.
Анастасия Харитоновна ничего не ответила. Она смотрела на дочь глубоко запавшими усталыми глазами и словно говорила: а кто же виноват, что так получилось?
Офицеры полка встречали Новый год в клубе. Мельников пришел на бал с опозданием. Он задержался в батальоне, где вместе с солдатами ожидал, когда часы пробьют двенадцать. Потом поздравил их, пожелал дальнейших успехов в службе и учебе и направился в клуб.
— А-а-а, дружба! — крикнул Соболь из толпы танцующих, едва Мельников показался в зале. Пристраивайся быстрей!
Зал гудел от стремительного движения людей. Все кружилось, бурлило в веселом разливе музыки. Лишь в самой середине пестрого людского водоворота неподвижно и величественно, упираясь макушкой в потолок, стояла зеленая елка. Красные, синие, желтые огни, радужные звезды, шары, бусы — все дрожало на ней, сверкало, и, казалось, весь зал был наполнен живым ослепительным блеском.
Вот мимо Мельникова проплыли в танце капитан Нечаев и Ольга Борисовна. Синие глаза ее, казалось, стали еще больше, по щекам разлился тонкий румянец.
— Здравствуйте, Сергей Иванович. С Новым годом вас! — почти пропела она, не нарушая плавности движений.
— Спасибо, — помахал рукой Мельников. — Вас также — с наступившим!
Уплывая в глубь зала, Ольга Борисовна еще раз повернула голову и улыбнулась.
Вскоре опять показался Соболь, вальсирующий на этот раз с женой Степшина, Дусей.
«А где же он сам?» — подумал Сергей.
Оркестр на минуту смолк. Но не успели пары остановиться, как грянул краковяк. Опять все закружились вокруг елки. Соболь танцевал с Дусей. Он то и дело наклонялся и что-то шептал ей. Она краснела и громко смеялась.
В дверях появился Степшин, скучный, чем-то озабоченный. Мельников подошел, спросил:
— Почему не веселитесь?
— В бильярд играл, — ответил тот, стараясь не выдавать волнения. Постоял немного, посмотрел в зал, махнул рукой: — Пойду еще партию сгоняю. — И скрылся за дверью.
«Что-то не ладится у него с женой», — уже в который раз подумал Мельников. Он вспомнил, что Степшин часто обедал в столовой, а не дома. Однажды даже остался ночевать в батальоне. На вопрос комбата: «Что случилось?» — ответил уклончиво: «Ничего особенного, просто засиделся в штабе и решил не беспокоить жену». Но по всему было видно, что не штабная работа задержала его в казарме. Да и теперь, конечно, не страсть к шарам заставляла майора прятаться в бильярдной комнате. Причина была совсем другая.
Из глубины зала к Мельникову протискался Соболь, удивленно спросил:
— Почему не танцуешь? Не в монастырь ведь пришел, а на бал.
— Осматриваюсь, — улыбнулся Мельников.
— Хватит осматриваться. Смазывай быстрей колеса и включай мотор. — Соболь был явно под хмельком и не скрывал этого.
Мельников удержал его за руку, шепнул:
— Слушай, ты зачем с Дусей заигрываешь? Она же с мужем здесь.
— Ну, знаешь ли!.. — поднял голову Соболь.
Мельников еще крепче сжал его руку.
Соболь долго смотрел в глаза товарищу. Потом прищурился, сказал с ехидцей:
— Значит, о чужих женах заботишься?.. Похвально. Только знаешь... Дуся — женщина со вкусом, и не моя тут вина, что муж не понимает этого. А впрочем, если твои интересы затронул, могу отступить. Для друга на любую жертву готов. Поединка разыгрывать не будем.
— Михаил! — строго сказал Мельников.
— Все, все, — замахал рукой Соболь. — Больше к Дусе ни шагу. Меня давно ждет Олечка. Смотри, как она косит свои влюбленные очи в мою сторону. Эх, дружба, зря ты не зашел ко мне сегодня. Коньячок был, шампанское.
Мельников вспомнил, что Соболь действительно приглашал его. Но нельзя было уходить от солдат в такой вечер, да и не хотелось дурманить голову перед большим балом.
— Ну ничего, — сказал Соболь. — Мы с тобой завтра выпьем. Договорились?
— Утро вечера мудренее.
Снова раздались звуки вальса. Над головами танцующих начали взрываться хлопушки и, подобно мелким снежинкам, в воздухе заблестело конфетти. Соболь заторопился к танцующим. Едва он затерялся среди веселого потока людей, к Мельникову подошла Ольга Борисовна.
— Не скучайте, Сергей Иванович, весь год скучать будете, — сказала она с милым лукавством.
Мельников задержал взгляд на ровном проборе ее красиво уложенных волос.
— Да полно же, развеселитесь!
Мельников улыбнулся и пристукнул каблуками, что означало: «Прошу на вальс».
Она смело положила руку ему на плечо. Первые шаги Сергей сделал неуверенно.
— Вы уж извините меня за мешковатость, — сказал он виновато.
— Что вы? Здесь так тесно.
Продолжая любоваться ее пышными локонами, Мельников подумал о Наташе: «Где она сейчас? Может, дома сидит у елки и грустит. А может, где-нибудь танцует». Ему вдруг показалось, что вот она рядом с ним и чуткая теплая рука ее лежит у него на плече. От этой мысли ему стало легко и весело. Он закружился, будто подхваченный сильными крыльями. Ольга Борисовна вскрикнула от неожиданности:
