— Да с чего ж бы я серчать стал? Глянется тебе здеся, так хоть каждый день ездий.
— Уж больно пользительный сон туга, прям ежели бы все время вот так легко было, как теперь, дак хоть бери в руки литовку да коси.
— Ну уж, сразу и литовку, — невесело усмехнулся Гришка, — ты хоть сперва ходить научись, как раньше ходил.
Ему и жалко было Ваньку, и отрадно, что повеселел он малость, но при одном воспоминании о виденном начинало давить под ложечкой и подташнивало. Потому Гришка на боку откатился подальше от скатерки, чтоб едой никакой в нос не шибало, закурил не торопясь, осторожно посоветовал:
— А ты бы не ложился спать-то на землю: земля, ведь она земля все ж таки и есть, прохватит еще тебя.
— Да что ты, — возразил Ванька, — вон как я угрелся, вольней, чем дома.
— Вольней-то, вольней, а ты устраивайся-ка лучше на рыдване, покойнее будет. Позавчерась я вон там на бугре во-от такую змеюку пришиб.
— Таких и змей-то сроду не бывает, какую ты показал.
— Ну, чуток помене, — засмеялся Гришка. — Я б тебе показал, да сороки, знать, расклевали — вчерась уж там не было ее.
Гришка боялся, чтоб не повторилось минувшее. А признаться Ваньке в том, что с ним произошло, — никак не хотелось. Радостно было видеть повеселевшие Ванькины глаза, его живость и бодрость. Ведь если бы каждый день вот так прибывало его здоровье, к осенней страде, может, и выходился бы парень. В солдаты его, конечно, не возьмут, а дома пожить бы еще мог.
11
Говорят, истина — это свет лампы, при котором один читает священную книгу, другой подделывает подписи. Свет лампы служит одинаково тому и другому.
Так же вот и ночь: и труженику, за день уставшему, нужна она для отдыха, и влюбленным — для сокрытия тайны любви, и вору для сокрытия тайны подлости. Но не менее нужна она и подпольщику, чтобы самые святые дела вершить.
Никто из Даниных не удивился — такое бывало нередко, — когда часов в пять пополудни Виктор Иванович лег спать. Зато бабушке Матильде работы прибыло. А чтобы делать свое дело, надо ей непременно выпроводить из избы Ромку с Ванькой, да подальше от двора, чтоб не мешались. Анна с Валькой в поле. А этих двоих — то по целому дню домой не загонишь, то, как на грех, из дому никак не идут.
Пришлось бабке хитрость употребить.
— Ребятки, — сказала она ласково, — уж до того я ушицы захотела, страсть как! Сходили бы на речку, рыбки бы половили…
— Рано еще, — возразил Ромка, — теперь клевать не станет.
— Так ведь пока червей накопаете, да и до места идти не близко. Где вы червей-то копаете?
— На назьмах, за Зеленым логом…
— Правда, Ромка, пойдем! — подхватил бабушкино предложение младший брат. — Пока червей накопаем да пока до Большого камня дотопаем — самое время как раз и будет… Вон ведь куда идти-то надо: там завсегда хорошо клюет… Пойдем, что ль?
— Пошли! — согласился Ромка, вскакивая с широкой лавки, и, схватив Ваньку за плечи, весело вытолкал его за дверь.
Теперь вот и Матильде можно за свои дела приниматься. Но сперва пошла она за ребятами, собраться им помогла, за ворота выпроводила и, захватив целое беремя кизяков, вернулась в избу, стала растапливать печь в столь неурочное время.
Поставив греть воду в двух ведерных чугунах, она принесла большое корыто, подняла западню, покликала:
— Миша! Ми-иш!
— Чего, Матильда Вячеславовна?
— Принимай посуду. Мыться будешь да переодеваться перед отъездом. — Она подала ему корыто, мыло, ведро, мочалку и свернутую в большой узел одежду. — Прикинь пока верхнюю-то, ладно ли будет.
Много разных дел пришлось переделать Матильде Вячеславовне, пока привела она своего подопечного в полный порядок. Вечер уж близится, скоро Анна с Валькой приедут, да и ребятишки нагрянуть могут. А как же с Михаилом-то быть? Ждать, пока все уснут? Иначе как же он из подпола выйдет, ежели вся семья домой соберется?.. Пошла будить Виктора Ивановича, чтобы посоветоваться.
Потолкав сына в плечо, спросила:
— Рано ехать-то собираешься?
— Смеркаться станет — и поедем.
— А Михаила-то как в это время достанешь из подпола: все ведь дома будут…
— Х-хе, волк вас задави, как достанешь! — усмехнулся Виктор Иванович. — Переодела ты его?
— Помытый он и переодетый.
— А где его каторжное одеяние?
— В печке сожгла.
— Так, стало быть, нет каторжанина Михаила Холопова, — засмеялся Виктор Иванович, вставая с постели и нежно положив руки на плечи матери, — а есть крестьянин, скажем, из Борисовки. Лошадей у него украли — работать в поле не на чем… Ищет вот лошадей-то, к нам забрел, поесть попросил… В город ему надо, на базаре по горячему следу коней поискать… А я как раз туда собираюсь… Сойдет для наших?..
— Сойдет, кажись, — засмеялась и Матильда Вячеславовна.
— Тащи его из подземелья на свет божий, хватит с него темниц!
Пока Виктор Иванович одевался, Матильда выпустила из подпола Михаила и немедленно принялась пересказывать то, о чем с сыном говорили.
Перед ней на лавке смиренно сидел коренастый, среднего роста мужчина. Широкие темные усы и задумчивый и будто бы настороженный взгляд усталых глаз старили его. Он то и дело непривычно одергивал крестьянскую рубаху под поясок и старался не пропустить ни единого слова Матильды Вячеславовны, ставшей ему родной за эти дни.
Виктор Иванович продолжил наставление:
— Это пока ты будешь крестьянином безлошадным, а в городе мещанином настоящим сделаешься, с хорошим документом. И запомни: с сего момента не Михаил ты Холопов, а Иван Воронов — на Руси фамилия эта нередкая… А вот усы, наверно, убрать придется…
— Нет, Виктор Иванович, — мягко, но настойчиво возразил Холопов, — усы пусть остаются, даже бороду, как видишь, окладистую отпустить хочу, потому как все мои тюремные карточки — безусые и безбородые.
— Ну что ж, резонно, — подхватил Виктор Иванович. — Тогда поужинаем вместе и — в путь…
За все эти дни им впервые предоставилась возможность узнать друг друга, потому за ужином начался интересный разговор, но вскоре возвратились ребятишки с рыбалки, а потом Анна с дочерью приехали с поля, так что пришлось отложить беседу.
Из дому тронулись в сгустившихся сумерках, и Виктор Иванович не через хутор направил Рыжку, а полевой, еле заметной дорожкой вдоль Сладкого лога выехал на городскую дорогу.
Просторная степь охватила путников со всех сторон. Яркие бестрепетные звезды глядели с вышины, роняя призрачный, едва ощутимый свет. Редкие ночные звуки не нарушали общего покоя. Рыжка, не понуждаемый хозяином, лениво вышагивал, глухо топая копытами по дорожной пыли.
— Так, стало быть, вечный солдат? — начал Виктор Иванович прерванный за ужином разговор.
— Солдат вечный, — подтвердил Михаил. — Другого званья мне нет… Двоих нас из саперного батальона за восстание в пятом году Киевский военно-окружной суд приговорил к смертной казни, потом казнь вечной каторгой заменили. Так и остались мы солдатами вечными…
На вид Михаилу Холопову смело можно бы дать лет сорок, хотя на самом деле ему было всего двадцать семь. И это обстоятельство пришлось как нельзя кстати: по новому паспорту он значился на целых одиннадцать лет старше своего возраста.
— Все мы — солдаты вечные, только не царские, — задумчиво проговорил Виктор Иванович, — а солдаты революции… Как же тебе сбежать-то удалось?
— Повезло. В арестантской камере под тумбочкой был прибит железный лист. Тихонько приспособился я его снимать… А от моего угла до забора каких-нибудь аршина три… Ну, всего-то аршин пять прокопал за полгода. По щепоточке копал стамеской и там же утрамбовывал землю, как крот… Столяр я, краснодеревщик. Шикарные оклады для икон делал. Вот в окладах-то этих и посылал весточки на волю. Связь установилась надежная. Товарищи помогли.
— А как же ты ухитрился в арестантском «мундире» от самого Тобольска добраться? Верст семьсот отмахал!
— Ухитришься, коли жить охота, — невесело усмехнулся Михаил. — Неувязка в организации вышла или помешал кто: продукты и одежду в условное место должны были принести разные люди. Так вот, котомку с едой принесли, а остальное ждать-то некогда было. Думал, в дороге добуду, да потом смекнул — к селениям лучше не приближаться, не наводить на след. Лесами да болотами за три недели далеко продвинуться можно. Шел только ночами, а в ненастное время и дня прихватывал. Теперь лето — каждый кустик ночевать пустит. Места от Тюмени здесь мне знакомые. Я ведь из-под Екатеринбурга. Много до службы колесил по найму…
Прислушиваясь к ровному глуховатому голосу товарища, Виктор Иванович радовался тому, что организация пополнилась еще одним надежным человеком, и вдруг спросил:
— Не страшновато над пропастью снова ходить?
