— Тогда мне все про тебя известно!
— Что известно?
— Это ты хранишь знамя?
— О! А вы откуда знаете?
— От Сережки.
— Ой, Сережка! А где он сейчас?
— Он с нами.
— Тут?
— Тут…
Девчата помолчали.
— А он хороший, Сережа. Не правда ли? — немного погодя как-то с опаской спросила Веснянка.
— Хороший.
— Вы его… любите?
— Люблю.
Веснянка мигом привстала на постели.
— Любите?
— Да чего ты, Веснянка? Ты, наверное, тоже… любишь? Ты, может быть, влюблена?
— Не знаю, — шепотом ответила девушка.
— Так вот в чем дело! — улыбнулась Ляля. — Не бойся. У меня есть… мой. Другой.
— Где?
— Там… воюет…
Веснянка опять легла и успокоилась. Ляля обняла ее горячее, словно налитое тело. Твердые яблоки грудей ощущались сквозь полотняную жесткую сорочку.
— А я бы и замуж пошла уже, — помолчав, сказала она, развеселив Лялю своей напускной взрослостью.
— Но ведь тебе еще далеко до совершеннолетия?
— Из моих ровесниц не одна уже свадьбу сыграла… Семейных пока не берут в Германию, так они и давай все жениться. Ой, сколько девчат и хлопцев жизнь себе испортили! Или нелюбимую берет, или за нелюбимого идет, за первого встречного… Не поверите, пятнадцатилетние — и те женятся. Бывает, что вместе зарегистрируются в управе, лишь бы староста ихний знал, а вместе и не живут. И смех и грех!.. Я так не согласна.
— А за кого бы ты пошла, Веснянка?
— У меня есть, есть, Ляля! Такой… хороший хлопец. Только вы его не знаете!.. Я и сама тоже как-то… вроде бы не знаю.
— Как же это так?
— А так, вроде вижу и не вижу, снится не снится, чудится не чудится… Вот словно бы иду полем, а вокруг жито, как море, и совхоз наш белеет черепицей, и солнце с неба припекает. И вдруг слышу, зашумело что-то, словно крылья, глядь — орлиные, а это он откуда-то выплывает, летит ко мне… Лето, а он почему-то на лыжах летит, а лыжи на солнце сверкают, как золотые; и палки у него в руках тоже золотые, и машет он ими, как крыльями! Останавливается против меня, смотрит, а потом пальцем меня по носу — щелк! «Ишь, — говорит, — нос как облупился на солнце!..» А я в жито бегу, бегу, колосья шумят за мной, а я думаю: это он гонится, летит, подлетает… Дух у меня перехватывает, бегу дальше, падаю и лежу, не шевелясь… И уже стихло все и никто не гонится… Все в сладком мареве, жито млеет, земля пышет теплом, а я лежу и зубы стискиваю, чтоб не разреветься. И сама не знаю, почему мне хочется плакать…
— Это тебе снилось, Веснянка?
— Нет, это не снилось, это я так… не знаю.
Девушки лежали на спине, глядя на высокие звезды, мерцавшие за окном.
— Почему это так, — начала после паузы Веснянка напевным голосом, — что, когда смотришь на звезды, они начинают как будто притягивать к себе и ты растворяешься в этом мерцании? Почему это? С вами такое бывает? Вы любите звезды?
— Когда была студенткой, я специально изучала их, Веснянка. Вся моя наука была о звездах, о их жизни.
— Разве они живут?
— Живут, живут, Веснянка… Даже если какая-ни-будь угаснет, то все равно живет еще много-много лет… И светит нам…
— Как же это?
— А так… — Ляля умолкла. Через некоторое время она повернулась на бок, лицом к девушке. — Ты не сердись, Веснянка, что я к тебе пристаю… Но все-таки скажи — где же ты прячешь знамя? И что с ним будет — ведь оно там, а ты здесь? Кроме тебя, никто не знает о нем?
— Знают, — уверенно ответила Веснянка. — Я только сначала никому не говорила, на одну себя надеялась… То в земле, то в кожухе хранила… А когда пытались в Германию отправить, трижды убегала из-под автоматов и тогда открылась… Самым надежным. Теперь оно у всех совхозных девчат под охраной.
— Мы хотели его поднять над Полтавой, — призналась Ляля. — На самом высоком доме или на самом высоком дереве в Корпусном саду.
— Вот здорово! — восторженно воскликнула Веснянка. — А разве мы не убежим? Только бы в эшелон попасть, а там я знаю, что надо делать… Наши хлопцы рассказывали: надо разобрать пол в вагоне! Да не я буду, если мы не убежим! Ляля, вы — как?
— Убежим, — приглушенным голосом ответила Ляля.
— И Сережка с нами?
— И Сережка…
— Тс-с! — Девушка вдруг насторожилась, привстала и подняла обнаженную руку. — Вы слышите?
— Что такое? — Ляля тоже села и прислушалась.
Веснянка вдруг соскочила на пол и приникнула к полу.
— Идите сюда!..
Ляля, как и она, опустилась на пол и прижала ухо к влажной доске.
— Слышите?
Пол еле уловимо дрожал и гудел, словно глухая басовая струна. Вернее, гудело где-то под ним, в недостижимой глубине. Будто скрытое море глухо волновалось и бурлило в недрах земли.
Ляля мгновенно вскочила на ноги и кинулась к стене. В соседней камере сидел Леня Пузанов. Она начала быстро и нервно выстукивать:
— Гудит, гудит. Слушай, гудит…
Веснянка смотрела на Лялю ошеломленно, не понимая, что она делает.
Вдруг противоположная стена отозвалась таким же лихорадочным стуком.
Стучал Ильевский. Зимой на подпольных занятиях он так и не овладел как следует техникой тюремного перестукивания. Поэтому его трудно было теперь понять. Он очень переживал из-за этого, а товарищи, которые иногда с ним перестукивались, чувствовали себя так, будто разговаривают с заикой.
Сейчас Сережка стучал особенно беспорядочно, и у него выходило только какое-то «ма… ма… ма…».
— Кто это стучит? — спросила Веснянка у Ляли, перебежавшей уже к Сережкиной стене.
— Ильевский.
— Сережка?
Ляля кивнула.
Веснянка изо всех сил забарабанила кулаками в стену, прижалась к ней головой.
Часовой стукнул прикладом в дверь, выругался.
— Сережка! — прижавшись лбом к стене, горячо шептала девушка. — Это я, Марийка, это я!..
— Он тебя слышит, — утешала Ляля Веснянку, беря ее за руку и мягко отстраняя от стены. — Слышит, слышит…
Девушки стояли, взявшись за руки и глядя друг другу в глаза. В длинных сорочках они были похожи сейчас на двух разведчиков в маскхалатах, притаившихся в темноте.
Звезды светлели в высоком небе за решеткой. Густая синева стекол становилась прозрачной. Наступало утро.
А внизу, в глубине, что-то гудело и гудело.
XII
Если бы в эту ночь Ляля могла не только слышать гул, прокатившийся под Полтавой, но и видеть источник этого гула, то увидела бы…
Где-то в России, западнее Нового Оскола, стоят среди ночи стрелковые батальоны, слушая боевой приказ. На темной опушке леса, возле безмолвных тяжелых танков, выстроились молчаливые танковые экипажи. Они тоже слушают боевой приказ.
В лесной тишине послышалось шипение ракет.
В наступление!
Синеет утреннее небо, чистое, как первый рассвет на земле. Лес шумит листвой необычайной красоты и яркости, как первая зелень на земле! Просыпаются птицы, поет весенняя кукушка, и ее звонкий голос слышен на весь мир.
В наступление!
Ударит артиллерия, поднимутся самолеты, пойдет кругом вся земля, с небом и голосистыми кукушками, станет сплошным удушливым смерчем, все утонет в грохоте и клубящемся дыме. Завтра Совинформбюро сообщит о весеннем наступлении Красной Армии, в сводках появится новое — Харьковское направление, и весть о нем молнией облетит фронты.
Прозвучит команда, и танковые экипажи привычно сядут в машины, и одну из них поведет Марко Загорный. Ворвется ли он в Большую Михайловку, или Маслову Пристань, или Корчу, или Белгород — все равно! Будет родная земля, где их ждут стонущие в неволе сестры, братья, матери… «Довольно страданий, родная, довольно!..» — прошепчет кто-то слова поэта.
Машины выйдут на исходные рубежи. Каждый вспомнит самое дорогое, Марко вспомнит Полтаву, плывущую где-то белой яхтой в зеленом море садов, вспомнит светловолосую девушку, и механик-водитель нажмет на стартер.
Взревут моторы, грозные машины двинутся в майский рассвет, облепленные молчаливыми пехотинцами. Глаза их устремлены вперед, затворы спущены с предохранителей, пластмассовые медальоны бессмертия — в карманах.
Стрелковые батальоны второго эшелона, ожидая своей очереди, будут лежать на лесистой опушке, провожая глазами машины с десантниками. Неумолчный грохот разбудит горы и долины, чистый горизонт затянется дымом, танки рванутся от леса зеленой низиной.
Населенный пункт, таинственный и настороженный, совсем близкий и бесконечно далекий! Не знаем твоего имени, но ты родной до глубины души, потому что хатки, которые смотрят на нас, возводились нашими отцами и белились руками наших матерей!..
Все ближе выплывает из рассветной мглы безымянный населенный пункт, «юнкерсы» разрывают небо, свистят косые бомбы, низвергаясь на зеленый луг, бьют из населенного пункта пушки и тяжелые минометы — навстречу!
