вышеназванные цепи в металлолом.
— Нет, позвольте, — вскочил экономист. — Цепи брака— метафора. Пусть цепи, но ведь их звенья — самое необходимое на земле и самое прекрасное — дети.
Опять шутки: женщинам теперь не до звеньев, столько чинов, званий, должностей…
— Не верю! — экономист махал руками, требуя тишины. — Мать — это… Помните, у Горького: восславим женщину-мать. Это же — самое высокое призвание женщины — быть матерью. Все будущее — в женщине, в детях. А вот мы спросим, что думает об этом самая юная среди нас. Скажите, — он протянул руку с рюмкой в сторону Фаи, — хоть одного мечтаете подарить миру?
— Я? — Фая вспыхнула и потупилась. — Почему одного. У меня… трое будет. Два мальчика и…
Все рассмеялись, захлопали в ладоши.
— Приветствуем!
— Вот это будет демографический взрыв!
Врезывается фальцет Яши Дюбина:
— Выпьем за потомство Фаины Петровны. Фаечка, влюблен! Мое сердце у ваших ног.
Шумный говор, тосты, непрерывно гремящий телевизор, — забыли даже следить по часам, много ли осталось до двенадцати.
4
Гости разошлись в половине второго. Племянника развезло, и пришлось уложить его на раскладушке в той же большой и неубранной комнате. Оставшись наконец с мужем вдвоем, Полина Семеновна пожаловалась на головную боль от вина и пустой болтовни.
— Кто во что. Я так и знала, что демографию приплетут. Экономист твой… Зря много на том конце стола бренди поставили. Набрендился.
— Шутили, — извиняющим тоном ответил Сергей Леонтьевич. — Не все же о плазме и полимерах.
Из соседних квартир приглушенно доносились еще выкрики, смех, музыка. «Хаз-Булат» сменялся топотом, откалывали «барыню»… Сергей Леонтьевич долго не мог уснуть. По какой-то и самому неясной связи он вдруг почувствовал себя странно одиноким. Казалось бы, чего лучше: на очереди докторские, не мешают ни склероз, ни дети. И все-таки чувство смутной растерянности, обидной неполноты, обделенности не проходило. Словно что-то могло быть в его жизни яркое, светом счастья заливающее душу, — и не было. Да и когда было сиять ему, этому счастью? Детские годы пришлись на войну. Мать получила с фронта две похоронки — на его старших братьев. Отец работал на оборонном заводе и погиб во время налета вражеской авиации. После войны — завод. Годы самые жениховские, приодеться бы да приударить бы за какой-нибудь модницей с соседней ткацкой, — сцепив зубы, откладывал: в институт надо было готовиться. Потом — кончить так, чтобы несовестно было диплом получать. А там аспирантура, диссертация, кафедра в том же институте.
Знакомство с Полиной Семеновной он только в шутку мог бы назвать романом. Сначала она показалась ему и старенькой, и некрасивой, большие очки в черной оправе делали ее лицо неприступно строгим. В такую не влюбишься. И все-таки приятно было посидеть в уютном доме на окраинной улице, отогреть душу за самоваром в бесхитростной, почти что семейной беседе. Зоя Демидовна радушно потчевала вареньями и компотами из яблок, вишен и слив, приговаривая, что все это некупленное, все фрукты-ягоды они с Полей в своем саду возрастили. Любопытно было послушать Полину Семеновну, чем еще собираются химики удивить человечество. И хоть красавицей она ему в этих зачайных беседах не казалась, ум ее и простоту, без всяких подвохов кокетства, нельзя было не оценить.
Недолгое время спустя холостяк Сергей Леонтьевич, обитавший в многолюдной комнате студенческого общежития, стал женатым Сережей. Как человеку семейному, предоставили квартиру в новом доме. Потекла мирная супружеская жизнь. Бывали и размолвки. Сергей Леонтьевич заговаривал о настоящей семье, чтобы подлесок шумел. Полина Семеновна рассуждала практичней: надо закруглить докторские, а там можно будет решить эту проблему в рабочем порядке.
Шли годы, спокойное бездетное сожительство стало привычным. Оба преуспевали в науке. Сергей Леонтьевич писал монографию о волжских болгарах, увлекся археологией. Их работы публикуются в самых авторитетных специальных изданиях. Чего еще? Кто знает чего. Ворочается Сергей Леонтьевич в своей постели, старается перевести то, что творится у него в душе, в ясные логические понятия, — ничего не выходит. Да, степень, звание, авторитет — все есть, и доктором он будет, и профессором, это в его силах, трудолюбия ему не занимать. Твердая под ногами дорога, надежная, а вот — сердце будто очнулось и тревожно бьется в глухой безответной пустоте.
Раздумается о жене. И ее жалко. Тоже в душе одинокая. Понятно, не каменная баба в степи, и в ней голос естества говорил. Вспомнилось, как с полгода назад приезжала дочь Ксении Фроловны откуда-то с Печоры с двумя девочками, около месяца гостила у матери. Иногда Ксения Фроловна заходила со своими внучками похвалиться, какие они в свои пять и семь лет умные и смышленые. Как-то он приотворил дверь из своего кабинета, — полюбопытствовал, что у них за веселье, видит, посадила обеих Полина Семеновна себе на колени, судорожно обнимает и целует, целует… Голос естества.
Сергей Леонтьевич отмахивался от этих мыслей, уговаривал себя уснуть, — не помогало. Так и начался у него новый год с надломом в душе.
5
К тому времени, когда Полина Семеновна наконец-таки закруглила докторскую, Фая успела кончить университет. Работа была предоставлена ей в лаборатории химкомбината. Пообещали квартиру, правда с оговорками, судя по которым расставанье с Фаей Ксении Фроловне в скором времени не грозило.
На вокзал Полина Семеновна уезжала одна: Сергею Леонтьевичу надо было на лекцию. Стоя у полуоткрытой дверцы «Волги» с шахматной полоской по борту, она методично наказывала мужу не переутомлять себя умственным трудом, больше налегать на витамины.
— Обедать придется пока в столовой. Какая досада, что мама нездорова, она так славно готовит. Впрочем, ты это и сам знаешь. Ну что ж, пора. Надо бы еще проститься с нашей соседкой. Да вот, кстати, и она. — Полина Семеновна кивнула шоферу, чтобы подождал еще минутку, обошла машину навстречу Фае и протянула ей руку. — А я только что подумала о вас. Уезжаю. Возможно, знаете, с какой целью.
Фая, пожимая ей руку и улыбаясь, ответила, что, конечно, знает.
— Будем вас ждать с победой.
— Надеюсь, но… — Полина Семеновна вздохнула. — Бывают такие неожиданности. Впрочем, где их нет. Кажется, теперь со всеми простилась, можно и ехать. Береги же себя, Сережа. Как приеду, тут же черкну. И ты мне тут же, тут же. Счастливо оставаться.
Хлопнула дверца «Волги». Шофер дал газу, машина всхрапнула, рванула с места и через минуту затерялась в автомобильном потоке улицы.
— Осиротели? — шутливо посочувствовала Фая. Взглянув на портфель в его руках, спросила, не на лекцию ли.
— Да. По летнему обыкновению, заочники.
— А я недавно вас в Доме ученых слушала. Об истории нашего города рассказывали.
— Не заметил. Дремали?
— Что вы? Очень интересно. И как это вы все, все помните? Другие выкрикнуть «Товарищи!»
