Парень отдает хозяину тщательно завернутый полтинник, снимает опорки, крестится и лезет вверх.
Крестьянин лежит на земле. Он покрыт рогожей, из-под которой торчат лишь босые ноги. Около него мечется гимназист с возбужденным лицом:
— Это безобразие! Это издевательство над человеком!
Никто не обращает на него внимания.
Какой-то пожилой человек с презрением оглядывает гимназиста с головы до ног.
— Ишь, разоряется! А сам, небось, в сапогах щеголяет!
Гимназист горячится:
— Я говорю о человеке… о личности!
Хозяин подходит и говорит внушительно:
— Только народ баламутишь! Уходи, пока личность цела!
Гимназист прячется в толпу.
В стороне от толпы в долгополой шляпе, покуривая и опираясь на палку, стоит Горький. Гимназист бросается к нему:
— Алексей Максимович!..
— Ага! — весело говорит Казимир Петрович и, вынув книжечку, что-то записывает.
Горький напряженно следит за парнем, лезущим по столбу. Парень почти у цели. Вот он коснулся пальцами сапог. В народе сдержанный шум:
— Ей-богу, возьмет…
— Да… бабушка надвое сказала…
Но сапоги зашатались… и парень стремительно скользит вниз.
У Горького вырывается:
— Экая досада!
В народе негодование:
— Отдать! Дотронулся!
Хозяин запальчиво возражает:
— Дотронулся — не факт!
Раздаются голоса:
— Ты сыми их!
— Отдать!
— Дотронулся!
Хозяин расталкивает обступивший его народ:
— Снял бы — взял бы! Кто следующий?
Энергично расталкивая всех, к столбу вырывается нервный, подвижной юноша, с припухловатыми губами, в тужурке и сапогах. Он еще издали бросает хозяину полтинник. Подбегает к столбу и начинает ловко на него взбираться.
Народ затих. Все смотрят наверх.
Юноша быстро добирается до самой вершины, снимает с крюка сапоги и накидывает их себе на шею.
В толпе крики одобрения.
— Вот это молодец! — замечает Горький.
Казимир Петрович, подняв голову, следит за юношей, радуется:
— Вот удача-то!
Его спрашивают:
— Твой парень, что ли?
— А? Мой, мой! — рассеянно отвечает Казимир Петрович, не спуская глаз с юноши…
Юноша, держась ногами за столб, с улыбкой победителя на мгновение поворачивается лицом к народу.
— Да это же Яша… Свердлов! — вскрикивает гимназист и бросается к столбу, с трудом протискиваясь сквозь толпу.
Свердлов уже на земле, протягивает парию сапоги. Тот даже растерялся. Свердлов убеждает его:
— Твои! Ты дотронулся.
Парень берет сапоги, еще не совсем уверенный, что это не подвох. Толпа одобрительно шумит.
Свердлов хочет скрыться, но его не выпускает довольная толпа. Казимира Петровича, пытающегося пробраться к столбу, крутит людской водоворот.
Сквозь толпу пробирается гимназист и хватает Свердлова за рукав:
— Яша… Яша… Свердлов.
Свердлов оглядывается:
— Здравствуй, Миронов.
Гимназист обиженно:
— Ты что? Не рад мне? Скоро ведь год, как не виделись… Где ты теперь?
Свердлов досадливо морщится. Миронов напускает на себя невероятную таинственность:
— Понял… Понял…
Парень с любовью оглядывает сапоги. Каждому из толпы лестно посмотреть и потрогать подарок. Кто-то замечает, постучав по подошве:
— Картонные!
Сапоги идут по рукам; кто-то слегка надорвал подошву:
— А ведь верно: картонные!
Парень выхватывает сапоги, смотрит: действительно, подошва картонная. Он свирепеет, замахивается сапогами, ищет глазами хозяина.
Парень встречается глазами со Свердловым. Как к своему защитнику, он обращается к нему:
— Картонные! Обманул подлец!
Миронов возмущен:
— Это так нельзя оставить… Я об этом напишу в газету… Как ваша фамилия?.. — он решительно достает блокнот и карандаш.
Парень подозрительно оглядывает Миронова и перекидывает сапоги через плечо.
— Тебе еще и фамилию скажи… — фыркает он и уходит.
Свердлов не без труда выбирается на свободное место. С ним Миронов.
Свердлов смеется:
— Эх, ты! Разве так спрашивают? А еще газетчик!
Миронов ухмыляется:
— Ну… какой я газетчик…
Свердлов насмешливо:
— А стихи бросил?..
Миронов отвечает, явно скрывая правду:
— Бросил…
Свердлов убежденно:
— Врешь! Наверно, пописываешь!.. — И, неожиданно став в позу, декламирует:
Собираются тучи. Быть грозе.
Молнии блещут. Быть грозе.
Миронов улыбается:
— Смотри-ка, помнишь!
Свердлов комически вздыхает:
— Ах! Мое несчастье! Всякая дрянь, которая раз влезла мне в голову, остается уже там навеки!
И Свердлов рассмеялся, будто все обращая в шутку.
Миронов нахохлился:
— Вот ты всегда так… Я от всей души…
Свердлов заразительно смеется:
— Да и я от всей души!
И Миронов не знает, сердиться ему или смеяться. Но Свердлов уже серьезен. Он берет под руку Миронова и говорит:
— Послушай, Костя, надо обязательно достать двести рублей. Попроси у отца.
Миронов мнется:
— В последний раз он очень не хотел давать. А для чего, Яша?
Свердлов воодушевляется, у него блестят глаза:
— Ты понимаешь, Костя, я здесь, на ярмарке, разыскал такую замечательную штуку! Ну, сто, можно сто, а остальные я попробую достать через Алексея Максимовича.
— Ладно, постараюсь. А я только что видел Алексея Максимовича.
Свердлов сразу загорается:
— Где? Где?..
Казимир Петрович хватает сзади парня за сапоги:
— Где же он?
Парень зло отвечает:
— Сам его ищу, ирода!
Казимир Петрович безнадежно машет рукой.
Горький уводит Свердлова подальше от толпы.
— Как же это вы так, Яков, на нелегальном положении, а что выкомариваете? Смотреть невозможно!
Свердлов отвечает ему по-ребячьи:
— Уж очень захотелось сапоги выиграть! Недаром я аптекарским учеником был.
Яков достает из кармана кусок канифоли и показывает Горькому:
— Ноги и руки натер канифолью, вот и не скользили! На верное дело шел!
Горький смеется. Свердлов просит:
— Алексей Максимович, дело есть… Зайдемте вместе поглядеть…
— А где это?
— Да здесь, близко — за углом.
Горький и Свердлов идут.
Горький внимательно смотрит на Свердлова:
— Вы что-то осунулись, Яша?
— Трудно работать стало… Седьмую квартиру меняю… Вот и тут за мной ходят…
Горький встревоженно:
— Замечаете? А ведь вы близорукий. Да, трудненько вам!
Издали видна приближающаяся фигура Казимира Петровича. Свердлов взглянул в его сторону и заторопился.
— Нюх на шпика выработался. Нам сюда.
Он исчезает в дверях подвального магазинчика. Горький сгибается и быстро идет за Яковом Михайловичем.
Хозяин, увидав Свердлова:
— Деньги принес?
— Денег еще нет, а вот покупатель солидный. Покажи еще раз.
— За показ тоже деньги платят.
Хозяин, однако, полез под лавку и выволок ящик.
— Последний раз тебе показываю. Станочек заграничный, набор наш.
Свердлов жадно рассматривает ручной печатный станок, не в первый, видно, раз спрашивает:
— Окончательная цена, хозяин?
— Выкладывай двести и забирай. Больше показывать не буду.
Он бесцеремонно берет из рук Горького шрифт, который тот любовно перекладывает из ладони в ладонь и, захлопнув крышку ящика, сует под лавку свой нелегальный товар.
Алексей Максимович улыбается:
— Понятно теперь, что вы тут на ярмарке делаете, Яков. Только все-таки я бы на вашем месте на столбы не лазил. Идемте.
— Алексей Максимович?!
— Согласен! Обсудим. Вы вечером сможете? В театре. В артистической уборной! Удобно?
Свердлов немного озадачен:
— Не выгонят?
Горький улыбается:
— Я уж постараюсь.
Они выходят на улицу. Им навстречу спешит совсем запыхавшийся Казимир Петрович.
— Вот и мой. До вечера, Алексей Максимович!
Яков махнул фуражкой и исчез.
Казимир Петрович, задыхаясь от бега, наскакивает на Горького. Оторопев, смотрит на него, растерянно оглядывается, потом бормочет в отчаянии:
— Ну, не чорт ли?
И действительно возникает чорт. Настоящий чорт в красном плаще. Он кончает арию.
Гром аплодисментов, крики: «браво! бис!» Актер в гриме Мефистофеля раскланивается.
Зрители толпятся у рампы. В ложах богатая публика стоя аплодирует. С галлереи, перевешиваясь через перила, кричит и аплодирует преимущественно студенческая и рабочая молодежь. На сцену летят букеты цветов.
Занавес опускается. Мефистофель идет за кулисы. Его провожают аплодисментами персонажи «Фауста». Аплодирует толстая Марта. Аплодирует жиденький тенор — Фауст. Аплодируют работники сцены.
