— Осторожность, Андрей Романыч, дело хорошее, — вмешался Ярцев, — только со смыслом. Во-первых, по карману стукнет только бракоделов. А во-вторых, разве тебе не кажется, что, если система будет введена везде, можно такое соревнование за качество между цехами и сменами организовать, что любо-дорого! Как скажешь?
— Да так-то оно так, — согласился Тернин.
Мнения разделились. В конце совещания Токарев объявил, что право скомандовать остается за ним, и отпустил людей, а Ярцева попросил оставить коммунистов.
— Прежде чем мне издать приказ, критикуйте мою позицию, — сказал он. — Взвесим еще раз. Вначале я сам думал начать с одной смены, даже Озерцову, помнится, предупредил, а позже обдумал и решил по-другому…
Говорили еще довольно долго, и большинство согласилось с Токаревым. Приказ он издал в тот же день.
Вечером изрядно подвыпивший Ярыгин, встретив на улице Степана Розова, который шагал под руку с Нюркой Боковым, остановил его и, поймав высохшими пальцами малиновый галстук Степана, пригибал его голову к самому своему лицу, дышал на него парами политуры и пророчествовал заплетающимся языком.
— Ты при всем при том, друг-товаришш, Ярыгина после помянешь, хе-хе… Додумалися тоже. Сово-бо-ра-зи… ли — выговаривал он по складам никак не получавшееся слово. — Со-об-ра-зили, докумекалися, хе-хе… Вот погоди, друг-товаришш… выпрет им этот самый самока-а-антроль боком, хе-хе… — И сворачивал совсем на другое: — Ты при всем при том ко мне заходи… политурки уделю…
Он никак не хотел отвязаться от Розова, а тот вел себя на удивление спокойно, хоть и сам был «на взводе». В конце концов даже Нюрка потерял терпение. Он толкнул Ярыгина своей гармонью, от чего она издала какой-то жалобный звук.
— Убери клешни, старый пестерь! — рявкнул Боков.
Ярыгин отцепился, испугавшись не столько голоса Нюрки, сколько шума, произведенного гармонью. Розов с приятелем ушли, а старик долго еще, пошатываясь, стоял у края дороги, пучил покрасневшие глазки и бубнил себе под нос:
— Ты при всем при том Ярыгина помяни, хе-хе…
2
Если бы Илья Новиков после обеденного перерыва проверил ограничители копировального шаблона, брака не получилось бы. Но Илья этого не сделал. Почему? Он и сам не мог объяснить. До обеда проверял несколько раз, а после — ни разу.
Ограничители оказались вывернутыми на два полных оборота; три сотни без малого ножек к стульям пошли в стопроцентный, неисправимый брак. Такого с Ильей не случалось еще никогда.
Кто мог устроить эту пакость? Кроме Бокова, никто. Этот давно обещал рассчитаться с Ильей за подбитый глаз и предупредил, что возмездие будет такое, чтобы Новиков «помнил до седой бороды». Этого Илья и так не забыл. Выговор в приказе за рукоприкладство, заметка в стенной газете, угроза Костылева — отдать «драчуна» под суд — разве это забудешь скоро? Правда, наказали тогда и Бокова, но разве от этого легче?
И вот — еще удар! Подлый удар в спину. Расписываясь у Шпульникова в контрольном талоне на брак, Илья знал, что Костылев отведет на нем душу. Так оно и получилось.
— Мастер Шпульников отказывается держать в смене бракодела, — заявил Костылев Илье на следующее утро. — Вот что значит взаимный контроль — выловили тебя, голубчика. С завтрашнего дня перевожу подручным в смену Озерцовой. Мы здесь баловаться не любим. Вот так!
Новиков слушал, не поднимая глаз, отворачивался. Боялся, что не сдержится, и тогда… О! Тогда ему несдобровать. Он старался думать о другом, о главной беде. Разве страшны ему были издевательства Костылева? Нет! Гораздо страшней было то, что он, Новиков, не испортивший на фабрике ни одного крохотного брусочка, «запорол» чуть не три сотни деталей. Он все старался понять, как могло это произойти…
Откуда было знать Новикову, что Шпульников давно упрашивал начальника цеха перевести куда-нибудь Илью, из-за которого в смене постоянно возникали недоразумения и скандалы и которого сам он втайне побаивался. Не знал Илья и того, что Боков, сговорившись с одним из своих приятелей, Мишкой Рябовым, к которому на станок попадали детали после Новикова, в обеденный перерыв подкрутил ограничители…
Возможно, что Илья не проверил после перерыва размеры потому, что думал о другом…
Недавно, встретив Любу, он поймал на себе ее случайный и какой-то очень жалостный взгляд. Сразу припомнилось все: и начало радости, и неожиданный разрыв… Теперь Люба скоро уже полгода замужем за Степаном Розовым. Тот вечно пьянствует, путается с Боковым и его друзьями, часто бьет Любу… От всего этого стало так тяжело на душе, что он отвлекся… И вот первый раз в жизни напорол брак.
«Теперь опять начнут с работы на работу гонять!» — тоскливо думал Илья, направляясь в смену Озерцовой. В конторке он молча протянул Тане записку: «За допущенный брак направляю в вашу смену подручным до исправления».
Об истории с браком ей еще вчера рассказал Вася Трефелов. О неудачно сложившейся судьбе Новикова Таня знала очень немного. Она вспомнила первую встречу с ним на берегу Елони, его угрюмые короткие вопросы. Сейчас лицо Ильи не выражало ничего, кроме равнодушного ожидания: «Куда-то пошлют?»
— На каком станке работали? — спросила Таня.
— На шестом фрезере, — неохотно ответил Илья и тут же подумал: «И чего спрашивает? Все равно ведь подручным быть».
— А еще раньше на каких? На строгальном, четырехстороннем работали?
— Не рабатывал… Да на что вам это? Тут в бумажке сказано: подручным за брак. Вот и ставьте подручным. Чего выспрашивать без толку? — Новиков отвернул лицо и потупился.
Таня заметила, как дернулись мышцы на его щеке, оттого что он с силой стиснул челюсти.
— Я вас и поставлю подручным, — сказала она, — а выспрашиваю потому, что на строгальном подручному тоже иногда приходится управлять станком. Интересуюсь, сможете ли.
— Смогу, да не буду, — угрюмо ответил Илья, — а то опять бра-ку на-по-рю!
В его словах слышалась досада, и Таня прекратила расспросы. «Не надо озлоблять понапрасну, посмотрим, что за человек».
— Хорошо. Становитесь в подручные к Шадрину, а там видно будет.
3
Новый метод контроля качества в станочном цехе прививался плохо. Особенно скверно обстояли дела в смене Шпульникова, хотя по милости Костылева нагрузка в ней была меньше, чем у Любченко и Озерцовой.
Шпульников все жаловался Костылеву, что его заела приемка готового, да и Сергей Сысоев теперь без всякой жалости возвращал детали даже с пустяковыми изъянами. Он совал в руки Шпульникову эталон и технические условия и приговаривал:
— Видел? Читал? Понял? Ну вот и все! Забирай и девай, куда хочешь.
На Сысоева не действовали теперь никакие уговоры и увещевания.
А плохо Шпульникову приходилось потому, что он занимался только приемкой готовых деталей, тех, которые прошли уже через все станки. От станочников он взаимного контроля не требовал. На эталоны махнул рукой с самого начала, проворчав себе под нос так, чтобы никто не слышал:
— Кто умеет, и без них сделает, а бракоделу эти игрушки все равно ни при чем.
Не мудрено, что в такой обстановке Нюрке Бокову и его друзьям жилось и работалось превосходно. Они «жали на рубли».
Однако в конце первой недели после совещания у директора, на котором Шпульникову пришлось туговато, позиции следовало экстренно пересматривать. Тогда-то и состоялся ночной и совершенно секретный разговор Шпульникова с Костылевым на квартире у начальника цеха, куда сменный мастер пришел в сумерках с заметно оттопыренными карманами, а ушел за полночь, стараясь держаться поближе к стенам и заборам и подолгу размышляя перед каждой канавой.
4
Появление боковской тройки в смене было для Тани неожиданным. Еще до гудка она увидела возле фрезерных станков, на которых постоянно работали девушки, трех парней. Один из них, широколицый, с неимоверно длинными губами, подошел к ней. Под его левым глазом тускло посвечивало серовато-зеленое пятно — след некогда обретенного синяка. Он улыбнулся правой половиной рта, прищурился и назвался:
— Боков. Мне сегодня какая работа будет, позвольте узнать?
— А вы откуда появились? — недоумевая, спросила Таня. — У меня тут девушки работают.
— Девок черти с маргарином съели, — с деланным огорчением ответил Боков и развел руками. — Ну, а мы здесь по распоряжению начальства. Закон и точка! Знакомьтесь! — сделав театральный жест, он указал на двух остальных парней. Вынул из кармана записку и подал Тане.
«По производственным соображениям в вашу смену переводятся фрезеровщики: Боков Юрий, Рябов Михаил, Зуев Николай. Станочницы… переведены в смену мастера Шпульникова». Внизу была подпись Костылева.
— Что за производственные соображения? — возмутилась Таня.
