— Он украл вас? — вырвалось у Казбека.
— Ну что вы! — встрепенулась старушка и укоризненно покачала головой. — Что вы! Князь — и украл? Он похитил меня! Тот день был изумительнее предыдущих: солнце заглядывало в ущелье, едва заметный ветерок ласкал лицо. Князь в этот раз не сел в фаэтон. Он ехал рядом верхом на своем несравненном скакуне, то и дело наклонялся ко мне, заглядывал в глаза. Но я и не догадывалась, почему он ведет себя таким странным образом. К вечеру мы приблизились к Гвилети. Знаете такой аул?
— Да, это под самым Казбеком, — ответил Алан.
— Там-то все и случилось… Князь дал какое-то поручение возчику. Тот не спеша отправился в аул. Князь приблизился ко мне, наклонился, вновь посмотрел в лицо. Я, как бывало и раньше, улыбнулась ему. И вдруг его рука обвила мою талию. Я хотела отчитать его за такую вольность, но от неожиданного рывка слова мои застряли в горле. Не успела я понять, что происходит, как уже оказалась на спине скакуна, и князь крепко прижимал меня к себе. А конь скакаш во всю прыть. Мелькали скалы, камни, повороты… Голова у меня кружилась от этой дикой скачки. Я испугалась. Но тогда еще не уловила, что задумал князь. Решила: хочет прокатить на коне с ветерком, испытать мою волю. Но скачем мы версту, вторую, третью, а князь не останавливает коня. Я пыталась крикнуть, чтоб он остановился, опустил меня на землю, но ветер унес мои слова…
— Вот черт! — восхищенно воскликнул Казбек.
— Не так, молодой человек, было просто все это, — покачала головой княгиня. — Мои родители подняли на ноги всю губернию, искали князя. Ему пришлось скрываться. Жили мы где-то в поднебесье, в крохотном ауле. И таиться бы ему не один год, если бы я не полюбила его, а, полюбив, — простила. Убедившись в своем чувстве, взялась сама за дело, написала отцу, но он не поверил, что меня не заставили это сделать силой. Тогда я поклялась князю, что буду ему навеки верна, и он отпустил меня к родителям. Потом была, как положено, свадьба, и мы танцевали со своим мужем свадебный танец, а гости стоя хлопали в ладоши…
А потом была революция, и от прежней размеренной счастливой жизни не осталось и следа. Россия бурлила и гудела, как растревоженный улей.
— У нас уже было двое детей: мальчик и девочка. Оба с такими же черными глазищами, как и у Арчила. Стали обсуждать, что нам делать. Он — князь, я — княгиня. Поблажек ждать не приходилось. Решили перебраться за границу. Тифлис тогда называли маленьким Парижем. Вот и всплыл конечной остановкой нашего бегства Париж большой. Прибыли во Францию, естественно, не без средств. Все фамильное золото захватили, и мое, и его. Неплохую квартиру сняли. Жить бы да жить. Но новая опасность: никак Арчил не мог привыкнуть к Франции. Засыпаю — он лежит с открытыми глазами, просыпаюсь — все так же смотрит в потолок. Ничего не мог поделать со своей ностальгией: подавай ему родной Тифлис — и все! Я как могла пыталась отвлечь его от тяжких мыслей, — но он не отходит, свое твердит: «Брошу все и возвращусь домой». Я ему: «Там для тебя, князя, только в тюрьме место». «Ну и пусть! — кричит. — Пусть в тюрьме, зато в Грузии!» Детей всем сердцем любил, но и они его не удержали. Как-то ночью исчез… Оставил меня с двумя малышами в Париже. Сперва ждали, затем искали — и во Франции, и в Грузии. Как сквозь землю провалился. Удалось ли ему перебраться через границу, где и как скрывался — так и не суждено мне было узнать. И взял он с собой из драгоценностей самую малость — только на дорогу.
— А вы остались…
— А куда мне, княгине, было податься? В Петербург? В Грузию? И там родных не осталось, и во Франции не было. Жила, растила детей. Когда продала последние драгоценности, охватило отчаяние: как быть дальше? Стала искать работу, да что я умела делать? Оставалось одно — словесность. Но во Франции таких, как я, эмигрантов из России, без средств к существованию, было тысячи. С помощью знакомств удалось заполучить место в Иене, в университете. Уже после войны перебралась сюда, в Мюнхен. И вот тридцатый год живу и работаю здесь.
— А где ваши дети? — спросил я.
— О-о, они уже давно не дети. Сын стал дедушкой, а дочь — мать четверых детей.
— Они живут здесь?
— Сын возвратился в Париж, а дочь здесь, в Мюнхене.
— Вы живете вместе?
— Нет, у них своя семья. Я еще могу за собой последить…
— Не беда, — утешил старушку Казбек. — Вы, наверное, каждый день видитесь.
— Почему вы так решили? — озадаченно посмотрела на него княгиня. — Вообще-то они не так уж редко меня проведывают, два-три раза в год…
Теперь были удивлены мы:
— Два-три раза в год?
Она вздохнула:
— По здешним меркам это довольно часто. Свободного времени мало, да и ехать через весь город — это дорого. У дочери, конечно, есть автомобиль, но всегда мучаешься с парковкой… Это какой-то бич: приедешь на машине, а поставить ее негде, целый час ищешь свободное место. Но, похоже, вам не понять наши проблемы…
Прощаясь, она всплакнула:
— Надо же, через неделю будете в Москве. Вы даже не догадываетесь, какое это счастье…
Она уходила медленным шажком, ступая осторожно, словно нащупывая землю, как это делают старые люди. Я повернулся к Эльзе.
— Пойдем… — и запнулся.
Эльза смотрела вслед старушке странным взглядом, во всяком случае, доселе не знакомым мне, — каким-то уж очень серьезным, изучающе-недоверчивым и удивленным одновременно. О чем она думала в эту минуту? Не почудилось ли ей, что через много-много лет и она будет плакать от непроходящей тоски по далекой родине. И если я правильно угадал ее мысли, то сумею развеять ее сомнения. Нельзя войти два раза в одну реку. Времена меняются, и ты, Эльза, не можешь повторить судьбу этой старушки хотя бы потому, что расстояния, к счастью или несчастью, уже не те, что раньше, они легко преодолимы, и ты при желании в считанные часы можешь оказаться на краю земли. Да, времена меняются, и даже вчерашние враги стали нам друзьями, но как-то слишком быстро стали, вдруг, и поэтому в надежность и постоянство этой дружбы лично я пока не очень верю… Может быть, именно это неверие отразилось и в твоем взгляде, вызвавшем беспокойство в моей душе? Почувствовав мое смятение, Эльза ласково дотронулась до моей руки:
— Это я так… Не обращай внимания. Все хорошо.
Когда начался концерт, я со сцены поискал глазами Эльзу. Она сидела, как и тогда, рядом с седым, холеным мужчиной. Ну да, конечно, это ее отец. И глаза его через стекла очков следили именно за моими движениями, это точно, — на протяжении всего концерта я чувствовал этот взгляд, но что выражал он, этого я не понял. Спокойный, даже холодноватый, изучающий взгляд. Да и не все ли равно, что он обо мне думает, главное — мы с Эльзой, наконец, выбрались из плена сомнений и мучительных раздумий. А все остальное не имеет значения.
В антракте, наскоро переодевшись, я вышел в фойе. Эльза представила меня отцу, и я, ожидавший, чего греха таить, более-менее дружеских слов, был поражен подчеркнутой сухостью его скупых фраз.
— Отец говорит, что второй раз видит ваш концерт, и ты есть отличный танцор.
— Спасибо, — ответил я и любезно добавил: — Я старался для вас…
Герр Ункер, выслушав перевод, нахмурился, будто ему сказали какую-то дерзость.
— Эльза большая любительница народной хореографии, — сказал он, давая понять, что он не принимает от меня никаких других причин интереса Эльзы к нашему ансамблю. — Эльзе было очень полезно побывать на Кавказе. Она на месте ознакомилась с археологическими находками и теперь может со знанием дела заняться наукой. Перспективы у нее хорошие, — герр Ункер деланно засмеялся, — если, конечно, ничто не помешает ей стать великим ученым. К сожалению, женщина не пользуется уважением в научном мире.
Его слова звучали вроде однозначно, но я уловил подтекст в с виду невинной фразе: смотри, парень, не помешай… Я принял вызов, и мой ответ, конечно, прозвучал слишком жестко:
— Эльза обязательно станет ученым. Я об этом позабочусь.
Она старательно перевела мои слова, но последнюю фразу все же решила опустить.
— Не надо, — осуждающе сказала она.
— Твой отец не слишком любезен, — занервничал я.
— Он всегда сдержан в чувствах.
— Возможно.
Герр Ункер, конечно, ничего не понял, но, видно, догадался по тону, что происходит не очень приятный обмен репликами. Он тронул за плечо дочь и что-то сказал ей. Эльза просияла.
— Отец приглашает тебя завтра в гости. Это редкий случай, когда немец приглашает в дом человека, с которым только что познакомился… — И она обняла отца.
После концерта я подошел к Аслану Георгиевичу и объяснил ему ситуацию.
— Это хорошо, что тебя приглашают в гости, — улыбнулся он. — Эльза?
— Отец, — поспешно объяснил я.
— Отец? — поднял брови Аслан Георгиевич. — Думаю, тебя незачем спрашивать о твоих намерениях относительно Эльзы?
