как улочки в разворошенном улье. Николай Иванович шагал к кабинету директора, ни на кого не глядя, и лишь иногда поправлял опадавшие волосы. Богатырев шел сгорбясь, опустив голову. Для него путь этот был тяжел.
Секретарша зашла к Михаилу Ионовичу и, выйдя, сухо предложила:
— Заходите.
Увидев их, Михаил Ионович сунул в пепельницу папироску, встал навстречу.
— Потрудитесь объяснить, что это значит? — потряс он перед ними газетой. — Да понимаете ли вы, какой вред может принести ваш почин? Да, да, вред — нашей науке, земледелию, народному хозяйству!
Он обращался к обоим, никого не выделяя, и Богатырев лишь теперь в полной мере почувствовал опасность того, что произошло, и свою вину за это. Веря в честность намерений Николая Ивановича, как он мог проглядеть такой несложный тактический ход?
— Я хочу не разговоров, а дела. Вот почему я выступил в газете, — поспешно сказал Николай Иванович.
— Он, видите ли, хочет, а мы не хотим! — Михаил Ионович окончательно рассердился. — Он начинает, другие подхватывают! Миленькое дело! Поднять на ноги всю страну! Да от таких кампаний у меня до сих пор голова болит. Давно ли шумели на всех совещаниях, писали во всех газетах о кукурузе, о вездесущих бобах, о занятых парах. Только кукуруза! Только бобы! Только занятые пары! Вы же хотите сейчас устроить наоборот: только травы! А что станет с зерновыми, подумали? Или их — побоку? У вас одна идея fixe — травы? И больше ничего? Нет, мы поступим не так. Мы создадим в зонах опорные станции по луговодству. Им будут помогать другие станции и институты. Спокойно, без шума и крика, поведут они свою работу. Вас это не устраивает?
— Нет, — упрямо проговорил Николай Иванович.
— Ну, знаешь, — хлопнул себя по колену рукой Богатырев. — Ты удивляешь меня.
— Хотите подменить мое предложенье своим? — круто повернулся к нему Лубенцов.
— При чем тут «мое» и «твое»? Есть только правильное и неправильное решение…
— Ты подкапываешься под меня!
— Неужели ты это всерьез?
— А почему бы и нет?
— В тебе говорит сейчас обида, Николай Иванович. Ты остынешь и поймешь…
— Я уже все понял! — резко перебил его Лубенцов и отодвинулся от Богатырева.
В кабинете угнетающе повисла тишина.
— Я без приглашения. Можно к вам?
Все головы повернулись на голос к двери. Там, держась за ручку, стоял Сыромятников.
— У нас идет обсуждение… — начал было Михаил Ионович, но Сыромятников перебил его:
— Я знаю.
— Откуда?
— Ну, это сейчас секрет полишинеля, — усмехнулся Игнатий Порфирьевич. — Сегодня везде говорят о статье Николая Ивановича. Я только что из главного управления. Там статья встречена с интересом. С большим интересом и одобрением. Меня и группу специалистов вызывали дать заключение по докладной Николая Ивановича. Он доказывает в ней, что создание новых станций по травосеянию обойдется стране в кругленькую сумму. Дело это дорогое и неосуществимое. Мы согласились с ним.
Это был сильный, хорошо рассчитанный удар. Желтые пятна на лбу Михаила Ионовича побурели. Богатырев глядел на Сыромятникова, как на фокусника, — что еще, какая карта окажется у него в руках? Михаил Ионович сел в кресло, достал папироску и закурил. Курить он не умел и закашлялся от дыма. Кашлял так долго, что лицо его побагровело. Встал.
— Извините. Я еду в управление. Мы позднее продолжим этот разговор.
Лубенцов и Сыромятников переглянулись и вышли.
— Не пойму, чего хочет, чего добивается этот человек? — вполголоса спросил Михаил Ионович.
— Это связано с пшеницей Аверьянова.
— С пшеницей?
— Да. Это крупный зверь, Михаил Ионович.
— Какие слова вы говорите. — Михаил Ионович опять взялся за папироску, пососал ее; она не разгоралась.
— Я давно занимаюсь им.
— Что это даст?
— Тайное боится явности. Я разоблачу его.
— Приезжайте ко мне завтра. Тогда обо всем и договоримся.
Парфен Сидорович согласно кивнул головой.
На улице знойно. Раскаленное солнце жаркой поковкой плавилось в небе. Пшеница желтела, а на овощных участках по-прежнему раздавались щелчки водометов и семицветной радугой реяла над землей вода. С примолкших в зное полей наносило запахом поспевающего хлеба. Николай Иванович ждал Богатырева у «Москвича». Нагнув голову, смотрел исподлобья, как он подходил, следил, как поведет себя, издали показалось, что Парфен Сидорович глядит на него, как на врага, но в усталой прижмури небольших глаз Богатырева стояла только горечь, и Николай Иванович пожалел его. Подойдя к «Москвичу», Богатырев близоруко оглянулся.
— А где этот?..
Он не назвал Сыромятникова, однако Николай Иванович догадался, о ком речь.
— Профессор уехал.
— Жаль. Задал бы я ему один вопросец.
Говорил Богатырев глуховато. Его непочтительность к Сыромятникову задела Николая Ивановича.
— Игнатий Порфирьевич прибудет на станцию с группой ученых, и там ты можешь задать ему свой вопрос.
Николай Иванович сел в машину. Сердито подождал, выглянул недовольный:
— Ну чего же ты? Садись.
Богатырев раздумывал.
— Когда, говоришь, приедет Сыромятников?
— Завтра.
— С группой ученых?
— Да.
— Ну что ж. Завтра и поговорим. — Парфен Сидорович устроился на сиденье, думая о чем-то своем.
Проехали поля института. Мимо побежала колхозная земля. Справа на лугах редкие стожки тонко пахли сеном; слева белыми, светло-синими и фиолетовыми огоньками в густоте ботвы цвело картофельное поле. Возле поля пшеницы Богатырев сказал:
— Останови. Я тут сойду.
Николай Иванович загнал машину на обочину. Колеса «Москвича» зарылись в пожелтевшую траву; из-под них во все стороны зеленым дождем брызнули кузнечики. В полевой и луговой теплыни, в тишине, нарушаемой стрекотом кузнечиков, под палящими лучами солнца вызревал хлеб. Николай Иванович не знал, ехать ли ему дальше одному, постоять ли у поля, поджидая Богатырева? Он посидел, не снимая с руля набухших венами рук, решился, тяжело вылез, подошел за Богатыревым к полю. Тот, словно ждал этого, заговорил:
— Ты погляди. Нет ничего краше русского поля. От него зависит жизнь каждого из нас. Обрежь эту связь, и — что мы без него? Голодные людишки, нищие Иваны, не помнящие своего родства. Ты подумай, что будет с этим полем, сто раз подумай, а потом уж режь.
— Уговариваешь? Улещаешь? — хрипло спросил Лубенцов.
— Пока уговариваю. Ты сам ответь себе на вопрос: кто ты этому полю? Чужак? Или рачительный хозяин? Перед судом совести ответь. Ты слышишь? — повысил голос Богатырев.
Но Николай Иванович, точно глухой, ни слова не говоря, шагнул обратно к машине.
2
Удивительно, как много можно узнать об иных авторах из их книг, как много прочитаешь между строк — о их склонностях, характере, привычках, пристрастиях, уме, не говоря уже о том, талантливы они или бездарны. До недавнего времени Парфен Сидорович не задумывался над этим. Но, читая и перечитывая труды профессора Сыромятникова, он понял, что стиль — это
