Вдруг его осенила мысль. «Никак, Павел это?.. Белгородцев?»
— А вот и Бронзовая Коса, — прервал его мысли капитан.
— Просто трудно узнать. Будто не тот хутор! — от удивления Жуков даже пальцами прищелкнул. — Настоящий городок.
— За время твоего отсутствия большие перемены произошли на Косе.
— А то что за цистерна на бугре? — Жуков выбросил вперед руку.
— Там запасная посадочная площадка для самолета. Когда в баках самолета-разведчика бензин на исходе, а до аэродрома тянуть далеко, летчик садится на запасную площадку, наполняет баки горючим и — снова в воздух.
— Далеко шагнула техника на рыбном промысле! — глаза Жукова радостно блестели. — Моторы на воде, моторы в воздухе… не то, что прежде.
— Да, намного техника облегчила труд. А как рыбаки богато жить стали! Бронзокосский колхоз «Заветы Ильича» миллионные доходы получает!
— Вот как! — обрадовался Жуков. — Кто же руководит колхозом? Все Анка?
— Нет, Васильев.
— Григорий?
— Да.
— А что делает Анка?
— Председательствует в сельсовете.
— А Кострюков?
— Заместитель директора по политчасти моторо-рыболовецкой станции. Теперь на Косе есть МРС, к услугам рыбаков — целая флотилия.
— Вот это дело! — радовался Жуков. — Хватит на веслах да под парусом ходить. Каторжная ведь была работа. А когда же они колхоз «Бронзовая Коса» переименовали в «Заветы Ильича»?
— Давно. Вскоре после твоего отъезда.
Пароход приближался к косе.
— Ну, я пойду, пора швартоваться… — Лебзяк ушел.
Жуков тоже спустился в каюту за чемоданом. Когда он вышел на палубу, пассажиры теснились у правого борта, которым «Тамань» пришвартовывалась к причалу. Впереди всех стоял молодой человек в коверкотовом костюме, держа в одной руке шляпу, а в другой — небольшой саквояж. Он первым сошел с парохода и первым ступил на песчаный берег. Его с интересом рассматривали толпившиеся на пристани женщины и ребятишки.
— Да это никак Пашка Белгородцев? — высказал кто-то догадку.
— Пашка?… А ведь и впрямь он… Вот черт водяной… Да какой же нарядный да красивый! — защебетали рыбачки.
— И зачем его лихая година принесла?
— На погибель Анки…
— Неужели сынок атаманский объявился? — мрачно пробасил круглолицый парень, что пристально вглядывался в приезжего молодого человека блестевшими из-под белесых мохнатых бровей глазами. — Похож на Пашку, ей-богу, похож…
— А ты, Бирюк, спытай его, — подталкивала парня локтем в бок какая-то любопытная молодуха. — Ну же, спытай.
— Чего пытать, коли он и есть… Видать, богатым стал… с деньгой… — и Бирюк, оседая на левую ногу, преградил молодому человеку дорогу. — Пашка?
— Я… А что?
— Ну здорово.
Павел косо посмотрел на Бирюка.
— Не признаешь?
— Нет… — отрицательно качнул тот головой.
— Сына Петра Егорова позабыл?
— Харитошка?.. — прищурился Павел.
— Он самый.
— Где тебя сразу признать? Ишь, здоровила какой! Сколько ж это годов тебе теперь будет?
— Двадцать третий пошел.
— Ну вот, видишь, времени-то немало утекло, — и протянул Бирюку руку. — Здорово!
Жуков простился с капитаном и сошел на берег. Увидев стоявшего к нему спиной Павла, замедлил шаги, остановился.
— Ты что же — в гости сюда или как? — допытывался Бирюк.
— Да вот потянуло поглядеть родные края, — ответил Павел.
— К кому пойдешь на постой?
— А мне все равно.
— Тогда давай ко мне, коли не брезгуешь, — пригласил Бирюк.
— Пошли, — согласился Павел.
Вслед им затараторили женщины:
— Подерутся беспременно.
— А с чего им драться?
— Как с чего? Ведь Пашка-то угробил Харитошкина батьку! Рыбокоптилку-то в ерике кто раскрыл да суду выдал? Он же…
— Пашка и свово батька не пожалел.
— Чудно́, право… Павел его отца в тюрьму упек, а он, Бирюк чертов, к себе на постой повел.
— Попомните мое слово, как выпьют, так Бирюк и отдубасит Пашку…
«Значит, не ошибся я. Павел и есть…» — Жуков стал медленно подыматься по тропинке.
Наверху стояла молодая женщина в белой блузке, темно-коричневой юбке и красной косынке. Жуков вспомнил, что красной косынкой любила повязываться Анка. Женщина с любопытством поглядывала на поднимавшегося вверх Жукова. И когда между ними оставалось всего несколько шагов, она всплеснула руками, бросилась навстречу.
— Андрей Андреевич!.. Боже мой!.. Смотрю — и глазам своим не верю — вы или не вы!..
— Ну, здравствуй, Анка! — Он подхватил ее протянутые руки. — Не ожидала?
— Нет, вы просто несносный человек… Десять лет ни слуху ни духу. Разве можно так?.. И теперь молчком нагрянул… Неужели нельзя было дать телеграмму?.. — Она теребила его за руку, требовала: — Говорите… Все, все хочу знать… Сейчас же рассказывайте. Где были? Почему не писали? Откуда, куда? В гости к нам или навсегда?
— Постой, Анка, постой… Ты погляди-ка вон туда… Видишь, кто берегом идет?
— Вижу. Бирюк и с ним какой-то франт в шляпе.
— Франт этот — Пашка Белгородцев.
Анка отшатнулась, прижав руки к груди: «Пашка?.. Неужели он?..»
— Он тебе ничего не писал? — осторожно спросил Жуков, глядя в сторону.
Анка отрицательно покачала головой.
— И ни разу не приезжал?
— Нет, — прошептала она.
— Гм… Надо полагать, что парень соскучился.
— По ком? — порывисто спросила Анка.
— По… землякам. Вот и приехал погостить.
— Да чего же мы стоим?.. — опомнилась Анка. — Идемте, Андрей Андреевич…
Она потянула Жукова за собой и невольно оглянулась назад, на берег, по которому шагали Бирюк и Павел.
II
Анка и Жуков завтракали в столовой рыбного треста. Жуков время от времени окидывал взглядом чистый, опрятный зал с большими окнами, завешанными тюлевыми гардинами. На столах — белоснежные скатерти, цветы, графины с водой, бумажные салфетки. На стенах — картины в багетовых рамах. Он ел с аппетитом, похваливал уху.
— Все Акимовна наша старается. Помните ее? — спросила Анка.
— Акимовну? — переставая есть, поднял голову Жуков.
— Еще при вас во время ночного шторма погиб ее единственный сын. Неделю все выходила на берег, убивалась, сердешная, выкликала из моря своего Мишу. А муж еще раньше погиб…
— А-а-а! — грустно покачал головой Жуков. — Помню, помню…
— Ну, потом взяла себя в руки, Колхоз назначил ей пенсию, новую хату построил, а она не может усидеть дома без дела. Работает в столовой шеф-поваром. Да вот и сама она идет.
На Акимовне был белоснежный халат и такой же колпак. Улыбаясь, она подошла к Жукову.
— А я тебя, мил-человек, сразу узнала. Не забыл нас, сынок?
— Хороших людей, Акимовна, не забывают.
— Спасибо на добром слове. Насовсем к нам?
— Насовсем в Приазовье, только не на Косу.
— Давно бы так! — она ласково посмотрела на Жукова, и в ее не по годам живых серых глазах засветились веселые огоньки. — Соскучились мы тут по тебе.
— И я скучал… по людям, по морю.
— Приходи ко мне в гости. Поглядишь, как живу.
— Приду, Акимовна. Обязательно.
— Пойду на кухню, команду дам, — и она поплыла между столами, легко неся свое дородное тело.
— Боевая старуха! — Жуков уважительно посмотрел вслед Акимовне.
— Говорит, до ста лет доживу. В такой счастливый век, говорит, нам запретно прежде времени помирать, — засмеялась Анка, поднимаясь со стула. — Идемте, Андрей Андреевич.
Они вышли на широкую залитую ярким солнцем улицу. Вдали серебрились и вспыхивали солнечными бликами волны, за горбатиной моря виднелась густо дымившая труба уходившей к Ейску «Тамани».
— Жаль, — вздохнул Жуков, — все бронзокосцы в море…
— Еще повидаетесь. Они завтра должны вернуться, — сказала Анка. — На медпункт зайдем?
— Непременно. Надо же повидаться с Душиным.
Домик, в котором помещался медпункт, состоял из трех комнат. Первая служила приемной, Тут стояли два шкафа: один — застекленный, с медицинскими инструментами, другой — аптечный; стол, табуретки и узкий диван, покрытый белой клеенкой, дополняли обстановку. Во второй комнате стояли две койки. В третьей, имевшей отдельный вход, жил фельдшер Душин.
Душин встретил нежданного гостя очень радушно:
— Ба, Жуков! Сколько лет, сколько зим! — воскликнул он. — Да откуда ты? Уж не с неба ли свалился? Ох, и рад же я видеть тебя! Ей-богу, рад!..
Он тут же принялся показывать Жукову свое скромное хозяйство.
— Ну, как… Нравится?
— Нравится. А чьи же это руки наводят здесь такую идеальную чистоту? Уж не женился ли ты, часом, Кирилл Филиппович?
— Угадали, — улыбнулась Анка. — Но только его жена работает в библиотеке при Доме культуры, а тут в помощницах Душина состоит жена Григория Васильева.
