Фургон с рабочими отъезжал от общежития рано утром, и Погодаеву, чтобы не опоздать, частенько приходилось шагать в полутьме, по предутреннему пахучему морозцу, из «индии». Маркаров называл Погодаева тверским купцом Никитиным, а его прогулки в «индию» — «хождением за три моря».
Маркаров по себе знал, как тоскливо, зябко шагать одному в ночной темноте; он сам раз или два в неделю ходил из их поселка на почту, на междугородный переговорный пункт.
Только глубокой ночью, если помнить разницу во времени между Свердловском и Братском, он может застать Нонну дома после спектакля, но не будить ее среди ночи. Утром, до ее репетиции, он уже на берегу Ангары.
Нонна тревожилась, что Мартик из-за телефонного разговора обрекает себя на бессонную ночь перед монтажным днем. Он отшучивался:
— Счастливый человек недостоин жалости. Просто я сегодня не позволил солнцу встать раньше себя...
Обе его просьбы Нонна выполнила: ходила в контору «Книга — почтой», нашла удачную фотографию Михаила Светлова, на днях отдаст переснять; ей обещали достать сборник «День поэзии. 1973».
Обратный путь с почты в общежитие казался короче после того, как он слышал ее голос. Досадно, что слышимость хуже, чем с Москвой, хотя Свердловск на полдороге.
Он уходил с междугородной станции с острым ощущением счастья, даже если слышимость была отвратная, если приходилось напряженно вслушиваться в далекую невнятицу, а самому кричать,
Иные слова хочется произносить тихо, боишься, что они разрушатся, умрут, если их выкрикивать, передавать по буквам.
Но то, что Мартик расслышал, он помнил и повторял каждое слово, шагая по гулкому дощатому тротуару, по пустынной улице.
«Если бы ты знал, сколько раз на дню я спрашиваю мысленно у тебя совета, сколько раз горжусь тобой, жалуюсь тебе, стыжусь тебя, сколько шучу с тобой, молюсь за тебя. Радость и нежность моя, сердце омывается теплой мыслью о тебе, с ней я засыпаю и просыпаюсь. Благодарю тебя за все прожитые рядом с тобой дни, часы, минуты...»
Не один Маркаров, который полночи провел на междугородной станции, но и другие пассажиры фургона сонно покачивались и тряслись на узких деревянных скамейках вдоль бортов.
Проехали автобусную остановку «Палатки». Когда-то здесь и в самом деле белели палатки, но их давным-давно свернули, теснятся многоэтажные дома.
Проехал грузовой фургон и то место, где когда-то на стометровом скальном откосе белела надпись: «Здесь будет построена Братская ГЭС». Под надписью зигзаг белой молнии, а под молнией мелко: «Первые работы начаты 21 декабря 1954 года».
Погодаев запомнил надпись, давно ушедшую под воду, потому что когда-то учительница написала мелом на школьной доске и заставила переписать в тетрадки...
Однажды Погодаев сидел в кабине рядом с водителем — да, дорога в поселок Падун ему знакома.
Со школьных времен сохранилась в памяти Гены история с птенцами. На недоступных кручах скалы Пурсей лепили свои гнезда стрижи. Скалолазы и взрывники обрушивали там камни, и однажды из гнезда выпал птенец. Лихой парень из бригады бывшего матроса Гайнуллина облазил кручи Пурсея, нашел еще несколько гнезд с птенцами и бережно перенес их на скалы, которых не коснется взрывчатка.
На стометровом откосе мыса Пурсей росла некогда знаменитая сосна-одиночка, она стала символом великой стройки. Сосна чуть накренилась влево. Ствол оголенный, но верхушка густая, ветвистая. Всю свою жизнь сосна гляделась в Ангару, вслушивалась в извечный гул порога Падун.
Когда они в школе проходили Лермонтова и учили стихотворение «На севере диком стоит одиноко на голой вершине сосна», школьник Гена был убежден, что в стихотворении, хотя Лермонтов и перевел его с немецкого, говорится о сосне на скале Пурсей.
Он вглядывался в верхушку скалы, сожалея, что не видать сосны-одиночки...
Генеральный директор Княжич принял Погодаева в просторном кабинете, щедро остекленном; кабинет — как веранда над самой Ангарой.
Погодаев не любил, когда начальство заставляло его устно перелистывать многострадальную трудовую книжку с дополнительно вклеенным листком.
Княжич зорко оглядел просителя с головы до ног. Или только показался таким зорким, потому что Погодаев слышал: Княжич — отменный стрелок.
Он не задавал Погодаеву вопросов анкетного порядка, а пытался уяснить для себя, с какой просьбой к нему, генеральному директору ГЭС, проситель пришел.
Погодаев стал сбивчиво рассказывать про погибшие нерестилища.
— Позвольте полюбопытствовать, почему вы так озабочены нерестом хариуса? До этого нереста еще дожить нужно. И нам с вами и самой рыбе. Поглядите в окно — ледяные торосы. Вы что, техник с рыбозавода?
— Нет.
— Инспектор рыбнадзора, воюете с браконьерами?
— Нет.
— Из рыболовецкого колхоза?
— Нет.
— А чем вызван ваш визит?
— Я родом из старого затопленного Братска. Сибиряк. Любитель природы.
— Высоко ценю вашу благородную тревогу. Выходит, мы с вами единомышленники?
Княжич с новым вниманием посмотрел на посетителя.
На Княжиче модерновой формы дымчатые очки в роговой оправе. Если ему надеть очки круглые железные, из тех, какие кинорежиссеры принудительно надевают на пожилых, шибко положительных рабочих типа «Парткомыч», — Андрея Константиновича можно было бы принять за постаревшего Максима с Выборгской стороны. К тому же он похож на артиста Чиркова, с той лишь разницей, что Максим бывал получше причесан. Нет такой щетки для волос, не изобретен еще шампунь или бриолин, которым под силу пригладить волосы Андрея Константиновича, соорудить пробор, усмирить упрямый седой хохолок на макушке.
Под дружелюбным взглядом хозяина Погодаев осмелел.
— Я давно, Андрей Константинович, наслышан про вас. Потому и отважился прийти.
Погодаев собрался было явиться на прием к директору в рабочей робе; решил, что так ему легче будет разговаривать — мы, мол, работяги... Но Алевтина не позволила ему наглупить, решительно отобрала латаные джинсы и брезентовую куртку, пришлось надеть рубашку с галстуком и разъединственный костюм, тот самый, который в основном обминался, ветшал на танцплощадках.
С Андреем Константиновичем Княжичем связана вся история гидростанции, ее освоение, образцовая эксплуатация. Это имя известно видным энергетикам за рубежом.
Княжич скромен, когда дело касается его персоны. Но едва речь заходит о гидростанции, он не прочь и похвастаться, не стесняется лишний раз напомнить гостям, что Братская гидростанция, на которую они приехали, есть и останется крупнейшей в мире.
Кто-то из высокопоставленных гостей усомнился в этом однажды и напомнил, что строящаяся на Енисее станция мощностью и числом турбин превзойдет Братскую.
Княжич оспаривал сами критерии определения мощности. Разве в том дело, сколько турбин и какие будут стоять в машинном зале и какую рекордную выработка они смогут дать в дни бурного весеннего паводка? Мощность гидростанции надо определять количеством электроэнергии, выработанной за весь год, а не сезонными показателями.
Именитые иностранные и советские гости, крупные специалисты, ученые, после бесед с Княжичем уезжали с гидростанции обогащенными. И дело не только в эрудиции, но и в молодости технической мысли этого пожилого человека.
Погодаев слышал также, что Княжич находился в переписке с Александром Твардовским; познакомились, когда поэт приезжал на перекрытие Ангары. Погодаев читал и перечитывал поэму «За далью — даль», книжечку подарил ему Мартирос.
— Значит, просто рыболов-одиночка? Любитель ухи из окуней и жареного или вяленого хариуса?
— Сейчас редко удается посидеть с удочкой, померзнуть у проруби. Тянем через Ангару высоковольтную линию.
Княжичу понравился проситель, который ничего для себя не просит, бескорыстный радетель природы.
Погодаев рассказал, что минувшей весной на Ангаре стряслась большая беда.
Хариус поднялся в верховья рек, речек, речушек, нерест был в самом разгаре, а гидростанция как раз в это время, в конце мая — начале июня, увеличила нагрузку на турбины. Уровень Братского моря понизился на полметра-метр. Водоросли, камыши, прибрежные камни оказались на новоявленных отмелях, и выметанная икра погибла.
Андрей Константинович сочувственно покачал головой. Он вспомнил вслух, как во время войны у них на Урале, на притоке Чусовой, местный мельник решил помочь ребятишкам, жившим впроголодь в детдоме. Мельник проследил за нерестом щук, резко сбросил воду на своей дряхлой запруде и часа за два собрал в обезвоженных камышах, на отмелях ведро щучьей икры...
Погодаев прошлым летом написал и послал областному начальству слезницу по поводу ангарского хариуса. Начальство переслало его жалобу в Иркутскэнерго. Управляющий Иркутскэнерго оскорбил, по выражению Погодаева, его совесть, когда сообщил в ответной бумаге, что «приведенные факты не соответствуют действительности». Как же не соответствуют? Погодаев своими глазами, или, как говорит их монтажник Садырин, собственноручно, видел всю трагедию. Видел на сухопутье, на весеннем солнцепеке засохшую икру — миллиарды икринок, которым не суждено было стать мальками, рыбешками, рыбами. В свое оправдание Иркутскэнерго сочинило такую бумагу — Погодаев достал ее и протянул Княжичу.
