Андрей Константинович сочувственно покачал головой. Он вспомнил вслух, как во время войны у них на Урале, на притоке Чусовой, местный мельник решил помочь ребятишкам, жившим впроголодь в детдоме. Мельник проследил за нерестом щук, резко сбросил воду на своей дряхлой запруде и часа за два собрал в обезвоженных камышах, на отмелях ведро щучьей икры...
Погодаев прошлым летом написал и послал областному начальству слезницу по поводу ангарского хариуса. Начальство переслало его жалобу в Иркутскэнерго. Управляющий Иркутскэнерго оскорбил, по выражению Погодаева, его совесть, когда сообщил в ответной бумаге, что «приведенные факты не соответствуют действительности». Как же не соответствуют? Погодаев своими глазами, или, как говорит их монтажник Садырин, собственноручно, видел всю трагедию. Видел на сухопутье, на весеннем солнцепеке засохшую икру — миллиарды икринок, которым не суждено было стать мальками, рыбешками, рыбами. В свое оправдание Иркутскэнерго сочинило такую бумагу — Погодаев достал ее и протянул Княжичу.
«Режим работы Братской ГЭС и связанные с ним размеры попусков воды в Ангару жестко задаются диспетчерской службой управления Иркутскэнерго, которая в свою очередь руководствуется указаниями объединенного диспетчерского управления энергосистем Сибири в г. Кемерово. При назначении режима ГЭС диспетчерские службы руководствуются «Основными положениями правил использования водных ресурсов Братского водохранилища», утвержденных Министерством мелиорации и водного хозяйства РСФСР.
Таким образом, персонал Братской ГЭС не может изменять режим работы станции по своему усмотрению. По имеющимся у нас сведениям, ожидающиеся попуски воды через створ Братской ГЭС в конце мая — начале июня 1974 года значительно превысят попуски, имевшие место годом раньше...»
Княжич дочитал бумагу.
— Ваш адрес не изменился?
— Я теперь снова братчанин. Почтамт, до востребования.
Княжич сделал запись в настольном календаре и вернул бумагу Погодаеву.
— Напрасно Иркутскэнерго не ознакомило меня с вашим письмом прошлым летом. «По своему усмотрению...» — недовольно процитировал Княжич. — Я, кажется, тоже вхожу в персонал Братской ГЭС, даже возглавляю его. Надо было поинтересоваться и моим «усмотрением». При всем уважении к заданному режиму жизни и работы у нас всегда должно быть свое собственное усмотрение. Тысячи собственных усмотрений пересекаются в государственной точке зрения!
— Вот именно — свое усмотрение, — пылко поддержал Погодаев, он даже встал со стула. — Только я не сумел этого выразить... — Поднявшись, он увидел на столе у Княжича бюллетень гидрометеостанции, ежедневно рассылаемый только большим начальникам, и непроизвольно, совсем по-мальчишески, похвастался: — Я тоже получаю такой бюллетень!
Княжич коротко кивнул и продолжал:
— Я не биолог, я электротехник. Мне полагается смотреть на ангарскую воду и не слышать аромата речного простора, не видеть в этой воде всплывшего пучка водорослей, мальков. Для меня вода — энергоноситель, который вселяет жизнь в гидротурбины. Но уверен, что при научно-технической революции тем более нельзя пренебрегать биологическими законами. Мы всегда должны помнить о биологии и сообразовать с нею свое поведение. Вторгаясь в природу, человек не имеет права нарушать ее равновесие, нарушать принцип оптимальных отношений с природой, загрязнять среду, браконьерствовать, уродовать ландшафт, не считаться с эстетикой. Вы на Братском алюминиевом заводе были?
— Был.
— Самый большой в Европе. Один из главных потребителей электроэнергии. Директорствует там отличный мужик. Не в том дело, что Герой Социалистического Труда, он — радетель сибирской природы, заядлый охотник и рыболов. Этот алюминиевый король рассказывал мне недавно, что тоже попал в невольные браконьеры, погубители леса. Завод строился по последнему слову техники. Но вот какая неприятность — в электролизных цехах, где кипит в ваннах алюминиевое варево, образуется газовая пленка. Она ухудшает электропроводность, растет напряжение, а называется вся эта штука анодный эффект. И вот плавильщик, чтобы металл бурлил интенсивнее, сует в ванны березовые жерди и разрывает газовую пленку. Мне алюминиевый король говорил об этом со слезой в голосе. Тут у меня записано, — он перелистал настольный блокнот. — Каждый день сжигают шесть тысяч восемьсот березок, по полтиннику за жердь.
— Сколько же за год этих березок наберется?
— Два с половиной миллиона штук! Чтобы вывезти молодые деревца из лесов, трудятся тринадцать лесовозов.
— Так можно всю березу свести. А другим способом нельзя размешивать кипящий алюминий?
— Можно. Сжатым воздухом, но... — он с подчеркнутой беспомощностью развел руками.
Да, на крупнейшем алюминиевом заводе в Европе или на крупнейшей гидростанции в мире небережное отношение к природе тем более нетерпимо. Увы, поиски немедленной выгоды — главная движущая сила наших действий. Мы то и дело нарушаем экологическую этику, грубо насилуем природу. В нас живет жестокая, пагубная в с е д о з в о л е н н о с т ь. Подчиняться бесчеловечной логике одного только технического развития? Увольте! То, что биологически полезно для нас с вами, для нашего общества, — нравственно. А все, что с точки зрения биологии вредно, — не может называться техническим новаторством и в широком понимании слова — безнравственно.
— Вы со мной согласны, коллега?
Погодаев с готовностью кивнул. Словно в остекленном кабинете на берегу Ангары сидели двое ученых и вели разговор на равных под величавый гул воды, только что избитой лопатками турбин и вырвавшейся на волю.
— Будем думать о том, как отвести беду от рыбы будущей весной, — сказал Княжич, прощаясь. — К нересту нужно готовить станцию заблаговременно. И не вдогонку бежать за календарем, а в обгон. Придется нам пораскинуть мозгами... Боюсь, в Иркутскэнерго эту задачу не решат. К сожалению, не все хозяйственники обладают счастливой способностью нестандартно мыслить. А такая способность — необходимое условие всякого подлинного творчества, в том числе и технического. Этой прекрасной способностью обладал, например, наш Иван Иванович, — Княжич поглядел на портрет Наймушина, висевший на стене. — Американцы называли его «Гидромедведь». Трудно сказать, почему американцы так прозвали нашего Ивана Ивановича. Может, потому, что он строил гидростанции преимущественно в медвежьих углах, в таежной глухомани, а медведь — хозяин тайги. Во всяком случае, прозвище Наймушину дали точное. Он и мыслил не стандартно, и поступал. Два месяца назад, 30 августа 1973 года, Наймушин сгорел в вертолете. Катастрофа произошла, когда приземлялись на поляну в глухой тайге.
Свежая могила Ивана Ивановича Наймушина, скрытая холмом осенних цветов, высилась в сквере на берегу Ангары в близком соседстве со зданием, из которого только что вышел Погодаев.
Предзимье быстро обернулось зимой. Мороз-воевода, как старший прораб отделочных работ, быстро управился со вселенской побелкой. Не забыл покрыть инеем все до одной шпалы на железнодорожном переезде.
Строители преотлично знают, что зима в Сибири не заставляет себя ждать, и все-таки не было такого года, чтобы не застигла их врасплох.
Михеич не забыл, как в позапрошлом году отепляли водопровод. Он уже был сварен, а теплоизоляция застряла где-то в дороге. Пасечник распорядился: всех сотрудников треста, включая проектную контору, отправить на болото — рвать мох. К концу рабочего дня машины вернулись с богатой добычей, трассу надежно укутали.
Те, кто в Братске замешивал бетон, варил жирный асфальт, стеклил окна окоченевшими пальцами, свинчивал трубы центрального отопления, долбил мерзлый грунт, настилал кровлю, — проклинали торопливые морозы.
И только электролинейщики благоволили к наступающим холодам. Парни Шестакова прислушивались к сводкам погоды, заглядывали в календарь, всматривались в столбик термометра с другими чувствами, чем все остальные строители. Пусть Ангара поскорее покроется льдом, чтобы можно было наконец соступить с берега на реку.
Уже появились предвестники ледостава — забереги, сало, шуга, — вода густела, утолщался ледяной панцирь, надолго надеваемый на себя Ангарой.
Сперва лишь рыбаки, монтажники, да и то с опаской, ступали по льду, переходили на лыжах с берега на берег. Но подоспели дни, и не стало опасности для газика, для грузовой машины, а в декабре и для трактора.
Во всю ширину реки растянули кабель, грозозащитный трос, им суждено в начале нового года повиснуть над Ангарой. После «нулевого» цикла, после возни в котловане со сваями, с фундаментом — снова на высоту до 88 метров.
Чтобы избавить монтажников от поездок в столовую, устроили на льду котлопункт с навесом. Туда привозили обед в термосах. При ветре, бывало, снежинки залетали в горячий борщ и таяли на золотых медалях жира...
