и так узнал бы, брат, если б не борода и не одежда.
— Годы, — глубокомысленно произнес Хамид, — а те, что выпали на мою долю… ну, да ладно, не обо мне речь ведь… Как ты тут, Пулатджан? Насилу нашел тебя! Думал, живешь в своем кишлаке, а в Байсуне сообщили, что Кайнар-булак перестал существовать. Обошел чуть ли не всю долину, пока в Бандыхане не сказали, где ты. Ну, рассказывай, — присел на бугорок.
— Тружусь, — ответил Пулат, — оседлал стального коня.
— Женат, поди?
— Да. Сын и дочь растут. Как ты сам, Хамидбек, давно вернулся?
— Полтора месяца уже. Здоров ли отец?
— Его расстреляли. — Пулат вкратце рассказал о последнем бое отряда отца, умолчав о подробностях. «Кто знает, что у него в голове, — подумал он, — чего я стану распространяться перед ним».
— Мир праху его, — тихо произнес гость и вздохнул. Он сложил ладони, провел ими по лицу, — оумин!
Пулат молча повторил за ним этот обряд, спросил:
— Брат мой Артыкджан тоже вернулся?
— Нет, он остался.
— Благополучна ли его судьба, здоров ли он? — Пулат, собственно, забыл вовсе, что существует еще и другой мир, куда ушли многие его друзья и брат, что этот мир живет. Появление Хамида напомнило ему об этом.
— О-о, — воскликнул гость, — Артык-ака пошел в гору, важным человеком стал! Там, — он махнул рукой в сторону Амударьи, — создан комитет, который называется Туркестанским. Цель у этой организации богоугодная — освободить землю мусульман от неверных. Артык-ака состоит в этом комитете, с господином Чокаевым за руку здоровается, обедает в самых дорогих ресторанах. А одет… Прекрасный костюм из тонкой серой шерсти, белая рубашка, галстук и шляпа… настоящий инглиз! Денег у него много, таких тракторов, как у тебя, сто штук может купить!
— Рад за него, — искренне произнес Пулат, — пусть небо всегда будет к нему благосклонным. Семья у него?
— Холост. Да и зачем ему жена нужна? — Хамид понизил голос, точно кто их подслушивает. — Он пользуется благосклонностью старшей жены Ибрагимбека.
— Говорят, слепой теряет посох только раз — сказал Пулат, — а беку все, видать, неймется. В прошлый раз ему ведь, мне кажется, ясно дали понять, с кем пошли узбеки.
— Но ведь и ты, брат, шел с ним!
— Я был с отцом, которого предал мусульманин, будь он проклят! Знаешь, у меня есть друг, русский парень Миша Истокин. Так вот его брата убил Артык-ака, отрезал голову и возил ее с собой, показывая всем, хвастаясь. По всем обычаям — нашим и русским — Истокин обязан был за это отомстить мне, а он… помог найти место в жизни. А сколько таких, как я, у нас в долине, по всему Узбекистану?! Разве мы пойдем с беком против Истокиных, чтобы снова вернуть баев?
— Ну, что ж, — сказал Хамид, решительно встав, — пусть тебе бог ниспошлет много счастья и радости. Может, доведется еще встретиться.
— Будь здоров, Хамид!
…В тот год, когда Сиддык окончил семилетку, в Шерабаде организовалась машинно-тракторная станция. Ее директором стал Истокин.
К тому времени «Фордзоны» и их местные модификации были почти полностью заменены отечественными «ХТЗ», которые Пулат успел хорошо освоить, разбирался в них так, что мог на слух определить «болезнь» двигателя даже. Таких, как он, в МТС было несколько человек, и Истокин всех их назначил бригадными механиками. Отныне Пулат все реже и реже садился сам за штурвал, а больше ездил на лошади, пропадая то в правлении колхоза, то в мастерских МТС. Иногда, правда, приходилось ему работать и как рядовому трактористу, если надо было подменить захворавшего или неявившегося из-за какого-нибудь срочного дела. Жизнь есть жизнь: у кого-то рожала жена, умирал близкий родственник, или самого схватывала лихорадка, пока еще одна из самых распространенных болезней того времени. Тут хочешь не хочешь, а обязан считаться, и поскольку дело тоже не терпит, садиться за руль. Но, к радости всей семьи, Пулат стал чаще бывать дома.
— Слава аллаху, — нередко повторяла хола, — дети хоть отца своего стали видеть!..
После переезда на новое место Мухтар-тога несколько месяцев приводил в порядок дом. Деньги, которые семья выручила от продажи домов в Бандыхане, позволяли ему нанимать мастеров и не отвлекать Пулата от работы. Покончив с этим, тога поступил сторожем машинного парка агроучастка, затем был переведен на эту же должность и в МТС. Работа эта полностью удовлетворяла тога, она давала ему возможность днем заниматься в саду или в огороде, не забывать и дехканский труд. Что же касается Сиддыка, то он почти все время был с ним. В зимние месяцы он приходил с дедом, готовил домашние задания в жарко натопленной сторожке и засыпал на деревянной тахте под мерный шум чайдуша, всегда стоявшего на буржуйке. Только летом, во время каникул, Сиддыка забирал отец и учил своему делу. В двенадцать лет Сиддыку уже разрешалось сделать круг-другой за штурвалом, а к пятнадцати годам, когда учился в седьмом классе, он смело мог назвать себя настоящим трактористом. Пулат думал о будущем сына и предложил ему пойти в бригаду. Сначала прицепщиком, а затем, после небольшой подготовки, сдать экзамен на тракториста.
— Я пойду учеником к Грише-бобо, — ответил Сиддык, — и уже договорился с ним. Миша-тога одобрил мое решение.
— Разве это работа? — воскликнул Пулат. Ему было обидно, что сын не идет по его стопам, как было испокон веков. — Целый день стоишь возле станка, да от одного его скрежета затошнит, сынок! То ли дело трактор. Все время на свежем воздухе! Любо посмотреть, как за тобой остаются жирные пласты вспаханной земли. Или, скажем, комбайн прицепишь. Море пшеницы перед тобой, машина убирает ее, и зерно течет, как золото. Что ты, парень, даже думать брось о станке!
— А смотреть, как стружка вьется под резцом, отаджан, — произнес Сиддык, — разве нет в том радости? Выточишь валик, хотя бы для одного из ваших тракторов, и он уже не стоит, работает!
— Пусть, Пулатджан, — сказала Мехри, — наш сын работает в мастерских, хотя бы до того времени, пока окрепнет. Будет ему лет двадцать, сажайте хоть на дьявола!
— Верно, сынок, — поддержала ее хола, — молод еще внук, тяжела ему такая ноша. Да и по дому, если что сделать, нужны его руки.
