— Почему?
— Да так… неохота…
— А я соскучилась… Почти две недели болею.
— Десять дней!
— Да, десять дней.
— Не знаю… Я, если даже двадцать дней не буду ходить в школу, все равно не соскучусь.
— Садись, пожалуйста!
— Еле отогрелся… Уши горят.
— Ты без шапки?
— Ага.
— Простудишься!
— Простужусь так простужусь.
— Ты не в настроении?
Лука пожал плечами.
— Тебя обидел кто-нибудь?
Лука опять передернул плечами.
— Зачем же ты тогда пришел, если не хочешь садиться?
— Знаешь что, Маико?
— Что?
В комнате стало тихо.
— Мой отец погиб! — после долгого молчания произнес Лука.
— Погиб?! — Маико приподнялась на постели.
— Сегодня пришло извещение… — Лука хотел сказать еще что-то, но горло перехватило, и глаза наполнились слезами. Все вокруг стало мутным и расплывчатым. Свисавший со стены пестрый персидский ковер поблек и превратился в серое пятно. Лука с усилием проглотил слюну и протер кулаком глаза. У Маико, сидящей на тахте, по щекам текли слезы. Потрясенная, она смотрела на Луку.
— Я пойду! — сказал Лука.
— Хочешь, я встану? — плачущим голосом спросила Маико.
— Нет, нет!
— Ты выйди в галерею, а я быстро оденусь! — Маико тоже вытирала слезы кулаком.
— Знаешь что, Маико?
— Что?
— Я еще что-то хотел сказать… Скажу в другой раз, ладно? — Лука вышел в галерею — До свидания!
— Лука!
— Чего тебе? — отозвался Лука из галереи.
— Скажи сейчас.
— Потом скажу.
— Нет, сейчас, очень тебя прошу!
— Знаешь, Маико, у меня нет никаких друзей, кроме тебя! — Лука, взялся за ручку двери и, прежде чем открыть, на мгновение задумался, потом сказал громко, чтобы слышала Маико: — Андукапар и ты!
Почему-то с еще большей тяжестью на душе вышел Лука от Маико. «И зачем я к ней пошел именно сейчас?» — думал он по дороге. При этом у него было такое чувство, словно он кого-то обманул, обманул не только других, но и себя самого…
На улице он быстро озяб и сунул руки в карманы брюк. Настроение портило еще и то, что он не удержался и распустил нюни при Маико. «Пришел, поплакал и ушел…» Лука повернул на Водовозную улицу, прошел мимо красильных мастерских и вышел к реке. Здесь он постоял недолго, так как с Куры тянуло ледяным ветром, пронизывающим до костей.
Поднимаясь по Пескам, он посмотрел на мостовую у гаража автошколы — «скорой помощи» уже не было. «Пойду, — сказал он себе, — тете Нато, наверно, лучше, и она испугается, когда увидит, что меня нет».
Возле хлебного магазина стояла такая же длинная очередь, но уже успокоенная, медленно продвигавшаяся вперед. Лука теплыми руками потер уши и направился к дому. Мимо него кто-то промчался, бодро насвистывая. Лука сразу же узнал Конопатого Альберта.
— Эй, Альберт!
Тот остановился и взглянул на Луку. Конопатый Альберт, очевидно, тоже узнал Луку, лицо его как-то странно скривилось, наверно, он хотел улыбнуться.
— Иди сюда! — сказал Лука.
— Чего тебе? — В глазах Альберта мелькнул страх.
— Говорю тебе, иди сюда!
— Чего тебе надо? Вот пристал!
— Иди, говорю!
— Ну вот, пришел!
— Ближе!
— Ты думаешь, я тогда не приходил? Не такой я человек, Лука-джан, чтобы чужое барахло присваивать!
— Я ничего не думаю! — Лука вдруг схватил за шиворот Конопатого Альберта, прижал к стене и ударил сначала одним кулаком, потом другим.
Альберт прикрыл лицо обеими руками и опустился на колени. Лука со всей силы ударил его, и он растянулся на тротуаре. Лука и теперь не отставал, сел на него верхом и изо всех сил стал молотить кулаками по лицу.
Конопатый Альберт орал и звал на помощь. Лука не успокаивался.
— Они покалечат друг друга!
— Этот негодяй убьет его!
— Помогите! — кричали из толпы.
Потом чья-то сильная рука схватила Луку за шиворот и оторвала от Конопатого Альберта. Когда Лука поднял голову, над ним стояли двое мужчин. Один изрядно съездил ему по шее.
— Нашел слабака, паршивец?!
Луке наподдали еще раз.
— Убирайся отсюда, хулиган! — Мужчина наклонился и поднял распластанного на тротуаре Конопатого Альберта.
— Вставай, вставай, не бойся!
На той стороне улицы забурлила, загудела хлебная очередь. Лука со страхом посмотрел на возмущенных людей — они размахивали кулаками, кричали, грозились. Если бы они не боялись потерять свое место в очереди, наверняка прибежали бы сюда, и тогда бы Луке не поздоровилось.
— Вы только поглядите на него, он еще здесь! — возмутился тот, который поднял и приласкал Конопатого Альберта, поглядывая в поисках одобрения на хлебную очередь.
Очередь совсем обезумела:
— Держите его, не пускайте!
— Позовите милиционера!
— Где милиция?
— Только что торчал здесь этот чурбан!
Лука повернулся и пошел к дому. Он шел избитый и подавленный. На ходу украдкой оглянулся на хлебную очередь, и при виде озлобленной толпы у него от обиды сжалось сердце. Он прислонился к стене автошколы, закрыл лицо руками и зарыдал.
Тетю Нато в тот же вечер разбил паралич — у нее отнялась вся левая сторона. «Кто теперь будет ухаживать за старушкой», — сочувственно качали головами соседи, потом повздыхали и разошлись. «Скорая помощь» приехала еще раз. Андукапар осторожно намекнул врачихе, что за больной ухаживать некому и лучше было бы положить ее в больницу. Врачиха отказала, виновато улыбнувшись: «Мы вообще таких больных не берем, а тем более теперь, когда почти все больницы отданы под военные госпитали и лазареты».
— Что же нам делать? — спросил Андукапар.
— Не знаю, — ответила врачиха и, извинившись, вышла из комнаты.
Андукапар и Лука проводили ее до лестницы.
— Вы должны нас понять, — Андукапар взял Луку за плечо. — У больной нет никого, кроме этого мальчика. Разве он сможет ухаживать за такой тяжелой больной?
— Как вы не понимаете, гражданин! Какой смысл укладывать эту женщину в больницу? Да если бы даже смысл был, поверьте, ее все равно не примут, у нас нет мест!
Врачиха ушла.
Андукапар и Лука вернулись в комнату. Богдана не отходила от тети Нато. Тетя Нато с перекошенным лицом и отвисшей челюстью беспомощно лежала на кровати. Глаза ее были широко раскрыты, и она смотрела на Луку, как будто хотела что-то ему сказать, но не могла. Время от времени глаза ее наполнялись слезами, и Богдана вытирала платком ее мокрые сморщенные щеки.
— Вам ведь немного лучше, тетя Нато? — спросил Андукапар.
Тетя Нато молчала. Она не сводила с Луки широко раскрытых глаз, в которых стояли страх и отчаянье. Время от времени глаза вновь наполнялись слезами.
Лука не выдержал пристального взгляда тети Нато и отошел от кровати.
— Послушайте меня, тетя Нато, — говорил Андукапар, — не бойтесь… Богдана обещает ухаживать и за вами, и за Лукой… Она будет спать здесь, в галерее, если вы разрешите, конечно. Впрочем, другого выхода нет, кто присмотрит за Лукой? Да и за вами нужен уход…
Лука опять подошел к кровати и посмотрел на больную, ему было любопытно, как она отнесется к предложению Андукапара, разрешит Богдане остаться здесь или нет. Тетя Нато и на сей раз никак не отреагировала. Только упорно смотрела на Луку.
Впрочем, согласие тети Нато уже не имело никакого значения, и в тот же вечер было решено, что Богдана остается у Луки.
И она осталась.
Не прошло и недели, как соседка устроила Богдану на швейную фабрику ученицей мастера. Богдана получала теперь продовольственные карточки. Шить она научилась очень быстро и приносила домой солдатские галифе и гимнастерки. Покончив с хозяйством, она садилась за швейную машинку тети Нато и работала до поздней ночи.
Нелегко было ухаживать за парализованной старушкой и за Лукой, да при этом еще работать на фабрике. Но Богдана все успевала и делала все на диво ловко. У нее даже оставалось свободное время. Это свободное время они проводили вместе — Лука, Богдана и Андукапар. Мирно беседовали и играли в лото.
Но Лука догадывался, чувствовал, а иногда и просто замечал, что Андукапару и Богдане хочется побыть вдвоем. Тогда он оставлял их и шел делать уроки или гулять с товарищами.
В одно воскресное утро Андукапар попросил Луку пойти с Богданой на сабурталинскую толкучку. Богдане, сказал он, нужно кое-что купить, ты пойди, а я присмотрю за тетушкой.
Лука с удовольствием сопровождал Богдану на рынок. Богдана купила пальто, платье и туфли. Наконец-то она скинула свой старый ватник и старые сапоги и нарядилась в новую одежду. Лука не поверил своим глазам. Он никогда не думал, что одежда может так изменить человека.
