Баоса тоже собрал совет мужчин большого дома, пригласил и Полокто с Пиапоном. Старик мог не приглашать их: тот, кто вышел из большого дома, терял все свои прежние права, а вместе с правами терял то охотничье и рыболовное снаряжение, которым он пользовался, будучи членом большого дома. В общем амбаре лежали лыжи, одежда таежников, самострелы, запасы боеприпасов, раньше принадлежавшие Полокто и Пиапону. Даже нарты, лодки, собаки и те оставались собственностью большого дома.
Баоса мог воспользоваться своей властью и оставить двух отщепенцев без крупинки пороха, без нарт, собак и лыж — попробовали бы они тогда податься в тайгу! Старик много размышлял над этим. Покинутый старшими сыновьями, оскорбленный ими, он хотел наказать их как можно строже, лишить охотничьих и рыболовных принадлежностей. Если бы Полокто с Пиапоном были бездетны, как Улуска с Дяпой, он не стал бы много раздумывать. Но когда приходили к нему внучки и внучата и начинали возиться на его коленях, на спине, щекотали голые пятки, теребили реденькую бородку, Баоса смягчался и как-то забывал о ссоре. Чаще приходили дети Полокто, и Баоса не догадывался, что старший сын нарочно посылает детей к нему.
Ойта помогал деду чинить сети, вычерпывал из оморочки дождевую воду, он постоянно находился под рукой Баосы, и тот вскоре так сблизился с внуком, что не мог обходиться без него в любом деле. С конца путины старик стал вынашивать мысль — забрать себе Ойту, передать ему все свое охотничье и рыболовное умение.
«Полокто хоть и злой, но мягче, податливей Пиапона, — думал старик. — Он должен согласиться, он отдаст Ойту мне. Да, должен отдать, потому что сам ушел от меня, не захотел на старости лет кормить. Ойта за него будет меня кормить». Но Баоса даже не намекал Полокто о том, что хочет забрать Ойту, он пока ласкал, добрым словом приучал мальчика к себе, по каждому самому незначительному случаю не забывал заметить, что Ойта остался единственным его помощником, значит, и кормильцем.
Совет мужчин впервые проходил вяло, Баоса больше курил, чем говорил. Но вялость эта была кажущаяся, на самом деле нервы у всех были натянуты, как тугая тетива самострела, все сидели потные, как будто выполняли тяжелую работу. Пиапон курил с невозмутимым видом, он был единственным человеком на совете, который спокойно мог выслушать любое решение совета мужчин: за месяц он изготовил более двадцати самострелов, есть у него ружье и боеприпасы, чудесный капкан, две любимые охотничьи собаки, которых он не оставил в большом доме, — самые необходимые помощники в тайге. Вот только нарты и лыж у него нет. Если отец не отдаст охотничью нарту, то он попросит у соседей женскую нарту, на которых женщины за дровами ездят, а лыжи изготовит в тайге, только они будут без меховой обшивки, потому что у Пиапона не было под рукой камуса. Но Пиапон привычен к лыжам, он силен и может зиму походить на лыжах без камусовой обшивки.
Полокто сидел возле Пиапона, он так пыхтел короткой трубкой, что лицо его совсем скрылось в табачном дыме.
«Должен вернуть, должен, — думал Полокто. — Не зверь же он, человек, отец, дед! Неужели не подумает о внуках!»
Полокто имел только ружье и острогу, к зимней охоте он не успел приготовиться: после путины ездил к невесте в Хулусэн, прожил там полмесяца и теперь надеялся только на великодушие отца.
Молодые охотники большого дома Дяпа, Калпе и Улуска, которого теперь всегда приглашали на совет мужчин, переживали за старших братьев, гадали, какое решение примет отец, и обдумывали, что они предпримут, если отец поступит несправедливо и не вернет братьям их охотничье снаряжение.
«Уйду к Пиапону, у него буду жить!» — храбрился Калпе, и от этой мысли у него мелко дрожали руки.
«Отец, будь справедливым! — мысленно умолял Дяпа. — Верни им снаряжение, если не вернешь, они еще больше разозлятся».
«Не зря молчит старик, сейчас должно что-то неприятное произойти», — думал Улуска, поеживаясь.
Слоистый сизый дым окутал охотников, скрывал их напряженные лица. Молчание продолжалось слишком долго.
— Зачем ты, отец, позвал меня? — наконец спросил Пиапон.
— На совет большого дома, — охотно ответил Баоса.
— Чего же тогда молчим? Дел у каждого много, а мы тут расселись.
— Об охоте надо поговорить, кто куда пойдет, какое место займет.
«Охотничье место!» — теперь только вспомнил Пиапон. Как он забыл об охотничьем месте, ведь он вышел из большого дома, следовательно, лишался участков большого дома. Охотничий участок — это главнее, чем порох и свинец, лыжи и самострелы. Если не будет участка, то где он будет ставить самострелы, где будет догонять, выслеживать зверей?
— Хочу знать, что решили отец Ойты и отец Миры, — продолжал Баоса. — С нами они или отдельно будут охотиться?
— Как же отдельно? Куда же мы отдельно? — заторопился Полокто. — У нас же ничего нет, все наше снаряжение находится в амбаре большого дома.
— Все, что находится в амбаре, это не ваше, вы вышли из большого дома, — жестко проговорил Баоса. — У вас ничего нет, а у большого дома все есть.
«Будет, отец, у нас тоже будет», — мелькнула мысль в голове Пиапона.
— Да, у большого дома все есть… — сказал он вслух. Баоса поднял голову, стараясь разглядеть лицо второго сына. — …даже долги торговцу, — закончил Пиапон.
— Задолжались мы, когда вы с нами жили, вместе ели муку, крупу.
— Я должен сообщить, отец, долг большого дома я но стал платить торговцу и не буду платить.
Дяпа сморщился, уныло уставился на Пиапона: «Ну зачем? Зачем ты себе же плохо делаешь, зачем злишь отца?» — говорили его глаза.
Полокто передернуло от слов Пиапона, он хотел уже наброситься на брата, но, случайно взглянув на отца и не заметив его возмущения, подумал: «Если Пиапон не платит долг большого дома, я тоже не буду платить. Это хорошо».
— Я больше других добывал пушнины, — продолжал Пиапон. — И я не должен никому.
— Не хочешь платить свою часть долга? — спросил Баоса.
— Какую часть? Ты что-то, отец, заговариваешься. Когда в большом доме долг делили на части?
— Теперь делим. Кету делили?
— Долг неделим. Я не буду платить, — твердо ответил Пиапон.
— Тогда я не хочу с тобой разговаривать, ты ничего из амбара большого дома не получишь. Отец Ойты, ты тоже не хочешь платить долг?
Полокто понял свою ошибку, ему надо было сразу возмутиться, обрушиться на Пиапона, но и сейчас не поздно исправить допущенную оплошность.
— Ты, отец Миры, негодяй! — закричал он. — Ты жил в большом доме, со всеми ел, пил. Ты всегда считался умным среди нас, где твой ум? Ты нечестный человек, ты негодяй! Нет, отец, я не отказываюсь платить долг, я буду платить. Я еще не потерял свою совесть…
— Пиапон, ты ничего не получишь. Уходи.
— Отец, лыжи я сделал сам, подбитый камус — это камус с убитого мною лося…
— Ничего не получишь! Уходи! — взорвался Баоса.
Калпе, весь мокрый, красный, вскочил на ноги.
— Я тоже ухожу, отец! — закричал он срывающимся голосом. — Ага, я буду у тебя жить, вместе пойдем в тайгу.
Баоса ухватился за полу халата Калпе, дернул что было силы и разодрал старую дабу.
— Рви, отец, это ты купил! На, рви! — Калпе снял халат и бросил под ноги. — Что ты делаешь, отец, у него же дети, что они будут есть? Я не женат, не имею детей, я буду ему помогать, потому ухожу из большого дома.
— Уходи! Уходи сейчас же, собачий сын! — Баоса ударил кулаком под зад Калпе и не помня себя закричал: — Уходите, все уходите!
Калпе спрыгнул с нар, не попадая ногами в домашние олочи, натянул их и выбежал из дома. Пиапон молча последовал за ним. Баоса сидел, уставившись в угол. Его душила злоба, голова гудела, как после длительной пьянки, и он медленно приходил в себя.
— Чего же ты нас гонишь, отец? — спросил Полокто. — Мы здесь при чем? Двое негодяев виноваты, а ты на нас на всех напустился.
Баоса не слушал старшего сына, он пытался разобраться в причинах скандала, вспоминал отдельные слова, но не мог сказать, из чьих уст они вылетели. Все перепуталось. Остро побаливало выше правого уха.
«Пиапон отказался платить долг. Панты продал, но долг отказался платить. Торговец просил заплатить весь долг? Зачем весь долг? Нас в большом доме четверо… Он больше всех добывал зверей… Ох, голова… Калпе ушел сам… детей его кормить».
А в это время Пиапон догнал младшего брата, привел в свою землянку и успокоил.
— Не знал, что ты такой вспыльчивый, — усмехнулся он. — Ты совсем как наш старший брат.
— А чего они обижают тебя? Почему не отдают лыжи, нарту, самострелы, одежду? Как же ты в тайгу пойдешь?
— Пойду, я все уже обдумал. Отец прав, все, что находится в его амбарах, — это его собственность, потому что он глава большого дома.
— Лыжи, нарты, самострелы — это же все твоими руками сделано!
