— И потом я хотел бы совсем уехать отсюда, — сказал Дерябин.
— Интересуюсь — куда? — Лицо Хоситы сразу стало серьезным.
— Ну, об этом долго рассказывать, — замялся Дерябин: присутствие Биргера сковывало его.
— Понятно. Хотите за границу, — расшифровал его мысли Хосита. — Это невозможно. Вы нужны нам здесь для одного важного дела.
Дерябин насторожился: что еще там задумали его заграничные друзья? Дерябина не покидало ощущение, будто он попал в засасывающую болотную топь и погружается в нее неотвратимо, без малейшей надежды на спасение. Куда они тянут его? Чего хотят? Острое предчувствие заставляло сердце биться беспорядочными, болезненными рывками.
В окно ломилась вьюга, напирала снежными своими плечами на двери.
— Грозящая погода, — глянув в сторону окна, сказал со вздохом Хосита. — Этот тайфун не обещает ничего хорошего на пути кораблей.
Хосита снял очки, подышал на стеклышки, протер их шелковым платком, в одном из уголков которого Дерябин различил нарисованную тушью головку японской женщины с высокой замысловатой прической. Утвердив снова очки на носу, Хосита стал разглядывать Дерябина улыбчивыми глазами, полусонно прикрытыми желтыми, будто восковыми веками. Он добродушно улыбался, и от этой широкой, сияющей улыбки черные усики смешно прижимались к носу, закрывая собою ноздри. И сощуренные глаза, и добрейшая улыбка производили сейчас на Дерябина гнетущее впечатление. Он знал истинное лицо Хоситы — человека жестокого, беспощадного, бессердечного. Дерябин был знаком с японцем давно и неплохо научился различать в нем фальшивое и неподдельное. Знакомство их состоялось еще задолго до интервенции. Хосита часто наезжал во Владивосток по делам «Ничиро». Уже тогда он преуспевал в качестве одного из способных сотрудников этой могущественной рыболовной фирмы. Позже Дерябин встречался с Хоситой на Камчатке. Он сновал между русскими промышленниками, опутывал их долговыми обязательствами, льстил и угрожал, одаривал и разорял — словом, распоряжался ими, как того требовали интересы хозяев.
Хосита долгое время жил во Владивостоке и недурно владел русским языком. Правда, в его фразах, чересчур тщательно произносимых, встречались порой забавные нелепицы. Но они свидетельствовали скорее о похвальном стремлении проникнуть в глубины чужого языка, нежели о поверхностном его изучении. Он имел пристрастие к русским пословицам и поговоркам, но путал их.
С установлением дипломатических отношений между советским государством и Японией в 1925 году Хосита снова появился во Владивостоке, но уже в качестве сотрудника отделения Чосен-банка. Дерябин нисколько не удивился бы, встретив однажды этого человека в роли буддийского священника или зубного врача. Люди, подобные Хосите, имели никому не известную истинную профессию.
Хосита слыл знатоком рыбной промышленности, особенно той ее части, которая именовалась в официальных документах «ловом в камчатско-охотских водах». Но не одной лишь рыбой был занят этот предприимчивый, неглупый, хорошо начитанный человек. Он любил литературу, увлекался историей. Он не расставался в поездках с карманным «никки», в который заносил различные записи, наблюдения, удачные мысли. Однажды на досуге, разбирая свои дневники, Хосита с поразительной отчетливостью представил себе книгу, которую мог бы написать. В самом деле, разве мало появляется на книжном рынке бесцветных и бескровных сочинений разных бездельников, далеких от жизни. А его книга была бы составлена из живой плоти, одухотворенной трепетной мыслью.
В дневниках содержалось немало записей о Камчатке. И постепенно у Хоситы определились контуры его будущего сочинения. Оно должно рассказать об этой благословенной стране огнедышащих гор и рыбного изобилия. Нет, он не станет сочинять глупый роман с изображением чьей-то несчастной неразделенной любви, с описанием солнечных закатов, лунных пейзажей и цветения сакуры. Он напишет деловую книгу, в которой выступит не столько художником, сколько исследователем. Он опрокинет привычные представления иных историков и географов, благоговейно повторяющих школьные истины, что, мол, Колумб открыл Америку. Он докажет, что Камчатку открыли вовсе не русские, а японцы. Он, если потребуется, сумеет доказать, что даже и Америку открыли японцы. Пусть кто-нибудь в его стране попробует возразить против подобных утверждений! Он смело возьмется за перо. Он будет сражаться за благо народа Ямато. Перо писателя — это меч в руках воина…
Хоситу увлекла и захватила идея создания такой книги. Все прочитанное некогда из написанного о Камчатке его соотечественниками Хосита раскладывал сейчас в своей голове в определенной последовательности. Цитата ложилась к цитате, как кирпич к кирпичу, образуя фундамент будущего исследования. Первым таким кирпичом Хосите послужило знаменитое высказывание «Большой исторической национальной энциклопедии» о том, что «Япония уже с самого момента своего возникновения должна считаться повелительницей всех тех мест, которые она занимает ныне, и даже тех, которые еще не занимает».
Он взял эти мудрые слова в качестве эпиграфа к своей книге. К сожалению, нельзя было ограничиться лишь утверждением, что Камчатка суть японская земля. Хосита знал, что некоторые читатели требуют доказательств и фактов. Факты же, в свою очередь, требовали тщательного осмысливания и умелого с ними обращения. И подобно каменщику, обтесывающему камень, чтобы подогнать его к другому, прежде чем положить в кладку, Хосита стал подгонять факты. Делал он это обдуманно, пробуя точность подгонки.
Старые факты зазвучали по-новому. Хосита и сам удивлялся. Он не придумывал вторично порох. Но собранные воедино высказывания ученых, военных, журналистов, государственных деятелей, писателей, экономистов, дипломатов представляли в своеобразном изложении Хоситы вещь настолько тенденциозную, что она не могла не вызвать интереса к себе.
Хосита помнил о судьбе японского рыбака Денбея, джонку которого выбросило тайфуном на камчатский берег. Случилось это, когда русские уже давно открыли Камчатку и стали там твердой ногой. Денбей прожил два года в отряде Владимира Атласова, выучился немного говорить по-русски и был отправлен в декабре 1701 года в Москву. Первого японца, в России пожелал видеть Петр Первый. Он долго беседовал с Денбеем, велел утешать японца, тосковавшего на чужбине, и обучить его как следует русскому языку, чтобы Денбей мог в свою очередь обучить японскому языку или грамоте нескольких русских «робят». От Денбея в России многое узнали про неведомый Япан-остров.
А что, если все написанное до сих пор о судьбе Денбея переосмыслить, подать в новом освещении? Почему бы не превратить его из рыбака, терпящего бедствие у чужих берегов, в разведчика и открывателя этой земли? И не с нее ли бросил некогда в море божественный Изанаги волшебное копье, ставшее центром вселенной? То самое копье, брызги с которого при погружении в море образовали Японские острова?.. Хоситу в жар бросило от неожиданно родившейся мысли.
Покончив с историческими изысканиями, Хосита взялся за самую главную часть своей книги. В ней надо было доказать, что только Япония должна быть хозяином в охотско-камчатских водах. И что все богатства этих вод есть собственность Японии. Подобные рассуждения должны были, по расчету Хоситы, вселить в души соотечественников неудержимое стремление к захвату тех богатств, которыми владела Россия. Хосита задыхался от ярости, видя первые успехи советской рыбной промышленности на Камчатке. Если так пойдет дальше — эта промышленность окрепнет, утвердится прочно и незыблемо, и тогда невозможно будет ее поколебать. С ней не поступишь так, как с царской рыбопромышленностью, с ее продажными Дерябиными. Там была гнилость, а здесь — процветание. Молодое советское дерево росло здоровым, пускало глубокие корни, приносило урожайные плоды. Не следовало ли подрубить русское дерево, пересадив на его почву японское?..
Так мысль за мыслью, шаг за шагом шел Хосита вперед к намеченной цели. О его работе знал кое-кто из видных рыбопромышленников. Они торопили Хоситу: его труд мог бы сослужить им пользу. Особенно сейчас, когда вступила в действие новая советско-японская рыболовная конвенция, которую рыбопромышленники пытались повернуть на свой лад. Для этого были хороши все средства. В том числе — и книжка Хоситы.
Хосита пригласил Дерябина для серьезного разговора. Ткнув пальцем в голубое пятно на карте, испещренной иероглифами, Хосита сказал:
— Вот Охотское море. Вы, пожалуйста, слушайте. Это не только в наших, но и в ваших интересах, Дерябин-сан. Есть умная русская пословица о двух медведях, которым не ужиться в одной берлоге.
— Так ведь то медведи, а мы — люди, — проворчал Дерябин. — Люди могут ужиться, если захотят.
