Пахом, которому страшно хочется снискать его расположение. — Бросай! На наш век и своих рабочих рук хватит, замены пока не требуют. Да и Лушенька твоя…
Степан молча отворачивается, склоняется над тумбочкой, перебирая там книги, чтобы скрыть ударившую в лицо краску смущения. Не знает еще Пахом, что с Лушей у него все покончено. Почему-то неловко оттого, что никто в бригаде об этом не знает.
— …рядом где-нибудь окажется, — смеется он. Но внезапно Степан так на него поглядел, что тот словно прикусил язык. Заторопил Кузьму Мякишева:
— Айда живей! Ребята ждут внизу.
Они уходят, и Степан остается в комнате один. Он распахивает окно, вдыхает полной грудью свежий утренний воздух, густо настоенный запахами зелени, буйно разросшейся в палисаднике перед общежитием. С радостью ловит он так знакомый ему горьковатый привкус тополиных источений, и на сердце приходит привычное спокойствие.
Он опять наедине со своими старыми знакомыми — чертежами, конспектами, книгами, которые нетерпеливо ждут прикосновения внимательного глаза. Каждый штрих чертежей таит в себе раздумья Степана — длительные, осторожные, а иногда скоротечные, но дерзкие и смелые, и окунаться в этот влекущий мир — для Степана удовольствие. Он еще не познал той горечи неудач создателя, когда неожиданно окажется, что замысел, воплощенный в форму металла, в чем-то ошибочен и надо все начинать сначала.
Степан глубоко уверен, что идет правильным, верным путем, который почему-то не избрал конструктор Михалевич, и это подгоняет, заставляет отдавать машине каждый час свободного времени. Теперь, когда с Лушей навсегда покончено — он стоически решил с головой уйти в разработку решения, заменяющего бермовые фрезы в конструкции комбайна Михалевича.
«Когда-нибудь еще и встретимся с ней, — думает Степан, раскладывая на столе чертежи. — Поймет она, как ошибалась. Ну, ладно… Всю эту мудрую фантазию — в сторону! Воспитывать себя надо на мелочах: решил час просидеть над книгами — свое слово выдержи… Итак, до трех часов дня — ни шагу из комнаты».
И встает из-за стола ровно в три, не разрешив себе даже пойти в столовую пообедать. Но встает довольный, потирая руки: кажется, все больше становится ясно, что от бермовых фрез можно вообще отказаться, заменив их нижним подрезным баром. Каков он будет, этот бар, еще не совсем понятно, но то, что именно сплошной режущий орган должна иметь машина, не вызывает сомнения.
— Вот так, Степан Яковлевич! За эти пять часов вы сделали кое-что… Хо-ро-шо поработали! А сейчас — можно и погулять…
На улице, проходя мимо автобусной остановки, Степан замирает от неожиданности: показалось, что среди пассажиров мелькнул знакомый платок Лушки. А к автобусу идут и идут люди, и вскоре там ничего нельзя разглядеть.
«Не может быть, чтобы это была она. У нее вторая смена, она должна быть на работе».
И вдруг снова замечает в окне автобуса Лушку, грустную, рассеянную.
Но вот захлопываются дверцы: автобус, покачиваясь на рытвинах, медленно плывет дальше по своему маршруту, набирая скорость.
Степан смотрит вслед удаляющемуся автобусу, потеряв интерес к улице, к прогулке, к отдыху.
— Далеко направился?
Вера Копылова и еще трое незнакомых парней подходят к нему и встают рядом.
— Да так… Скучаю стою… — отвечает Степан.
— Знакомься, — Вера кивает на ребят. — Из лекторской группы товарищи. Будем клуб атеистов у нас организовывать.
Степан поочередно жмет руки «безбожникам», Вера предлагает:
— Идем с нами, и скука твоя рассеется… А то, действительно, вид у тебя какой-то кислый.
Она берет Степана под руку, и они идут.
— Будет у нас свой, так сказать, штаб…
— Ишь ты! Размах какой, — улыбается Степан. Ему приятна чуткость Веры, он знает, что все это она рассказывает, чтобы отвлечь его от дурных мыслей.
Возле дома Татьяны Ивановны Вера останавливается, поджидая негромко споривших ребят.
— Здесь вот думаем, — указывает она Степану на окна.
— Постойте! — изумляется он, присматриваясь к воротам. — Я же был здесь недавно! Хотя…
Сомнения развеивает появившийся Миша. Он несется от ворот, радостный, шумливый, прямо к Степану.
— К нам, к нам!
И переводит дух лишь тогда, когда обхватывает обеими ручонками ноги дяди.
— Ну, ждал? — смеется Степан, приподнимая Мишу. — Не обманул я тебя?
— Ага, — счастливо блестит глазенками малыш. — Мы с мамой каждый день ходили на дорогу тебя встречать…
Степан, покраснев, опускает мальчугана и смущенно поясняет Вере:
— Понимаете, однажды был здесь, помогал воду для поливки огурцов таскать.
— И дома у нас был, я помню! — торжествующе восклицает Миша. — Вечером, ага? А ужинать не стал…
Не терпится малышу похвалиться перед дядей своей отличной памятью, и Вера невольно смеется:
— Так, так, Степан… Я вела тебя к людям незнакомым, а ты, оказывается, успел уже здесь кое в чем, а?
— Ну вот еще, — отворачивается Степан, и Вера поспешно говорит:
— Не обижайся, я шучу… Это даже лучше, если ты знаешь Татьяну Ивановну. Нам здесь часто придется бывать. Я говорила с парторгом о том, что ребята отлынивают от бесед. Он пообещал крепко взяться за вас. Так что не ожидай, когда взбучку получишь, а собственную инициативу проявляй. Согласен?
Степан неопределенно пожимает плечами. Он, конечно, не возражает, но надо и то учитывать, что у него с этой проходческой машиной не остается свободного времени. А тут где-то совсем близко — учеба в техникуме.
Но не отказывается от предложения Веры. Начнутся занятия в техникуме — видно будет.
— Ну, — подает Вера малышу руку, — веди нас к маме. Дома она?
Тот кивает в ответ: дома… После секундного раздумья — с кем идти? — протягивает ладошки обоим, с нескрываемым торжеством посмотрев на них: видите, как я умно поступил? Никто из вас двоих не обидится, правда ведь?
Увидев на крыльце Татьяну Ивановну, малыш радостно кричит:
— Мама, мама! Видишь? Вот и пришел…
Татьяна Ивановна теряется, увидя Степана и Веру, соединенных ручонками важно шествующего Мишеньки, потом, спохватившись, шагает навстречу:
— Заходите, заходите… Я как чувствовала, что кто-то придет сегодня.
И нет-нет внимательно посматривает на Степана, словно силится понять: почему он пришел с этой девушкой, появление которой можно было объяснить просто — лектор она, ей положено и сюда прийти, и к другим на квартиру.
— Я согласна, Верочка, чтобы лекторы здесь собирались. И сама помогу, и ребятам подскажу, чтобы народ собирали. А теперь… Мишенька, сбегай-ка на огород за огурчиками. Только рви те, которые покрупнее.
— Сегодня — вы мои гости, — улыбается она Вере. — Когда у вас начнется здесь своя работа — не до угощений будет, а сейчас… Нет, нет, сидите! — встревожилась она, заметив, что Степан встает. — Вы второй раз хотите уйти просто так, а ведь хозяйка может и обидеться, правда? Иди быстрей, Мишенька… С дядей хочешь пойти? А это у него спрашивай. Может, некогда ему?
