— Я человек деловой и по-деловому, без всяких сантиментов, решил, что мы с Тоней не подходим друг другу. И тебе по-деловому предлагаю: выходи за меня.
— Как так, Федя? Ты с ума сошел.
— Послушай, Таня. Обдумай все хорошо. Ну как ты живешь? Без матери, и отец — не отец. Я за тобой давно слежу. То, что Верка Князева говорила, — брёх собачий. Но смотри: в интеллигенцию ты не вошла и в рабочем классе не приживешься.
— Может быть, ты и прав...
— А со мной не пропадешь. Будешь как за каменной стеной.
Татьяна не ответила и молча вышла на крыльцо. Ну не смешно ли? Федор Ефремов хочет жениться на Татьяне Тархановой. Вот новость на все Раздолье. А что же, чем он плох? В городе человек известный. Хороший работник — Татьяна усмехнулась — и собой неплох. Да, известный... И вы, Татьяна Васильевна, цените в человеке его известность? А душа, сердце? И, главное, ваши чувства? Даже не знаете, любит ли он вас. Ну и что же, тем лучше. И вы его не любите...
И вдруг вспомнила Клеверово, берег реки, Сергея. Он оживлен, весел и ловит мяч, который бросает ему высокая белобрысая девица. Разлюбил? А может быть, и не было любви? Так чего же она колеблется, выбирает, сомневается? Да и, наверное, ее любовь тоже прошла. А не прошла, так должна быть забыта. И лучше она сблизится с человеком, которого просто уважает. Без чувства и волнений. Но зато без крушения и гибели иллюзий. Каждому на роду написано свое. Отцу — Санда, которая спасла его от смерти, а ей, его дочери, — Федор, который укроет ее от жизненных невзгод. Значит, он не безразличен ей, значит, что-то нашла она в нем? Да, нужен, потому что жизнь сложна! И вдруг у нее мелькнула мысль, которая показалась ей необыкновенной мудростью жизни, торжеством над всеми сомнениями. Может быть, настоящая любовь там, где женщина ищет защиты у мужчины? Не рождается ли она слабостью, преклоняющейся перед силой? Так, наверно, было, когда только зародилась любовь, и это чувство перешло к ней от далеких предков.
Она услышала сзади шаги Федора.
— Так ничего мне и не скажешь?
— Что у тебя произошло с твоей невестой?
— Ей двадцать пять.
— И что же?
— И мне двадцать пять.
— Разве это плохо?
— Да, когда нам обоим будет по тридцать пять!
— Но ведь ты меня не любишь.
— На твое наследство зарюсь. Вон оно! — И он показал на висящий в сенях серый от глины рабочий комбинезон.
Она протянула ему руку и, ничего не сказав, ушла в светелку.
Вечером Федор еще раз предупредил Улю:
— Смотри — никаких товарищеских судов.
— Ты мне надоел.
— Неизвестно, кто кому больше.
— Так помолчим?
— Отныне я тебе вообще запрещаю вмешиваться в наши дела.
— Чьи наши?
— Таня — моя невеста.
Уля ошеломленно взглянула на брата.
Татьяна стояла рядом, высоко подняв голову, гордая своим выбором и холодным, не знающим любви сердцем. Впервые в жизни она почувствовала, что месть может быть сладкой. И чем больше она сознавала, что выходит замуж за нелюбимого и нелюбимая, тем эта месть казалась ей сильнее и убийственнее. Пусть Сергей знает, что для нее он хуже нелюбимого, пусть почувствует в этом ее презрение, безразличие и забвение всего, что было между ними.
На Игната Тарханова свалились — одна за другой и одна горше другой — две беды. В тот вечер, вернувшись из гостей, он узнал сначала об аресте Санды, а потом — что Татьяна стала невестой Федора Ефремова. И если арест жены сына вызвал у него жалость и желание чем-то помочь и невестке и самому Василию, то известие о предстоящем замужестве Татьяны он принял как нагрянувшее безысходное, ничем не поправимое горе. Одна мысль о том, что его внучка, Татьяна Тарханова, может оказаться Татьяной Ефремовой, вызвала в нем чувство стыда и возмущения, протеста и своего полного бессилия. Пусть Татьяна поступает как хочет, он, Игнат Тарханов, все равно никогда не признает Еремея Ефремова родней!
Если бы все это произошло в те годы, когда оба они жили в Пухляках, так, как сейчас Игнат, думал бы Ефремов: ему ли, самостоятельному хозяину, родниться с однолошадной голытьбой? Тогда Ефремов был другим. Хватким, расчетливым, предприимчивым. Тот Ефремов перестал существовать после раскулачивания. Словно душу его угнали куда-то в Хибины, а телу ефремовскому разрешили проживать в Глинске. И в теле ефремовском поселились какие-то болезни и докучливая немощь. Сначала он просто выдумал свои болезни и свою немощь из боязни: а вдруг его снова признают кулаком и сошлют к черту в Заполярье; а потом выдуманное так впиталось в него, что он действительно стал больным и немощным. Перед войной в пятьдесят лет он выглядел семидесятилетним сгорбившимся стариком, кое-как проработал до конца войны кладовщиком и ушел по инвалидности на пенсию. И неизвестно для чего живет, и если живет, то потому, что бог смерти не посылает. Того, прежнего, пухляковского Ефремова, Игнат ненавидел, но этого Ефремова, соседа по Раздолью, презирал он. Все растерял старик — и свою силу, и свою напористость, и даже многочисленную родню. Где они, младшие его братья и племянники? Разбросаны по всей земле — один в Пскове, другой в Нарыме, кто по Волге на пароходе плавает, а кто треску мурманскую на траулере потрошит. Все забыто: родная кровь и родные чувства, и неизвестно, кто кого начал сторониться, кто от кого первый скрылся. Он от них или они от него. Но живут Ефремовы на родной земле, живут, ничего не зная об Еремее Ефремове, женятся и выходят замуж, плодятся и размножаются, а он, старик Ефремов, самый старший из них, патриарх всея семьи, не известный никому и немощный, — доживает свой век в Глинске, на Раздолье, хоть и с сыном и дочерью, а чужой им обоим.
Игнат подумал о том, что жизнь Еремея всегда была бесполезна для людей, только проявлялось это в разные времена по-разному. То он хватал чужое добро, как голодный волк, то ползал тихо и незаметно, словно гусеница по яблоневому листу. Игнат недоумевал: как он допустил дружбу Татьяны с Ульяной? Вжилась девчонка в их семью, и пусть не похожа Ульяна на своего отца, а все же Ефремова. И не в том беда, что сдружились две девчонки, а в том, что, не будь Ульяны, не знала бы Татьяна Федора, не сошлись бы их дорожки. А Федор? Какой он? Может, весь в отца?
Игнат хорошо знал характер внучки и понимал, что всякое вмешательство в ее дела вызовет такое сопротивление, что из невесты она сразу же станет женой Федора Ефремова. Он чувствовал свое бессилие спасти Татьяну. Но помочь Василию он считал своей обязанностью. Пошел к начальнику милиции, а тот сообщил немногое: Санду задержали по требованию областного прокурора и отправили в областную тюрьму с дневным поездом.
Хотя все говорило о том, что дело очень серьезное, иначе следствие не вел бы областной прокурор, но во всем этом было одно утешение: Санда, видимо, совершила преступление еще до того, как приехала в Глинск. Это снимало с Василия моральную ответственность за жену и оставляло в душе некоторую надежду, что, не будь за Сандой какого-то «хвоста», она никогда бы не вернулась на старую дорожку милицейских и тюремных камер. Дома Игнат сказал Василию:
— Неладно у тебя жизнь складывается. Надо бы тебе старое отсечь и с нового начинать.
— Хвосты собакам рубят, и то больно. А ты, батя, хочешь, чтобы я свою жизнь напополам, через самое сердце разрубил.
— Подвела тебя твоя Санда.
— Еще ничего не известно.
— За нее отвечать придется.
— И отвечу.
— Ишь, как гордо. Вот вызовут в партком и спросят: как так — у коммуниста баба воровка? Что скажешь? Молчишь? Коль старое не рубишь — оно в новое заползает. Получается заражение крови.
Василий молча глядел в окно. Стукнула калитка. Кого это не вовремя несет? К дому шел Сергей Хапров. Ага, бывший женишок!
— Не знаю, как кто, а дочка, видно, старое не отрубила, — сказал он отцу. — За Федора выходит, а Сергея кличет. Вот где старое-то в новое вползает.
Игнат крикнул Татьяне, которая мыла в кухне посуду:
— Выйди, к тебе Сергей.
— Скажите — дома нет. — И быстро прошла в комнату Санды.
Она стояла за дощатой перегородкой и слышала, как Сергей нерешительно остановился у порога.
— Таню можно видеть?
— Нету ее, — сказал Игнат. — Может, надо что передать?
— Хотел поговорить..,
— О чем вам с ней говорить? — вмешался в разговор отец.
— Я ее ни в чем не виню. Я виноват.
— Теперь поздно разбираться... Замуж она выходит.
— Я слыхал... Но не поверю, пока не услышу от самой Тани.
Татьяна распахнула дверь.
— Да, я выхожу замуж за Федора Ефремова. Теперь верите?
— Таня...
— Это все, что вы хотели узнать?
— И вы ничего не хотите мне сказать?
— Ничего... И прошу вас больше не приходить ко мне.
Сергей ушел, Игнат сказал Татьяне:
— Эх ты, дура! Человек с покаянной, а ты его прогнала.
