Александр Лозневой - Крепость Магнитная

— Да, да! — горячился он. — Все мы можем оказаться на скамье подсудимых. Вы забываете, идет война!..

— Нет, это вы забываете! — бросил с места инженер Савелин, работавший начальником смены у Сарматова. — Красная Армия отступает. Чтобы остановить врага, нужны танки. Много танков! А где их взять, если заводы простаивают из-за отсутствия брони! Вы, товарищ начальник блюминга, подумали об этом? Подумали о том, что тысячи и тысячи советских воинов уже полегли на Украине, в Белоруссии, под Смоленском, что фашисты смыкают кольцо вокруг Ленинграда, рвутся к столице!.. А когда он придет, мариупольский стан? Да и придет ли? Кто даст гарантию, что он не попадет под бомбежку? Кто наконец может поручиться за его комплектность? За техническое состояние? Демонтирование, конечно же, шло наспех, под угрозой бомбежки. В этой суматохе, наверняка, что-то сделано не так, сломано, разбито, просто потеряно… Да и место для него мы до сих пор не подыскали. Ну, место, допустим, найдется. А где взять то, что разбито, затеряно, не доставлено? Я говорю о деталях, которые наверняка отнимут много времени. А броня нужна сегодня, завтра. Инженер Рыженко прав, мы не можем не делать того, что так нужно для спасения Родины!

— Будем рисковать, — сказал директор.

Но тут возникла новая проблема: переключить блюминг на броневые листы — это значит оставить некоторые цехи без заготовок. Что же делать, как выполнять требования Государственного Комитета Обороны?..

Совещание кончилось. Директор не ушел. Попросил стакан чая и, прихлебывая, принялся перечитывать директиву Из министерства. Предлагалось построить на заводе еще один цех. На все работы — от нулевого цикла до пуска — отводилось шестьдесят дней. Этого, конечно, было недостаточно. Но что поделаешь, оспаривать нет смысла. «А что если прибавить шестьдесят ночей, — подумал директор. — Работать, не уходя с объекта, круглосуточно. Поставить палатки, организовать питание…» Вот об этом он сегодня и будет говорить на бюро горкома партии!

Зазвонил телефон. Опять вызывала Москва.

Пригородный поезд подолгу стоял на станциях и полустанках: то его обгонял какой-нибудь скорый, то он ждал встречного, в общем, двигался со скоростью черепахи. Вагон, в котором ехала Роза, был переполнен, и она с трудом примостилась на боковой полке, рядом с хмурым, полнеющим мужчиной. От мужчины несло табаком и еще чем-то покрепче. Обливаясь потом, он обмахивался газетой, будто веером; пытался открыть окно, но оно, оказалось, заколочено наглухо. Мужчина негодовал, поднимался и уходил в тамбур освежиться, но тут же возвращался, опасаясь, видимо, за свой чемодан. Сняв шерстяную кофточку, Роза осталась в легком ситцевом платье: так легче… Сам воздух в вагоне был как бы отработанным, лишенным кислорода. Однако надо было ехать, и пассажиры мирились с неудобствами.

Роза думала о том, как она встретится с отцом и матерью: родители не знают, что она в Белоруссии и что с рассветом будет у них, на Кальварии. Еще из Магнитки писала: выезжает к мужу — летчику и, наверное, будет жить в военном городке, но где именно, не указала: Янка не велел, нельзя об этом. Таким образом, и мать и отец совершенно не подозревали, что завтра, 22 июня, в воскресенье, к ним на рассвете заявится самая дорогая гостья — единственная дочь Роза.

Поезд опять остановился. Роза глянула в окно и в свете фонаря прочитала: «Ст. Осиповичи». Это, примерно, на половине пути. Что ж, оставалось не так много. Через какие-то три-четыре часа она будет в своем древнем, наполовину деревянном, но уже ставшем на путь обновления, Минске. Давно она не была в родном городе! Живо представила, как, выйдя из вокзала, сядет на третий номер трамвая и, проехав четыре остановки, сойдет у сквера, оглядится вокруг и, как в детстве, побежит мимо кладбища домой. В палисаднике, как прежде, акации заслоняют ветхий деревянный дом, скрывают его. Представила, как ступит на порог, кинется навстречу матери, обнимет отца. Мама прежде всего спросит, не проголодалась ли дочка, и скорее на кухню — за стол. А отец скажет:

— Муж у тебя летчик, замечательный человек. Все это так. Но нельзя же и родителей забывать! Считай, два года не виделись.

— Год и десять месяцев, папа!

— Все равно много. Мы вот стареем, побаливаем…

— Перестань, отец, — скажет мать. — Видишь, приехала, не забыла. — И прикажет ему идти на базар, купить все, что требуется, а главное, сушеных боровичков: дочка в детстве очень любила грибной суп.

«Все будет, примерно, так», — подумала Роза, уж она-то знает маму! И опять представила ее — худенькую, ласковую, с усталыми синими глазами.

Мысли о родителях переплетались с мыслями о Янке. Где он сейчас? Если начались учения, о которых он говорил, то, наверное, уже поднялся в воздух, летит где-нибудь за облаками. Роза никогда не летала на самолете и ужаснулась, представив мужа где-то высоко над землей, в неуютном и страшном ночном небе. Глянула в окно и немного успокоилась: небо не совсем черное, кое-где видны тусклые звезды и уже светает. Скорее бы утро. Не легко им, летчикам!

Раньше, когда была еще в Магнитке, полагала: приедет к мужу, в первый же день пойдет с ним в театр или Дом Красной Армии, о котором он писал. Давно не была с ним вместе на людях. Не чувствовала его рядом. А он, Янка, став военным, буквально преобразился — стройный, аккуратный, и на него засматриваются девушки. Она заметила это, когда сошла с поезда в Бобруйске. Удивилась и даже оробела, потом сказала себе: «Ну и пусть, не съедят же они его!» Тогда же, в первый день приезда, поняла: военные не часто бывают в театре, особенно летчики, которые, как правило, находятся за городом. Да и времени у них на это не остается: занятия, полеты, учения… И если у нее спросят — откуда такие сведения — она судит по мужу! Встретив жену, и полчаса не побыл с нею — скорее туда, к самолетам!.. Предвидя домашнее одиночество, скуку, еще в пути решила: обязательно пойдет на работу. Не найдется места в воинской части, будет трудиться в городской больнице, поликлинике или даже на вокзальном здравпункте: важно быть в коллективе! А еще запишется в самодеятельность… Жить в спокойствии, не спеша, без цели, она не может.

— Вы куда едете? — спросил долго молчавший сосед.

— Домой, к маме.

— Минчанка?! — спохватился он. — Вот кстати… Меня, понимаете, по службе перевели. Вот еду в столицу, а жилья пока нет. Может, подскажете, где найти комнату.

— Комнату на одного всегда снять можно. Трудно с семьей, а одному…

Мужчина оживился, подсел ближе, и Роза увидела, что он еще молод: лет тридцать, тридцать пять, не более.

— Вы замужем? — вдруг спросил он.

— А зачем это вам?

— Просто так. От самого Бобруйска сижу, как пень, молчу, словом не с кем перекинуться. Посмотрел на вас, хорошая, думаю, женщина, отчего не поболтать, делать все равно нечего.

— Со скуки, значит?

— Да… То есть, что вы! Я к тому, что, может, и познакомимся. Гора с горой, как говорится, не сходится, а человек с человеком… Большое горе у меня… женка бросила. Три года вместе жили, все было хорошо, тихо, тут — на тебе — теща приехала. И знаешь, недельки не пожила, упрекать стала: от тебя, говорит, зятек, бутылкой пахнет. Что вы, мамаша, больше стопки не пью. Все равно, заключает, раз начал, втянешься — и тогда!.. Что, спрашиваю, тогда?.. Как это — втянусь?.. Так она и слушать не хочет. А сама опять — за мораль. И женку на это подбила. Вернусь с работы, а Ганна, это, значит, женка — где, у какой потаскухи был? А ну дохни, опять нализался?! Был я, отвечаю, у друга и выпил самую малость. Водка, говорю, — это враг, но ежели с умом, по рюмочке, она как лекарство. И полрюмки, кричит, не позволю! И так однажды расходилась, что села на поезд и уехала. К мамаше, понятно, в Брест.

— И хорошо сделала!

Мужчина опешил, не зная, что сказать, притих. Но вот собрался с духом, завел о том, что он деловой человек, что его ценят даже в облпотребсоюзе. Он — экономист. А работать будет в торге. Так что, если чего понадобится, пожалуйста. И заключил:

— На душе скверно. Тоска… Может, все же адресок, а? Так, на всякий случай.

— Хотите встретиться с моим мужем?

— А он у вас кто?

— Летчик! — не без гордости произнесла Роза, с расчетом оборвать пустой, бесплодный разговор.

— Да ведь я так, — изменил тон мужчина. — Пошутить, что ли, нельзя? Не найду где остановиться, на вокзале пересижу. Устроюсь! — Не сказав более ни слова, он взял чемодан, потянулся к выходу, а может, и в другой вагон — «поболтать от скуки».

На остановке вошли новые пассажиры. К Розе тотчас подсел молодой загорелый, пышущий здоровьем парень. Без шапки, в белой рубахе с засученными рукавами. Заговорил о хлебах, которые уже наливаются, о видах на урожай. Агрономом в колхозе работает и очень доволен своей судьбой. А куда едет, так тут никакого секрета — за невестой, в Минск! Институт закончила девушка, последние экзамены сдала. Вот и договорились: погуляют по городу, купят, что нужно, — и домой, в деревню, свадьбу играть. Парень в восторге. Завтра он вернется в свое Залесье не один — с женой, привезет в село не только подругу жизни, но и преподавателя биологии, которого вот уже два года не хватало в семилетке. Парню не надо было задавать вопросы, о чем-то спрашивать, чтобы поддержать завязавшийся разговор, он многое знал и находил что сказать собеседнице. А показывая фотографию невесты, восхищался ею, как мальчишка. Да и как можно было не восхищаться, если она, Зося, одна-единственная на всем белом свете!