Александр Лозневой - Крепость Магнитная

Изыскания для разработки новой технологии развернулись и в самом наркомате черной металлургии. На повестку дня вне всякой очереди встал вопрос: раскрыть секрет изготовления броневой стали на большегрузных мартеновских печах. Раскрыть немедленно, во что бы то ни стало!

Стремясь ускорить этот начавшийся процесс, директор связался со Златоустом, попросил направить к нему на завод одного из старых мастеров по качественной стали. Специалист вскоре прибыл — Егор Егорыч Бояршин. И дед и отец Бояршина были хорошими мастерами по выплавке булатной стали. Таким стал и Егор Егорыч. Клинки из стали, которую он варил, снискали себе высокую славу еще в боях за власть Советов, в боевых походах Первой конной армии. Казалось, старый мастер — живой свидетель аносовских традиций — быстро раскусит этот орешек, так внезапно подброшенный магнитогорским металлургам разыгравшейся войной.

Егор Егорыч горячо взялся за осуществление порученного ему дела. Дни и ночи проводил он у мартеновских печей, советовал то одно, то другое, неустанно вел поиски, а порой в надежде ускорить задуманное брал кочергу или лопату и действовал, как сталевар, забывая о своем преклонном возрасте. Не доверяя кому бы то ни было, лично следил за анализами, а то по старинке прикидывал на глазок и опять, в который раз, ошибался. Старик ходил сам не свой, нервничал, а присев отдохнуть, задумывался, никого к себе не подпуская, и тогда сталевары говорили:

— Измотался дед, пущай посидит, может, что придумает.

Вопрос о производстве броневой стали становился все острее. А у Бояршина ничего не получалось. Не по зубам оказался твердый орешек. Старый мастер вскоре охладел, если не сказать, спасовал перед трудностью, более того, стал высказывать мнение, что в большегрузных печах вообще не удастся сварить сталь требуемой марки; что сталь для клинков, которую он варил, — одно, а броня — совсем другое. Для клинков много ли требовалось стали? Ее варили в небольших печах, а тут, что ни печь — сотни тонн.

Все реже стал появляться в цехе Егор Егорыч, говорили, будто приболел, что стало сдавать сердце. Нет, здоровьем бог не обидел, а вот знаний, культуры металлурга у него не хватало. И он задумал в спешном порядке пополнить свои знания. Решил перечитать все, что было в библиотеке по сталеварению. Читал больше по ночам. Полагал, непременно найдет такую книгу, которая поможет ему разгадать секрет броневой стали. Не знал старик, да и не мог знать, что такой книги пока нет. Не было ее ни у нас, ни за границей. Книга еще только зарождалась. Зарождалась здесь, у той самой печи, где Егор Егорыч не один раз стоял, разглядывая сквозь синие очки бурлящую сталь. По капельке, по крупинке созревала эта книга в умах людей, в том числе и в нем самом, в его недочетах и ошибках.

Осунулся Егор Егорыч, похудел. Отвисли и еще более побелели усы.

И когда он уезжал, на него жалко было смотреть: неудача первый раз в жизни сломала его. Прощаясь с мартеновцами, он вяло улыбнулся и сказал:

— Стар я… Прошло мое время.

Да, время клинка если не прошло, то кончалось. Отходило на задний план. С ревом и грохотом катились к Москве начиненные смертью броневые чудовища. Они шли не взводами, не ротами, а целыми дивизиями, корпусами! И остановить эти корпуса, эти дивизии не помогут никакие, самые лучшие клинки! Требовались танки. Сотни, тысячи танков… А где их взять?

Труженики мартенов с нетерпением ждали новой технологии, а ее пока не было. И неудивительно, что многие думали: удастся ли вообще сварить броневую сталь, удовлетворить все возрастающий спрос войны, которому, кажется, нет предела? Снова и снова обращался директор к ученым, специалистам, практикам, просил подсказать, посоветовать. И как обрадовался, узнав, что наркомат черной металлургии разработал технологию получения броневой стали на обыкновенных мартеновских печах. Суть ее была в том, что одну и ту же плавку требовалось варить дважды: сперва в одной, затем в другой печи. Это было чрезвычайно сложно, отнимало много времени, да не о том уж речь. Главное, найден способ, значит, будет броня!

Сталь нужной марки была получена после первых же попыток.

Орешек, который не удалось раскусить старому мастеру Бояршину, разгрызли молодые инженеры в содружестве с такими же безусыми сталеварами.

Оставалось наращивать темпы, давать этой продукции как можно больше. Но, увы!.. Взявшись за расчеты, директор неожиданно пришел к далеко не радужным выводам. Трудоемкий процесс получения танковой стали отнимал уйму времени, резко снижал производительность агрегатов, что явно вело к невыполнению производственного плана. А кто же позволит, тем более сейчас, когда идет война, не выполнять то, что запланировано? Тот же нарком Тевосян снимет трубку и скажет:

— Кто разрешил? Почему такое?.. Стране дорог каждый грамм металла, а вы недодаете тысячи, десятки тысяч тонн!..

— Иван Федорович, вы же сами предложили эту технологию, — скажет директор.

— Да, мы… Наркомат предложил. Но срывать план никому не позволено!

Этого разговора не было, но он мог состояться при подведении итогов работы, и тогда у директора не нашлось бы никаких аргументов.

«Как же быть? — раздумывал Григорий Иванович, и сам себе отвечал: — Искать новый способ».

В помещении было неуютно, холодно, попахивало заводским дымком, проникавшим сквозь плохо заделанные окна. На столах оседала рыжая мартеновская пыль, но все это ничуть не беспокоило сотрудников броневого бюро. Тревожило иное: где и как развернуть серию новых опытов? Мало того, что не хватает нужных материалов, отсутствует самое главное — плавильная печь. Сколько раз Сармин пытался подыскать хотя бы маленькую печурку. И вот однажды, будучи в фасоннолитейном цехе, приметил такую, заговорил с начальником, но тот и слушать не стал. Невольно вспомнилось прекрасное оборудование в Ленинградском НИИ, где долгое время пришлось работать. И если бы не война, вопрос выплавки качественной стали в обыкновенных мартеновских печах, наверное, был бы уже решен.

Сармин стоял у запыленного окна и о чем-то сосредоточенно думал. Лицо его выражало глубокую озабоченность, а вместе с тем — уныние, тоску. В это время и появился в бюро главный сталеплавильщик.

— Скучаете по Ленинграду?

Ученый перевел взгляд на вошедшего, молодого, крупного человека, от которого веяло оптимизмом:

— Ах, Степан Григорьевич, мне бы ваши заботы!

— В чем же дело? — воскликнул тот, разводя руками. — Становитесь на мое место! Веселое, скажу вам, местечко! Сталь плавим, песни поем!.. Не слыхали? У нас прямо в цехе организовался хор. Только спевка кончилась. После работы надо бы отдыхать, а мы — пели…

— Я не об этом, — сказал ученый. — Немцы окружают Ленинград. Как, чем помочь родному городу? Для армии не пригоден, даже в ополчение не возьмут — стар. Вот бы броней… да где она, броня? Нужны, опыты, десятки, сотни опытов, а ставить их — никакой возможности.

— В научно-исследовательском, конечно, не то что здесь, — отозвался сталеплавильщик. — И печь, и лаборатория — все свое.

— Только и осталось вспоминать. Там мы крепко поработали. Скажу, не хвастаясь, сделали хороший шаг вперед. Рывок, если хотите! В чем-то уже вплотную подходили к решению поставленной перед нами задачи. Казалось, еще немного — и тайна приоткроется. Но тут война, эвакуация… Просил не отправлять, сопротивлялся: куда, говорю, гоните, в Ленинграде еще можно работать. Вон заводы, фабрики действуют, а бомбежка, так мало ли что!.. Нет, говорят, вы занимаетесь качественной сталью, и вам оставаться нельзя. Наш НИИ, оказывается, одним из первых был внесен в список для эвакуации. Жалею, время упустил, не обратился к товарищу Жданову. Вот и получилось, посадили нас, стариков, на поезд — и на Урал, а оборудование куда-то в другое место. Сидим, ждем, как видите…

— И все-таки надо продолжать изыскания.

— Здесь? — усмехнулся Сармин. — Ни лаборатории, ни мало-мальски подготовленного оборудования — ничего у нас нет. Мы бедны, как египетские феллахи! Крайне нужна хоть какая-нибудь печурка, — он так и сказал, — хоть какая, но где она? Ищем, мечемся, а что толку?

— Так и не нашли?

— Признаюсь, заприметил одну, но как завладеть ею — ума не приложу. А печурка, можно сказать, вполне…

— Это где же такая?

— Здесь рядом, в фасоннолитейном. Да разве цех уступит? Там же свои планы, свои задачи…

— Выходит, из-за печки задерживаются опыты? Никогда бы не подумал.

— Вот-вот, теперь поняли? — ученый поднялся. — Да если бы у нас было оборудование, мы бы ни минуты не сидели: промедление — наш враг. Сижу вот, думаю, и дело у нас, можно сказать, самое важное, государственное, а поди ты!.. Приходится вроде как на подачках… Хорошо, когда они есть, подачки, а то ведь чаще не бывает.