Александр Лозневой - Крепость Магнитная

Директор поспешил в переговорную, взял трубку. Говорил нарком черной металлургии Иван Федорович Тевосян.

Его интересовал все тот же вопрос, где намечено ставить мариупольский стан. Нарком пока и сам не знал, когда прибудет этот стан, но ему было небезразлично, на какой площади его собираются монтировать, в соседстве с какими цехами, не вызовет ли это неудобств и т. д.

— Место подыскали, — ответил директор. — Но у нас есть новый вариант.

— Что еще за вариант? — резко оборвал народный комиссар. — Вы, наверное, не представляете всей серьезности порученного вам дела? Какой такой вариант?

— Думаем катать броню на блюминге.

Нарком некоторое время молчит. Затем спрашивает:

— Вы в этом уверены?

Директор начинает объяснять: есть, дескать, заманчивое предложение инженера Рыженко, которое, как мы понимаем, позволит выдать броневой лист гораздо быстрее. Таким образом, танковые заводы могут получить нашу продукцию гораздо раньше. Директор не забыл сказать и о том, что есть противники этого замысла.

— Сейчас у меня идет совещание, на котором решается вопрос, как мы сможем развернуться в этом направлении. У нас все продумано до мелочей, но вот начальник цеха Сарматов, которого вы знаете, противится, козыряет тем, что никто еще не катал броневую сталь на блюминге даже за границей, а нам, дескать, и подавно нельзя этого делать. А по нашим расчетам — можно! Думаем рискнуть…

— Без риска ничего не делается, — произнес нарком. И директору показалось, что он не разделяет самой идеи, а значит, и не поддержит ее. Вон как отозвался холодно, сухо. Проходят секунды молчания, и снова голос наркома: — Значит, говорите, твердо уверены? Что ж, смелость города берет. В эти тревожные дни нельзя не рисковать. Сейчас, когда мы с вами говорим, фашисты все дальше продвигаются на восток. Устремляются к Москве. Красной Армии нужны танки. И от того, как скоро вы дадите броневой лист, может измениться ход войны. Да, да, весь ход войны! Наша с вами задача — в кратчайшее время поставить на пути немцев броневой щит — иной, более важной задачи у нас нет! Что же касается предложения катать броню на блюминге, подумаем. Кроме смелости, нужен еще и рассудок.

Вернувшись в кабинет, директор не мог не обратить внимания на десятки устремленных на него глаз: понял, участники совещания хотели знать, что сказал нарком, как отнесся к предложению Рыженко, ради чего вот уже в который раз собираются они здесь. Особым чутьем, безошибочно, разгадали собравшиеся тему разговора директора с наркомом. Кто-то прямо спросил:

— Не возражает или как?..

Нельзя было не ответить на этот вопрос. В эти трудные дни прокатчики жили единой мыслью — решить проблему брони — и естественно были не прочь выслушать какой-то совет, заручиться словом из наркомата.

Директор поднял косматые брови так, что все увидели его черные, живые глаза:

— Народный комиссар верит — мы с вами советские люди и вполне можем решить любую невиданную до сих пор, боевую задачу. Тем более сейчас, в эти дни, когда Родине угрожает смертельная опасность. — Помолчав, добавил: — В Москве знают — дать броневой лист в короткий срок, кроме нас, никто не сможет. Помните, никто!

Когда совещание закончилось, директор попросил Рыженко остаться. Развернув снова лист ватмана, он спросил, сколько времени потребуется для изготовления приспособления.

— Дней восемь-десять.

— Итак, восемь! — подчеркнул директор. И напомнил, что он, Рыженко, должен действовать далее совместно с главным калибровщиком и начальником блюминга.

Узнав об этом, Сарматов приуныл. Не лежала у него душа к такому сотрудничеству, хотя иного выхода у него не было. Впрочем, он еще подумает.

Утром, вызвав директора к прямому проводу, нарком сообщил, что предложение Рыженко одобрено. А еще сказал: если выпуск броневого листа будет налажен, то металлурги, а вместе с ними и вся страна выиграют два-три месяца, необходимых для строительства нового стана.

— Вам же, Григорий Иванович, и всему рабочему классу Магнитки Родина скажет спасибо!

И опять напомнил, что задуманное дело весьма серьезно и, в случае чего, за него придется отвечать.

Не мог он сказать иначе. Не имел права.

Было 28 июля 1941 года. Палило солнце, нестерпимая жара стояла в цехах завода. В этот день сводка Совинформбюро была по-прежнему неутешительной. На всех фронтах шли жестокие бои. Красная Армия отступала. Сообщения эти с утра омрачили душу Григория Ивановича. Задумчивый, печальный вышел он из дома и, сев в машину, поехал не в управление, а прямо на завод, где намечалось опробование блюминга в его новой броневой упряжке.

Когда директор вошел в цех, все члены комиссии уже были в сборе. Неутомимый Рыженко, облачившись в комбинезон, проверял последние приготовления, вслед за ним, с кислой миной на лице ходил Сарматов. Была бы его воля, он с удовольствием отменил бы испытание и занялся планом, который, по его выражению, висит на шее. Но приказ есть приказ, его придется выполнять.

Было решено провести первое опробование не с броневой, а мягкой сталью. Заранее заказали слиток точно такого же размера, как и броневые. Давать сразу под валки крепкую сталь не решились.

Все, кто имел какое-то отношение к испытанию, расположились на эстакаде главного поста. Секретарь горкома партии, парторг ЦК на заводе, директор, инженеры, члены комиссии. В последнюю минуту подошел Рыженко: руки в масле, глаза уставшие, видимо, с ночи находился здесь, не выспался.

Выслушав его короткий доклад о полной готовности, директор подал команду: «Начинать!»

На главном посту сегодня старший оператор Спиридоныч.

Цеховой кран легко поднял многотонную раскаленную болванку и плавно опустил ее на рольганги. Все это происходит у Спиридоныча и его помощника Дударева сзади. Их рабочие места расположены так, что слиток появляется у них за спиной. Но они всегда об этом знают, потому что сами заказывают его, пользуясь световым сигналом. Ждут, пока он подойдет.

Глянув назад, Спиридоныч взялся за контроллеры. Приняв болванку, погнал в одну, затем в другую сторону. Еще и еще раз.

— Замечательно! — послышался возглас. — Как жмет, а?!

Многие не знали, что под валками не броня, а мягкая сталь.

Спиридоныч привычно послал расплющенную болванку вперед, затем пропустил назад. И вдруг — треск…

Блюминг замер.

На лицах членов комиссии недоумение, озабоченность, даже растерянность. Как же так, столько готовились, и вот — на тебе — поломка.

— Я это предвидел! — бросил в лицо директору Сарматов. — Сколько раз говорил: оставьте глупую затею. Это же блуминг! Не вняли моему опыту. Не поверили. Теперь вот — любуйтесь…

Директор молчал.

Он видел, как Рыженко, не раздумывая, побежал вниз. За ним поспешил электрик Семенов. Директор повернулся к Сарматову:

— Доложите, что случилась.

— Извините, не знаю, — пожал плечами тот.

— Кто же, по-вашему, должен знать? Вы начальник цеха! Ну, чего стоите. Бегом! — Лицо у директора строгое. Сарматов засеменил вниз но ступенькам, бурча себе под нос и поправляя пенсне.

Минуты ожидания показались годом. Директору, как и членам комиссии, не терпелось узнать, что же произошло с блюмингом, какой из его узлов не выдержал? В дверях машинного зала показался Рыженко. Он спокойно, не спеша поднялся на эстакаду главного поста, подошел к директору:

— Подвел мотор, Григорий Иванович.

Прямого отношения к прокату стали авария не имела. Мотор вышел из строя, можно сказать, по старости. Но все это омрачило сознание участников испытания, камнем легло на душу каждого.

Разошлись, будто с похорон.

Николай Андреевич занялся ремонтом мотора. Сарматов же и не подумал об этом, ведя свою линию, казалось, радовался поломке. Среди рабочих пошли слухи, будто он, Сарматов, не один раз предупреждал об этом и Рыженко, и самого директора. Но ни тот, ни другой не посчитались с его мнением, и вот, как видите, — авария! Гоголем расхаживал по цеху Аркадий Глебович. И в том, что произошло на блюминге, видел лишь подтверждение своих мыслей, которые неоднократно высказывал.

На ремонт мотора ушло более суток.

Многое передумал за это время Григорий Иванович, но от своих намерений — катать броню на блюминге — не отступил. Он доверял инженеру Рыженко, как самому себе.

Мотор был восстановлен, и на главном посту опять собрались все, кто так или иначе был причастен к выпуску броневого листа.

Из нагревательного колодца, как и в первый день, извлекли слиток мягкой стали. Спиридоныч это знал, но не сказал помощнику. Едва слиток побежал по рольгангам, как Дударев почувствовал его всем своим существом.

— Действуй! — кивнул Спиридоныч.

Дударев пропустил слиток под валками, вернул его и опять направил вперед. Затем снова — назад… Из болванки получилась большая стальная плаха. Он дивился, как легко поддается. Повернулся к Спиридонычу: