своему новому положению.
Ледорубов затолкал чемоданы под нижнюю полку и вышел в тамбур покурить. Строгая проводница уже выгоняла из вагона провожающих. Ледорубов равнодушно глядел, как люди торопливо расцеловывались, махали друг другу, что-то кричали. Докурив сигарету, он поискал глазами, куда бы выбросить окурок. Урна стояла неподалеку.
Захар сбежал по ступенькам на перрон, швырнул окурок. В это время поезд лязгнул вагонными сцепами.
— Товарищ офицер, — всполошилась проводница, — поезд отправляется.
Схватившись за поручень, Ледорубов вскочил на подножку. Последний раз скользнул взглядом по толпе провожающих. И в это мгновение увидел Кирюшку. Мальчик бежал вдоль вагонов, глядя на окна. Пальтишко на нем было расстегнуто, едва засунутая в карман вязаная шапочка с помпоном вот-вот выпадет…
А поезд уже медленно и неотвратимо набирал скорость.
Кирюшка наконец увидал Захара, радостно замахал, но тут вдруг споткнулся и по-детски неловко шлепнулся наземь.
Захар, не помня себя, выпрыгнул из вагона. Подбежав к малышу, поднял его и прижал к себе.
— Не уезжайте, дядя Захар, не уезжайте… — твердил Кирюшка, и две крупные чистые слезинки скользнули по его щекам.
— Ничего тут не поделаешь, родной ты мой, служба, — растроганно успокаивал мальчика Захар, чувствуя его легкое дыхание и тот невообразимо приятный запах, какой может исходить только от ребенка. — Но я обязательно вернусь.
Захар, наверное, отстал бы от поезда. Но кто-то рванул ручку стоп-крана и вагоны, заскрипев всем своим железным существом, начали останавливаться.
Учтиво кашлянул появившийся за спиной Ледорубова Стыков. Осторожно, с болью в душе, Захар отцепил от себя детские руки.
Поезд снова тронулся. И вскоре приморский городок, а вместе с ним и Минная гавань остались позади.
Ледорубов не слушал, что ему рассерженно выговаривала проводница. Все мысли, чувства и надежды Захара вновь обращались к Ирине. Подумалось: быть может, Кирюшка уже решил по-своему их судьбу…
КОМАНДА НА ПОГРУЖЕНИЕ
Повесть
За стволами деревьев начали проступать островерхие, выложенные черепицей крыши одноэтажных финских домиков. Тропка вывела Аркадия Заварова на шоссе. И вскоре улица небольшого приморского городка встретила его привычными в этот тихий час звуками и запахами. Где-то за ближним штакетником, утопавшим в зарослях акаций, жалостливо повизгивала пила, чуть подальше дребезжала и всхлипывала колодезная колонка, из которой брали воду. Пахло горьковатым осиновым дымом и копченой салакой.
Аркадий забеспокоился. Копченую рыбу он любил. Тут же сообразил, что надо бы этой копчушкой малость разжиться, а также прихватить в ларьке бутылочку киндзмараули, если его не расхватали еще со вчерашнего завоза.
Возвращаясь со службы домой, он искал способ скоротать сегодняшний ничем не занятый вечер. И способ такой был найден. Нащупав под скомканным носовым платком в кармане пятерку — все, что осталось до следующей получки, — решительно повернул в сторону городского базара. Это был всего лишь маленький дворик, втиснувшийся меж домами и как бы с трудом потеснивший своим небрежно сколоченным забором густую зелень палисадников. В центре его, под навесом из почерневшей дранки, стояло несколько сомкнутых столов, за которыми лениво переговаривались пожилые женщины из соседнего хутора. Они на минутку приумолкли, наметанным глазом оценивая появившегося покупателя, и, определив, что он пришел не ради их молока и творога, продолжили разговор. Особняком от них, с краю прилавка, разместилась со своими цветами и ранней картошкой третья хуторянка. Это была Берта, девушка лет двадцати пяти. За ней, по убеждению Заварова, небезуспешно волочился штурман Гриша Сердюков, с которым Аркадий служил на подводной лодке и делил на берегу холостяцкую комнату.
«И что в ней такого нашел Гришка?» — разочарованно думал Аркадий, когда пытался в своем воображении сравнить эту плоскую сутуловатую девицу в грубошерстной кофте со своим лучшим другом — статным симпатичным парнем. Впрочем, в своих долгих разговорах, нередко тянувшихся за полночь, они составили друг о друге достаточное представление, и Заваров, когда дело касалось женщин, привык относиться к товарищу с философским снисхождением, считая его завзятым волокитой. Аркадий знал Берту постольку, поскольку встречал на базаре, и едва ли ей было известно, что Гриша — его друг. Возможно, поэтому Берта разговаривала с Аркадием без лишних церемоний, как со старым знакомым, и пыталась даже кокетничать.
Подойдя к прилавку, Аркадий пощелкал пальцами, с небрежным видом разглядывая цветы. Берта сразу же как бы очнулась от полусонно-равнодушного состояния, в котором пребывала нарочно для того, чтобы дать почувствовать соседкам все свое равнодушие к ним. Соседки же, в силу каких-то сложных женских отношений, подчеркивали свое невнимание к Берте, принимаясь разговаривать еще увлеченнее и выдавая себя принужденным, злым смехом.
— Что тебе, лейтенант, надо? — спросила девушка, кокетливо стрельнув глазами.
— Что мне надо? — задумчиво пересказал ее слова Аркадий, продолжая разглядывать ведерки с цветами. — Нет ли у тебя горяченькой салаки?
— Где же ты раньше был? — сказала она, изобразив на своем узком, с маленькими губами и холодно-голубыми глазками лице интригующую улыбку.
— Вот именно: где я раньше был… — сказал Аркадий, переведя взгляд на Берту.
Берта истолковала пристальный взгляд, каким рассматривал ее Аркадий, по-своему: поправила льняные, распущенные по плечам волосы и улыбнулась теплее.
— Салаки завтра принесу. Приходи.
— Завтра у меня аппетит пропадет, — съехидничал Аркадий и, щелкнув пальцами по козырьку, лихо сдвинул мичманку на затылок. «Уж не хочешь ли, чтобы я назначил тебе рандеву?..» — с откровенным самодовольством подумал он. Словно угадав намерение лейтенанта, Берта дерзко прищурилась и чуть повела плечами, завлекающе намекая, — мол, стоит мне только захотеть… И все-таки не могла скрыть во взгляде не холодность, а свое женское превосходство над ним. Аркадий нахмурился, чтобы спрятать смущение. Раскрылось нечто совсем иное, чего он раньше не замечал в этой девушке: показалось, что Берта именно с ним держит себя как-то неестественно — улыбается именно тогда, когда этого ей делать совсем не хочется, и даже подчеркнуто любезной старается быть вопреки собственному желанию. Аркадий терялся в догадках: зачем Берте понадобилось заигрывать с ним? И тем не менее приятно убеждался, что такая двусмысленность их отношений льстит его мужскому самолюбию.
Как солидный покупатель, которому не годится отходить от прилавка с пустыми руками, он спросил цветов. Берта с
