Перевела взгляд на другую фотографию и увидела того же человека, но уже в старшем возрасте. Грустноватые глаза, усталые и добрые, густые морщины около глаз и серебристые виски, на груди — ордена и медали. Ольга Карповна заметила, что Инесса рассматривает фотографию, объяснила:
— Это уже теперешний, ко Дню Победы фотографировали.
— А почему эти фотографии в гостинице?
Ольга Карповна рассмеялась:
— Нет у нас гостиницы, есть дом для лесничего…
— Да как же это? — смутилась девушка. — Разве же можно?
— Можно… Гостям всегда рады. Как говорят, чем богаты, тем и рады.
Неясная догадка мелькнула в голове девушки, но она еще боялась поверить в нее.
— А вы… тоже… живете… здесь?..
Инесса не ожидала такого. Думая о встрече, она даже предвидеть не могла, что сразу же попадет в дом родного отца и в объятия не кого другого, как мачехи… или как бы ее назвать… Если бы были силы, то вскочила бы на ноги и, бросив чемодан, кинулась бы на лесную автобусную остановку, чтобы избежать встречи с отцом, которая кто знает чем может кончиться. Если бы она знала, что это отцовский дом, то в лесу переночевала бы, на аркане бы ее сюда не затащили. Если бы заподозрила, что встретит там, на остановке, его жену, ни за что не вышла бы из автобуса, лучше бы поехала куда глаза глядят… Но вот встретились, разговорились. Доброй и ласковой показалась ей та…
Сидела и думала: как быть? Посидеть, молча встать, бросить на прощанье этой красавице мачехе обидное слово, передать привет отцу и метнуться назад?
Воспоминание о Касалуме немного охладило ее. Одинаковы они: и ее отец, похожий на Джека Лондона, и композитор Касалум. И в конце концов, она теперь от них независима. Не стоит отчаиваться, злиться… Ты, девка, уже способна во всем разобраться трезво, объективно, принять правильное, достойное взрослого человека решение и соответственно вести себя. Если кто натворил в жизни глупостей, то имеешь ли право ты, Инок, их повторять? У мамы появился Иосиф, у отца — Ольга Карповна. Значит, равновесие. Гляди же, Инесса, чтобы не случилось с тобой такого, что останешься совсем одинокой, без отца и без матери. Значит, спокойствие, спокойствие и выдержка.
Сама себе удивилась: рассудительность и спокойствие вселились в ее сердце.
Ольга Карповна суетилась у газовой плиты:
— Вот мы сейчас приготовим ужин, подкрепимся, а там и вечер настанет, полюбуемся нашим лесным предвечерьем, тут у нас вечерняя пора неповторима. Сколько живу, не могу налюбоваться…
— И давно вы здесь живете? — осторожно забросила удочку Инесса.
— Пятнадцать лет как один день.
— И так сразу же и привыкли?
— Да где уж там! Закончила институт, ну, меня как одинокую в глушь, в село. Оно здесь вблизи, за Талью, недалеко. Глушь, тоска, но я же сельская, мне не привыкать. Ну, работаю и работаю, а сама думаю: отработаю свое, а тем временем принц на золотом коне появится, заберет отсюда… — Улыбнулась ласково-задумчивой доброй улыбкой. — А он, оказывается, здесь проживал, в своем зачарованном замке…
— Иван Матвеевич? — одеревеневшими губами спросила Инесса.
— Он… Еле живым тогда был. Операцию ему перед тем тяжелую сделали, пол-легкого отрезали. Ну, я и взялась за него. А у него тяжелая рана в груди, да еще тяжелее боль в сердце. Жена у него была и маленькая дочь, он их очень любил. Жене не понравилось, видимо, в глуши, бросила его, больного, беспомощного… Ну что ж, Иван Матвеевич не такой человек, чтобы кого-либо осуждать. Он ее, молодую женщину, понял. Кому, говорит, хочется жить с больным мужем…
Словно окаменела Инесса, сидя на стуле. Неужто ей все это не снится? Ведь такое не может походить на действительность… Тут что-то не так. Наверное, она приехала не к своему отцу, к совсем другому Ивану Матвеевичу попала. Слушала речь Ольги Карповны, а в душе творилось что-то ужасное.
— Поставила я на ноги Ивана Матвеевича, ожил он. Ну и получилось так, что подружились…
Рассеивалась в сердце Инессы неприязнь к этой женщине. Она не сомневалась в том, что та говорит правду, ведь какая была бы ей польза обманывать незнакомую девушку. Смешались в голове мысли, перепутались чувства, вдруг ощутила себя очень и очень уставшей, сон закрывал ей глаза, клонилась вниз голова.
— О, да ты совсем спишь, девушка? — забеспокоилась хозяйка. — Потерпи минуточку, скоро ужин поспеет.
Не дала уснуть без ужина приветливая хозяйка, накормила, приготовила постель на веранде, уложила спать.
— Отдыхай, дитя, сон силы множит…
— Спасибо вам за ласку… — сквозь сон пробормотала Инесса.
Не случайно говорят: утро вечера мудренее. Инесса проснулась добрая, налитая жизненной силой. Окинула незнакомое помещение, сразу и не поняла, где она, как сюда попала.
Спала она на удобном диванчике, чемодан ее и одежда лежали на низеньком круглом столике и стульчике-недомерке, все было здесь красиво, удобно и оригинально. Отклонила занавеску, выглянула в окно и сразу же вспомнила: она в доме отца…
Но не пронялось радостью ее сердце, наоборот, грусть и смятение наполнили душу. И тревожный трепет охватил ее, ведь в любой миг может открыться дверь, зайдет тот таинственный, похожий на Джека Лондона Иван Матвеевич и сурово спросит: а кто ты, девица, зачем сюда пожаловала? Что ему сказать, что ответить?
Сказать те слова, которые приготовила для отца в дороге, она уже не сможет. Очень уж все перепуталось… Ее семейная история не была такой простой и ясной, какой казалась ей поначалу.
Она быстро оделась. Не знала, как ей выбраться отсюда на волю, вдруг ощутила себя птичкой, пойманной в силок. Заметила дверь, ведущую в сад, попробовала открыть, нажала на нее, повернула серебристую ручку, и дверь легко открылась. На нее повеяло таким прохладным и ароматным воздухом, ее встретили такими торжественными голосами птицы, что далее остановилась в дверях завороженная и стала всматриваться и вслушиваться в окружающий ее волшебный мир.
Дремал в предрассветной тиши молодой сад. Раскидистые ветви яблонь тяжело свисали до самой травы, серебристой от густых рос, так как уже яблоки, тугие и зеленые, тянули их к земле, сизолистые груши выстроились ровненькими пирамидами, девственно прятали плоды в густых листьях, мелкие сливы тоже умело маскировали зеленые шарики между ветвей: еще не пришло время откровенно и с вызовом кичиться своими щедрыми дарами. Между деревьями перепрыгивали с ветки на ветку желтобокие синички, весело щебетали. Невидимый удод где-то худудукал настырно: или скликал своих ближних, или отпугивал посторонних. Скворцы быстро бегали в траве, им даже петь было некогда, вылавливали взмокшую от росы обессиленную и заспанную мошку, яркая иволга пронеслась метеором над садом и исчезла в далеком сосновом бору. Где-то за домом, видимо оставив уютный насест, закукарекал петух. Инесса с ним первым вчера познакомилась во дворе, большой такой, буряково-красный, породистый, на крепких желтых лапах. Будто не настоящий, а сделанный рукой чудодея-художника, он вежливо поклонился ей, а сегодня не кукарекал, а просто-таки ревел, выказывая на всю околицу необычную силу и могучий голос.
Обо всем земном и обыденном забыла Инесса. И о внезапном бегстве от родной матери, и о предстоящей, далеко не радостной встрече с неизвестным ей родным отцом. Ее пленила красота лесного утра, которое зажигало небо на востоке, подливало синеву в небосвод.
Она пошла по узенькой тропинке, на две ровные половины разделявшей сад, вздрогнула зябко, когда свежая утренняя роса забрызгала ее босые ноги, поскольку была в обуви, состоящей только из твердой подошвы и двух тесемок. Шла туда, где за садом виднелся могучий сосновый бор, а чуть в стороне дремало округлое озеро. Вчера его заприметила издали, а сегодня, перебежав через сад, чуть не покатилась с крутого берега и не упала в тихую сонную воду, озеро еще спало, дышало ровно, завернувшись в дымчатое одеяло тумана.
Инесса остановилась на самом берегу, схватилась руками за нежные косы плакучей ивы, застыла, залюбовавшись увиденным. Впервые в жизни встретилась с такой идиллической картиной. Озеро было создано людьми, видимо, бульдозеры наворочали с его дна горы белого песка, вода была зеленоватой, отсвечивала зеркалом. И отражался в том зеркале могучий лес, перевернулся верхушками вниз, вцепился корнями в берег. Создала же оптика природы такое диво, что глаз невозможно было от него отвести!
У берега плескались утки, белые, будто лебеди, утята еще не совсем сбросили с себя желтоватый пух, но уже догоняли родителей, носились друг за дружкой, будили время от времени лесную тишину смешным писком.
Она не сразу заметила маленького рыбака, который терпеливо держал в воде удилища, выманивал глупого карпа. Карпы тут жили вольготно, прочерчивали кое-где тихую гладь острыми плавниками, а то и выпрыгивали из нее, ртом ловили мошву, что так и вихрилась, так и танцевала над самой водой.
