Он спросил про обитателей дома у Нечипайло, но тот отмахнулся от вопроса, плутовски подмигнул и показал рукой в противоположную сторону, на дом с зелеными ставнями, куда теперь ходит ночевать, поскольку с их пушкой возятся орудийные мастера.
Еще после первых залпов батареи он высмотрел, что в доме на дальнем краю оврага стекла уцелели, видимо, ставни помогли, и отправился туда на «рекогносцировку». Его послушать, так веселая хозяйка уступила ему свою двуспальную кровать с периной, дышит на своего ночлежника не надышится. Муж у нее чересчур пожилой и все время на колесах, катается проводником в ташкентском поезде. По угощению ясно, что маршрут у него сытный, плов у хозяйки — фирменное блюдо...
Федосеев не дослушал Нечипайло, передернул плечами, круто от него отвернулся и зашагал к знакомому дому.
Хозяева не очень удивились его приходу, но предупредили— шинель не снимать, из окон чертовски дует.
Он подменил Пал Палыча у плиты и долго сидел в одиночестве, подкладывал по полену, по два: пусть Груня согреется, когда придет.
Вернулась Груня поздно вечером. Они сидели вдвоем у плиты, и казалось, двум этим истопникам не хватит длинной декабрьской ночи, чтобы переговорить обо всем важном для них обоих.
Он рассказывал ей о своем Соликамске, о старых солеварнях, просоленных настолько, что бревна только чернеют, а не гниют. Рассказал, как дед брал его на охоту. Как лениво учился в педагогическом техникуме, не доучился и поступил на рудник электриком. А красиво там внизу, где калийная соль! Пропластки и прожилки у нее сургучно-кровавого или молочно-голубого цвета. В Соликамске и вода с примесью брома, никто в городе не страдает от бессонницы, спят крепко, как Суматохин. Пласты глубокого залегания называют сильвинитом, и в честь этого уже несколько уралочек окрестили Сильвинами и Сильвами.
— А меня, — Груня вздохнула, — нарекли в честь бабушки Аграфеной.
— Вот хорошо-то! И мою бабку так звали. Крепкая была старуха! На три дня одна-одинешенька в тайгу уходила. Между прочим, стреляла знаменито, получше деда.
Федосееву нравилась работа на руднике. Что привлекает в звании «дежурный электрик»? Приходится принимать быстрые решения, и притом самостоятельно. В аварийных случаях тем более нужна расторопность, уверенность в себе.
— А на фронт попал и потерял эту самую уверенность. Может, на руднике ее оставил, а может, в запасном полку забыл, вот ведь беда какая! — Он усмехнулся, пожал плечами и внимательно поглядел на свои крепкие руки; Груня не мешала ему молчать, она понимала, что внезапное признание не из легких. — Вот только на этой неделе немного ума набрался...
— Что-то я не заметила, — поддела Груня с коротким смешком.
Но тут же посерьезнела и, оглядываясь на перегородку, за которой спали родители, шепотом призналась, что вчера была в райвоенкомате и подала заявление с просьбой направить ее на фронт санитаркой. С ней ездил усатый писарь из штаба дивизиона, замполит послал его на подмогу.
Федосеев был счастлив сидеть рядом с Груней, болтать о всякой всячине, ощущать доверчиво прижатое к нему плечо. Оба чувствовали себя столь близкими, что обоюдно угадывали мысли и чувства, хотя, в сущности очень мало знали друг о друге. Может, потому каждый так охотно рассказывал о себе, чтобы другому не приходилось выспрашивать, как это делают малознакомые?
Лейтенант Зернов доложил замполиту дивизиона о замышляемой экскурсии по Москве.
— Но только за счет положенного отдыха, — сказал замполит строго. — И разработайте эту московскую «операцию» во всех деталях.
При этом замполит так посмотрел на Зернова, будто тот был виноват — до сих пор не выполнил указания.
Однако подходящий момент для московской «операции» представился лишь за несколько часов до того, как пришло время сменить позицию, расстаться с Верхними Лихоборами.
— Только нашел себе перину со всеми удобствами — снимаемся с позиции... Я вообще невезучий, — жаловался Нечипайло с веселым отчаянием. — Еще в молодости заблудился в дебрях судьбы. И в армии не повезло. Провоевал без году неделю — и в госпиталь. В лотерее для раненых выиграл гребешок — причесывать нечего... — Он откинул на затылок ушанку и погладил голову.
Утром Федосеев зашел в знакомый дом попрощаться, но застал только встревоженную Анастасию Васильевну.
— Аграфена опять убежала в военкомат...
— Не сказала, когда придет?
— Да она, наверно, и сама не знает. Бегает натощак. И спала сегодня на одном ребре. На стуле притулилась у плиты...
Федосеев ушел в последнюю минуту, недолго и отстать от экскурсии. Сбежав со скрипучего крыльца, он обеспокоенно взглянул на полукруглый номерной знак, прибитый возле крыльца, — Верхние Лихоборы, № 20.
С аккуратностью и точностью артиллерийского разведчика рассчитал время лейтенант. С места пушки снимутся через полтора часа. Пока погрузят два боекомплекта, пока заправятся горючим. Нужно пробраться заулками и переулками на Дмитровское шоссе, прямым ходом туда из овражка не выехать. Мимо Савеловского вокзала. Проехать из конца в конец всю Каляевскую улицу. Свернуть вправо на Садовое кольцо. Миновать площадь Маяковского, площадь Восстания. Со Смоленской площади свернут пушки направо на Бородинский мост и дальше — на Можайское шоссе. Лейтенант принял в расчет скорость движения всей колонны, хотя и не верил в то, что «маяки», высланные вперед на перекрестки, обеспечат «зеленую улицу». На квадрате карты, куда теперь попала Москва, лейтенант вычислил и длину маршрута, предстоящего пушкам. Оставалось составить график всей экскурсии по минутам.
Лейтенанту и группе бойцов, увольняемых в город, надлежит ждать после экскурсии в восемнадцать ноль-ноль у станции метро «Смоленская», по правой стороне Садового кольца, если двигаться к Бородинскому мосту, надлежит стоять на тротуаре и прислушиваться к тягачам, которые прогромыхают мимо.
Лейтенант уже знал, что в двадцать ноль-ноль в условленном месте, где-то на развилке Можайского и Рублевского шоссе, будет ждать «маяк», он вручит командиру дивизиона важный пакет с указанием их дислокации.
Больше всех предстоящим увольнением в город заинтересовался Нечипайло.
— Такой случай пропустить нельзя... Когда меня выпустили оттуда, — Нечипайло на мгновение скрестил указательные и средние пальцы, изобразив решетку, — то в паспорте поставили веселый штемпель «минус шесть». Чтобы я в шесть самых больших городов не торопился на жительство. Вот война кончится, а меня, может, и в Москву не впустят...
Выглядели экскурсанты необычно. У всех при себе карабины, подсумки, сидоры за плечами. Их даже заставили надеть противогазы, чтобы комендантский патруль не придирался. Лейтенант разозлился: «Неужели не хватило времени понять? Ну к чему немцы станут отравлять газами город, который хотят захватить?»
Доехали на трамвае до станции метро «Сокол», вошли в почти невидимую дверь, окутанную морозным паром. Нечипайло был разочарован тем, что на станции не оказалось эскалаторов, но в вагоне все очень понравилось.
Неожиданно быстро доехали до площади Революции. Лейтенант сказал, что она в самом центре города, и приказал выходить.
Федосеев, как и его попутчики, весьма неуверенно ступил на эскалатор. Все ему было ново в подземном этаже Москвы. «Стоять справа, проходить слева, тростей, зонтов и чемоданов не ставить» Все, кто спускается им навстречу по соседнему эскалатору, только что с мороза — румяные, особенно девушки... Но вот снова твердый пол под ногами.
Они перешли площадь, прошагали мимо Стереокино, мимо Центрального детского театра и, слушая объяснения некурящего лейтенанта, постояли, подымили тесным кружком на площади Свердлова. Лейтенант быстро вошел в роль и разглагольствовал, как заправский экскурсовод.
Фасад Большого театра, знакомый Федосееву по фотографиям и киножурналам, неузнаваем. Может, оттого, что не видать коней на верхотуре? Вся верхушка театра завешена двумя декорациями — слева двухэтажный дом, правее роща. Лейтенант объяснил, что это камуфляж. Нечипайло заинтересовался, сколько чугунных коней на крыше в той замаскированной упряжке — четыре или шесть, состоит при них чугунный ездовой или нет?
Вышли на Красную площадь, и Федосеева сопровождало ощущение, что он ходит по давно знакомым местам. Лейтенант обещал показать Минина и Пожарского, народных ополченцев старой Руси, но памятник заложили мешками с песком.
Молодцевато прошагали от Мавзолея часовые, сменился караул. Федосеев проводил часовых завистливым взглядом — вот это строевая подготовка, не то что в запасном полку!
Конный патруль еще раз измерил притихшую площадь, из конца в конец. Ранние сумерки доносили приглушенный снегом цокот копыт по брусчатке. Лейтенант обратил внимание на то, что циферблат часов с наступлением сумерек не подсвечивают, как это было до войны; что Кремлевские звезды замазаны защитной краской (он цветисто назвал их рубиновым созвездием Кремля); что фальшивые окна и деревья на Кремлевской стене намалевали летом.
