— Садитесь, Полищук, — теперь, когда меры были приняты, а ответсек у него в руках, Степан Трофимович успокоился и подобрел. Он просто сидел и курил в задумчивости сигарету за сигаретой. — Ну и дела! Как прикажете все это понимать? Ведь обманули-то не меня — я рядовой партийный работник. Вы обманули партию!
— Макарцев в этом вопросе меня поддержал бы.
— Опасная игра! Я думаю, что Игорь Иваныч поставил бы честь газеты выше личных симпатий.
— При чем тут личное? Наоборот! Это и есть защита чести газеты!
— Подмена понятий! Вы можете поручиться за Kaкaбaдзе, как за себя?.. Видите? Что же ставить престиж газеты на карту из-за одного сотрудника. К тому же, если говорить откровенно, я убежден: у нас в стране человек не может быть арестован, если он не виноват!
Полищук сузил зрачки и напряг губы, чтобы не возразить немедленно. И проглотил возражение.
— Согласны? — продолжал Ягубов. — Но допустим, фотокор Какабадзе действительно невиновен. Он не был пьян, не дрался. Допустим! Кто же так делает? Надо решать на высшем уровне. Тогда и я был бы «за»… Вы умный человек, Лев Викторыч. Мне жаль вас: ЦК такие вещи не прощает, сами знаете. Вы, с вашей хорошей анкетой — конченый человек. Знаете, я мог бы попытаться поговорить наверху со своими людьми, чтобы это дело замяли, взять часть вины на себя, уволить кого-либо из исполнителей. Но, прямо скажу, от вас тоже кое-что потребуется. Не сейчас и не мнe — я человек без корысти. А тем, кто вас вытащит, рискуя замарать себя.
— Что потребуется? — глухо спросил Полищук.
— Мы ведь не купцы, — усмехнулся Ягубов. — Сам пока не знаю. Скажем, когда на партбюро будет решаться вопрос об оздоровлении редакции, вы должны быть за…
— За вас и против Макарцева? — уточнил Полищук, сжав пальцы в кулаки. — А если вы проиграете?
Жест этот не остался незамеченным. Улыбка мелькнула на устах Степана Трофимовича.
— Американцы считают, что тот руководитель хорош, без которого все идет нормально. А стиль Макарцева, между нами, — вчерашний день, аритмия. Подумайте, на чьей вы стороне.
Зазвонил внутренний телефон.
— Сколько? — переспросил Ягубов. — Ладно, я сам займусь.
Положив трубку, он встал, подошел к Полищуку.
— Кстати, давайте посоветуемся. Хотя мы считаем, что «Мутной воды» не было, мне доложили, что собрали лишь пять полос. Один наш сотрудник все же спрятал верстку со статей.
— Кто?
— Что делать с этим человеком? — не отвечая, продолжал Ягубов.
— Смотря с какой целью…
— Вот и я думаю: с какой? Цель может быть такая, что и не нам выяснять…
— Просто взял прочитать, — сразу сказал Полищук, подумав, что лучше предложить из двух зол меньшее. — Поставим вопрос на партбюро, товарищи решат.
— Тогда включите вопрос о коммунисте Раппопорте в повестку дня.
Степан Трофимович внимательно посмотрел на Полищука, пытаясь прочесть эффект от слова «Раппопорт», но Полищук повернулся и пошел к двери.
Из своего кабинета Лев позвонил Якову Марковичу.
— В комнате есть кто-нибудь, кроме вас?
— Ага.
— Тогда просто слушайте. Ягубов знает, кто взял верстку. Во избежание неприятностей немедленно отнесите ее Кашину. Скажите, что ее нужно передать Игорю Иванычу. Поняли?
— Значит, ничего-таки не вышло?
Но в трубке уже звучали короткие гудки. Яков Маркович мрачно оглядел сидящих рядом с ним Ивлева, Закоморного и Надежду, которая не дождалась, пока Слава к ней заглянет, и забрела к Якову Марковичу.
— Все логично, ребята! — Ивлев встал. — Это следовало предположить. Волобуева мы недооценили. Он — ягубовский сторожевой пес.
— Вот раньше были цензоры!.. — мечтательно произнес Максим, пустив кольцо дыма. — Гончаров, Тютчев, Aксаков, Лажечников… Интеллигенты! Но в данном случае, братья, вы сами виноваты!
— Интересно! — промолвил Яков Маркович.
— Есть такое полезное существо богомол, — Закаморный говорил красиво, поглядывая на Надю и вдохновляясь. — Он ловит насекомых. Зрение его устроено так, что он насекомых не видит, если они не шевелятся или ползут медленно. Раздражение зрительного нерва наступает, когда объект промелькнет быстро. Тут богомол и хватает! Уполномоченный Главлита тоже замечает резкое движение. А если мелкими вкраплениями много раз, то для умного читателя можно написать даже антисоветчину.
— Эзоп ты наш! — Ивлев хлопнул его по плечу. — Представь себе: идут строчки, в которых ничего нет, кроме повторяющегося «ура!». Если раз уберешь восклицательный знак, богомол вздрогнет. И цап!
— Все гораздо проще, — Раппопорт потер спину. — Степан Трофимыч хочет заживо похоронить Макарцева. Для этого нужно доказать, что сейчас «Трудовая правда» стала более удобной для руководства. Макарцев сделал газету серой, Ягубов делает ее коричневой. В лагере, дети, я выпекал газету для зеков, которые мечтали стать свободными. А теперь я выпускаю газету для читателей, вполне довольных тем, что они сидят за колючей проволокой. Ягубов с автоматом — на вышке.
— Не расстраивайтесь, Яков Маркыч, — Надя погладила его кончиками пальцев по плечу. — У вас желудок заболит.
— Как всегда, женщина права, — засопев, согласился Тавров. — По домам, чекисты!
В коридоре Надю окликнул Кашин. Он тихо спросил ее о чем-то, она ответила и вернулась к компании, а Кашин прошел мимо.
— Чего он? — спросил Ивлев.
— Выяснил, что у меня день рождения. Спросил, почему его не приглашаю.
— Забавненько, — протянул Максим. — Его-то как раз не хватало!
Он выразительно постучал согнутым пальцем по стенке.
— Что ты ответила?
— Сказала, буду справлять в ресторане.
— В каком?
— Это надо знать ему, а не тебе. Ты, если захочешь, придешь ко мне домой. А он съездит к черту на кулички…
— Сироткина — умница, — заявил Тавров и, посмотрев на Ивлева, прибавил. — Некоторые этого не ценят.
Вячеслав пропустил замечание мимо ушей. В лифте Надежда просунула руку в карман Ивлеву, он в кармане сжал ее руку в своей. На лестничной клетке им встретился Степан Трофимович. Замредактора сделал вид, что ничуть не удивлен этой ночной компании, а так и должно быть. Он и не сомневался, что именно они ждали появления статьи. В чем-чем, а уж в людях он разбирался. Ягубов прошел мимо, чуть наклонив голову, и заглянул в комнату с надписью «Уполномоченный Главлита». Волобуев поднялся ему навстречу.
— Спасибо, Делез, — Степан Трофимович крепко потряс его руку. — Я твой должник.
— Да что там, чепуха…
Совершив этот краткий дружеский акт, Ягубов ушел так же быстро, как появился.
Долговязая, чуть косолапящая Катя и юркая полненькая Люся, Надины школьные подруги, бегали с тарелками из кухни в комнату, а гости слонялись, перебрасываясь репликами. Все приехали прямо из редакции, голодные, и ворчали на тех, кто опаздывает. Чтобы побольше наготовить, Сироткина осталась дома. Катя и Люся самоотверженно помогали ей с утра. Генерал Сироткин обещал прийти домой не раньше часу ночи. Лифтеру было приказано пропускать гостей. Надежда обещала обеспечить подругам достаточное количество мужчин, но пока что выбор был небольшой.
— А Слава будет, Надь? — без посторонних ушей спросила Люся, несмотря на запрет упоминать это имя.
— Ну что привязалась! — Катя кинулась защищать ее. — Кажется, тебе объяснили…
— А чего я такого спросила? Мне хочется посмотреть, кому это наша независимая Надька все-таки уступила… Он красивый?
Надежда отрицательно мотнула головой. Благо, она резала лук, и плакать можно было в открытую. Она уже почти убедила себя, что не хочет, чтобы Ивлев у нее появился. Будут лишние разговоры, и только. Но, убедив себя, она все-таки надеялась, что он заедет. Пусть не заходит — она выйдет к нему на лестницу на минуту и возьмет веточку мимозы. Или позвонит, что не может приехать. Пускай придумает любую причину, самую липовую, но пусть придумает!..
В дверь позвонили.
— Граждане, Закаморный, — вбегая в комнату, уверенно сообщила Сироткина, в душе надеясь, что Ивлев. Звонок повторился настойчивей, и она крикнула. — Бегу, бегу!
За порогом действительно стоял Максим, слегка набычившись. Плащ на груди отдувался, выпуклость Закаморный поддерживал обеими руками, скрестив их на груди.
— Целоваться можно? — спросил он, не обращая внимания на сидящих по углам Раппопорта и Анечку с мужем.
— Сегодня можно, — Надя подставила щеку.
— А в губы? — он облапил ее ручищей, поцеловал и в щеки, и в губы, и в шею. — Это подарок…
Он расстегнул плащ и протянул мягкий живой комок.
— Собака? — только и произнесла Надя, не зная, радоваться или расстраиваться.
Щенок дрожал от холода, шерсть у него местами слиплась, лапы покрылись грязью. Тем временем Закаморный вытащил из кармана бутылку «Столичной» и поставил на столик под зеркалом.
