кому я говорю?!
«Почему он все к маме да к маме, будто она с этими «законами» знакома? — тревожится Любаша. — Что бы это могло значить?»
Все больше крепнет в ней догадка, что договоренность между матерью и Ванюшкой касается именно Андрея. Хотя… Что он может сделать Андрею? Тот знает шахту получше Ванюшки, и в работе, конечно, всегда осторожен. И все-таки… Но об этом Любаша сразу же отказывается думать. Замыслить очень серьезное против человека Ванюшка едва смог бы. Не решится он, да и какие серьезные причины у него против Андрея? Из-за нее, Любы? Но она ясно сказала Ванюшке, что все его хлопоты напрасны, он не услышит от нее даже ласкового слова, а о любви… Глупость какая-то…
Давно ушел выпровоженный матерью Ванюшка, затихла за вязанием и Устинья Семеновна. Потом начала позевывать и вскоре полезла на голбец. А Любаша, уйдя молча в свою комнату, никак не может отделаться от странно невеселого предчувствия. Знает, что Ванюшка глуп и болтун, но мама… Ее трудно чем-либо запугать, а когда заговорил Ванюшка, словно сама не своя стала.
Пришел и улегся рядом молчаливый Андрей. Спросить бы его, какой вред может сделать на работе Ванюшка, но как начать разговор? Скажет, почему тревожишься о Ванюшке, что ответишь? Нет, сегодня лучше молчать… Уляжется эта нервозность, растает холодок в их отношениях — тогда можно все и рассказать.
Но сон еще долго не приходит к Любаше.
Натужно взвывает молоток Степана, заметно уходит в пласт штанга, и Ванюшка застывает невдалеке, невольно любуясь работой этого невысокого паренька.
— Жмет! — кивает он Пахому Лагушину, с которым с первых дней своего появления в бригаде старается попасть работать вместе. В выходной они успели вспрыснуть первую шахтерскую получку Ванюшки, и это еще больше сблизило их. Сегодня они снова почти все время на установке крепи.
Лагушин машет рукой: ерунда, чего тут смотреть… Сам с неохотой поглядывает на последнюю стойку и кричит Ванюшке:
— Айда за лесом!
Крепежный лес от забоя далеко. Сегодня не раз уже гоняли туда «козу», потом на плечах тащили тяжелые лесины сюда, и напоминание о лесе неприятно Ванюшке. Но он пожимает плечами: пойдем, если надо…
Молча идут по выработке из забоя, и гул молотков все тише и тише. Ванюшка со вздохом поглядывает по сторонам на поставленные почти вплотную друг к другу стойки. Здесь недавно едва не прорвалась в забой вода.
— Вон их сколько наставили, — недовольно кивает он, приостанавливая шаг. — К чему такая густина?
— Положено так, — хмуро замечает Пахом. — Пошли, а то бригадир вдогонку кого-нибудь направит, если задержимся.
Ванюшка делает несколько шагов, потом нерешительно замирает.
— А если эти? — кивает он Лагушину на сдвоенные рамы крепления.
— Брось! — обрывает его Пахом. — Пошли, пошли… Понимать надо, что и зачем сделано. Или очень хочешь, чтобы вода прорвалась?
Ванюшка молча пожимает плечами: смотри, тебе, конечно, видней… Они быстро идут в темноту, светя себе лампочками. Знают, что идти еще надо далеко, а лесу в забое у бригады нет.
Но то, чего не смог добиться Ванюшка, делает усталость, когда потные, чумазые уже в который раз шагают они за лесом мимо злополучных сдвоенных рам крепления.
— Черт ее знает, — останавливается Пахом, смахивая грязный пот с лица. — Может, и вправду без пользы здесь эти стойки? Вода-то не век же должна стоять на одном месте, ушла уже, небось…
— Конечно, ушла, — радостно подхватывает Ванюшка. — Давай попробуем, выбьем штук несколько, а там видно будет…
Не только усталость подсказывает ему этот запретный шаг. Знает: любой непорядок на рабочем месте бригады — это вред прежде всего Андрею Макурину. Все больше убеждается Иван, что осуществить подсказанное Устиньей Семеновной в шахте не так-то просто, надо ждать случая, а когда он представится — такой случай?
Оттого и растет желание вредить Макурину по мелочам. Хоть этим при случае можно козырнуть перед старухой Пименовой.
Не знает Ванюшка Груздев, подговаривая Пахома на выбивку стоек, на какой опасный шаг идет сам.
— Эх, не нажить бы беды! — нерешительно поглядывает на стойку Пахом. Потом смотрит туда, в темный зев штрека, куда им нужно идти за крепежным лесом, и машет рукой: — А-а, была не была, давай!
Взмахом топора подрубает почву возле стойки. Присмотревшись к движениям Пахома, подходит к следующей стойке и Ванюшка…
Штабелек крепежных стоек там, где работает бригада, растет. Никто не обращает внимания на то, что концы лесин свежезачищены топором — до того ли людям, занятым работой? Только Андрей вскоре одобрительно машет Лагушину, появившемуся вслед за Ванюшкой с новой стойкой:
— Хватит пока! Давайте на установку…
Косит на Пахома смеющиеся глаза Ванюшка: понял? Даже похвалили вроде…
Неожиданно прекращается гудение буровых молотков. Сильная волна воздуха налетает на застывших в недоумении людей. С грохотом рушатся подмостки у груди забоя. Облако густой пыли взметнулось, закрывая отшатнувшихся к боковым стойкам горняков.
— Обвал! — скорее с догадкой, чем утвердительно кричит кто-то. Мелькают стремительными зигзагами шахтерские лампочки, и у всех одна траектория — туда, к выходу. Но в той стороне и произошел обвал, и кто знает — не осядет ли там снова земля?
— Все сюда! — останавливает ребят Андрей, мгновенно прикинув, что предупредить движение в опасную зону должен он, бригадир.
Степан Игнашов стоит рядом.
— Узнай-ка, далеко ли это? — говорит ему Андрей.
И тот уходит, и все настороженно наблюдают, как желтым пятном все дальше и дальше скользит по ребристым стенам горных выработок пучок света. Это продолжается недолго: свет замирает, и Андрей догадывается, что Степан достиг завала. Вскоре Игнашов возвращается.
— Метров полтораста отсюда, — хрипло говорит он. — В том месте, где едва не прорвалась вода…
Растерянно переглядываются между собой Пахом и Ванюшка, торопливо отводят друг от друга глаза.
При дальнейшем обследовании места завала выясняется, что воздушная магистраль и электрокабель повреждены.
— Ну, загорать будем? — усаживаясь на почву, говорит Леня Кораблев. — Наверху теперь кутерьма, а здесь сиди, сложа руки…
— Чего ж сидеть? — отзывается Степан. — Не из пансиона благородных девиц. Лопаты ж у нас есть!
— Сидеть, конечно, не будем, — роняет Андрей, приглядываясь к стене породы. — Всем тут не уместиться, а человека по три станем пробивать выход. Может, и завал-то небольшой.
Он подходит вплотную к стене, ударяет несколько раз топором по ней. Удары даже не отдаются звуком, а мягко, глухо всплескиваются тут же, у груди забоя.
— М-да, — невесело произносит Кузьма. — Как в фамильном склепе графов Строгановых. Персональных гробов только не хватает.
Это звучит мрачно, неожиданно напомнив каждому из попавших в западню ребят о печальных случаях, происходивших иногда с людьми, замурованными в завале.
