sex revolution [5] была в апогее. Психоз массового бесстыдства захватывал всех причастных. И в этом, как и во всем другом, проявлялось человеческое тщеславие, и каждая из девиц в своем бесстыдстве старалась затмить товарку. Раз
так делают все, то нужно делать лучше. Коллективного греха, как и коллективной вины, никто не страшился: наказания как бы не существовало...
Программа варьете была обыкновенной: престарелая певичка, голосистый итальянский тенор, жонглер и иллюзионист. Их лишь терпели. Как только они уходили, зал взвизгивал, начинал неистово хлопать. И вновь выскакивали двенадцать почти обнаженных «лошадок», но уже с шестью «наездниками». И когда в заключительном номере они принялись имитировать то, что, как говорится, по велению Всевышнего должно свершаться втайне, под покровом ночи, зал восторженно ревел, ненасытно требуя повторения.
Марина, раскинувшись в кресле, снисходительно, с легким презрением наблюдала за залом. На лице Кныпа вяла усталая улыбка; его выразительные глаза потухли, он пребывал в тоскливой задумчивости. Ветлугин сидел неподвижно, мрачно-серьезный: от недовольства собой. Ему было противно, что он безвольно оказался втянутым в столь неблаговидное развлечение.
«Зачем подчиняться чужой воле? — думал он. — При чем здесь старое соперничество? Жизненные пути давно разошлись...»
Однако ему все же следовало разгадать появление Марины аль-Муджахиб. И наконец его осенило: да ведь она же принадлежит этому заведению! И значит, Кнып испытывает его на догадливость и еще, так сказать, на моральную стойкость. Ну-у, ладно...
Ветлугин встал, шепнул Кныпу по-английски обычное: «Nature calls» [6]. У бархатных портьер фойе стоял метрдотель — невысокий, толстый, с большой, совсем лысой головой, украшенной густыми бровями и черными ниточками усов. Это был типичный мальтиец — и внешне, и по манерам: лениво-услужливый. Иначе и быть не могло: «греховный бизнес» в Сохо вели мафиозные выходцы с Мальты.
— Слушайте, — небрежно сказал Ветлугин, — меня интересует дама за нашим столиком.
— Я вас понимаю, сэр, — заученно улыбнулся метрдотель. — Но гроссмейстер уже навел справки.
— Почему она аль-Муджахиб? — напрямую спросил Ветлугин.
— Это понятно, сэр. Нас посещает много арабов. Особенно из эмиратов и Саудовской Аравии, — услужливо объяснял мальтиец. — Между прочим, недавно Марина дала интервью вечерней газете. Если оно вас интересует, вы можете с ним познакомиться.
Он повел его по узкому коридору мимо гардероба.
— Марина — одна из лучших наших девушек, — просвещал он Ветлугина. — Сейчас она часто работает гидом по Лондону, и ею, уверяю вас, многие довольны.
— У вас есть еще русские девушки?
— О да, сэр. Еще одна. Она недавно прибыла из Нигерии. Совершенное дитя! С огромными голубыми глазами. Как куколка, сэр. Уже пользуется успехом. Особенно у пожилых джентльменов.
— Как ее зовут?
— О’ля.
— Ольга, Оля, — поправил Ветлугин.
— О’ля! О’ля! О-ля-ля! — воскликнул-пропел мальтиец, расплывшись в улыбке.
Они вошли в крошечную потайную комнату размерами чуть больше телефонной будки. В ней едва помещались узкий столик и стул. На столике стояли телефон, настольная лампа и пепельница. Из потайного шкафа в стене метрдотель достал альбом в голубом бархате и потрепанную газету. Он раскрыл альбом и газету на нужных местах.
— К вашим услугам, сэр, — кивнул он, выходя.
В альбоме пол-листа занимала цветная фотография Марины аль-Муджахиб. Она сидела, по-восточному поджав ноги, в прозрачном, как дымка, пеньюаре, с поднятыми к голове руками, как бы поправляя тюрбан волос. Все ее прелести были отчетливо видны, вплоть до родинок. Рядом с фотографией помещалась небольшая вырезка — из еженедельного рекламного издания сомнительной туристской фирмы. Там сообщалось:
«Марина аль-Муджахиб, по происхождению русская, владеет, кроме родного языка, арабским и английским. Эта колл-герл с хорошими манерами, образованная, веселая составит прекрасную компанию любому одинокому джентльмену в английской столице. Она покажет Лондон и может провести вечер в ресторане, театре или на шоу. Телефон ... Стоимость тура ...»
И последняя фразка — с абзаца и в скобках:
«Все остальное по договоренности».
Интервью в газете было политически направленным. Корреспондент спрашивал:
«Как вам удалось выбраться из России?»
Марина отвечала:
«О, всего не расскажешь. Мне пришлось выйти замуж за араба».
«Вы остаетесь его женой?»
«И да, и нет. Вы же знаете эти мусульманские законы — иметь четырех жен. Как только я смогла, я бежала на свободу. Я счастлива, что очутилась в Лондоне».
«Вам нравится Лондон?»
«О, я в него влюблена!»
«Вы будете просить британское подданство?»
«Я буду счастлива стать подданной ее Величества королевы. А если мне этого не удастся, то я уже решила: уеду в Австралию».
«Вспоминаете ли вы Россию? Не думаете ли вы, что когда-нибудь вам захочется вернуться туда? У всех русских, говорят, ностальгия по родине?»
«Конечно, вспоминаю. У меня там живет мать. Я посылаю ей посылки и письма. Она рада, что я теперь в Лондоне. Вернусь ли когда-нибудь на родину? Не знаю».
Корреспондент заключал:
«Как видите, беседа с Мариной Самчиковой (по мужу аль-Муджахиб) доказывает, что русские любыми путями стремятся вырваться в свободный мир».
Портьера раздвинулась, и появились беспокойно-печальные глаза Кныпа.
— Я решил, что ты ушел.
— Ты читал интервью Марины Самчиковой, она же аль-Муджахиб, в этой вот газетенке? Между прочим, напечатано в самый разгар последней антисоветской кампании?
— Нет, не читал, — покорно произнес Кнып, протягивая руку за газетой.
— Оторванки! — вырвалось у Ветлугина. — Извини, Артем, но я больше не играю в такую игру.
— Мы уходим. Я уже расплатился, — спокойно сказал он. И обжигающе взглянул на Ветлугина: — Между прочим, за нашим столиком появилась некая Оля.
— О’ля! О-ля-ля! — сердито произнес Ветлугин. — Куколка Оля!
— Да, она выглядит достаточно наивной, — согласился Кнып. — Но если приглядеться... Кстати, ее привел метрдотель, сославшись на тебя.
— Неужели?! Я его не просил!
— Не беспокойся, — кольнул Кнып. — Я уже заплатил за положенную бутылку шампанского.
— Я это и сам могу сделать, — мрачно заметил Ветлугин.
— Нет, Виктор, ты мой гость, — забеспокоился Кнып, почувствовав, что задел его самолюбие. — Забудем об этом.
Ветлугин молчал. Кнып взялся читать интервью.
Ветлугин сердито думал о хватком
