Я решил устроить вечеринку по случаю собственного увольнения. Три чертовых года я проишачил на едва дышащем предприятии: признаюсь, дела шли из рук вон плохо и при моей помощи. Но я считал за честь внести свою лепту в дело неминуемой кончины бессмысленного страхового агентства, чьи клиенты все вместе взятые давно мне осточертели, не говоря уж о начальнике, пузо которого я возненавидел с первых месяцев работы. Когда «Городское бюро страхования» считало последние минуты до гибели, я твердой рукой пригвоздил к столу шефа заявление об уходе.
— Андрей, — грустно пробурчал тот, — бежишь с тонущего корабля?..
— Вы называете меня крысой? — усмехнулся я, и, не дожидаясь ответа, схватил трудовую со стола и вышел. Теперь я свободная крыса.
Вечеринка удалась. Еще не начало светать, но можно было сказать, не боясь ошибиться, что она удалась на славу. Шумная толпа смела всю провизию в доме, на полу хаотично валялась груда бутылок, разбитая кем-то посуда и, кажется, остатки любимого салата. Музыка еще бьет по вискам, туго натягивает перепонки, и в горле стоит пожар. Глаза еще не отвыкли от мерцания, уши — от людского гама, руки — от теплых рукопожатий. Я плавно несся по течению навстречу шумному обрыву. Это ясно, завтра будет до тошнотворности скучным, и голова пойдет кругом от одних только воспоминаний, но сегодня… сегодня она медленно закрывает за собой дверь, не дав даже крошечному лучику проскользнуть по вмиг съежившемуся покрывалу…
Утро улыбнулось мокрым дождем, прорвавшимся в распахнутые окна. С трудом открыв, кажется, намертво слипшиеся глаза, я слегка поежился и, оглянувшись, увидел усталое лицо девушки на соседней подушке. Она показалась мне милой. Коснувшись плеча, я почувствовал теплоту и тихо прошептал с ухмылкой:
— Неплохо…
На кухне творилось что-то ужасное. Негде было поставить тарелку, которой, впрочем, также не было. Едва сдерживая желание расшвырять все по стенам, превратив некогда уютную комнатку в поле кровавого побоища, я схватил со стола откусанный бутерброд и вернулся в спальню. Заметив, что девушка поменяла положение и сползла куда-то ближе к моей подушке, что, наверное, еще хранила мой запах, я тихо присел рядом и наклонился к ее уху:
— Как тебя зовут?..
— Ира… ты меня не помнишь? — не открывая глаз, словно сквозь сон, проговорила она слегка хрипло, и добавила: «Еще не хватало…»
Я несколько минут разглядывал ее ухо, причудливые извилины раковины. Затем почувствовал теплый запах ее дыхания, и как-то невольно подумал о необходимости сходить в ванную, но делать этого жутко не хотелось.
— Где мы познакомились? — снова спросил я, даже не думая о том, что девушке может показаться это оскорбительным.
— Вчера… здесь, — она вдруг зажмурилась и потянулась. Показав белые с желтоватым отливом зубы, она улыбнулась.
— В гостях ведешь себя как дома, — сказал я, еще ближе придвинувшись к ней.
— Мне твое мнение неинтересно, — она все еще улыбалась, и мне перестало это нравиться.
— Оденься и уходи, — не меняя тона, проговорил я, ни капли не сожалея. Вот только отодвинуться от ее жаркого тела мне и в голову не пришло: бывает, знаете ли, так, что тело и разговор действуют в беспричинной хаотичности, не оставляя ни малейшего шанса разрулить ситуацию по всем канонам жанра. Сначала ее улыбка погасла, но, заметив неподдельный интерес в моих глазах, она вновь засияла, осторожно положила ладонь на мою шею и ничего не сказала.
— Ты еще и глухая, — продолжал я, — но мне действительно нужно, чтобы ты ушла.
— Ты боишься, что нас застанет твоя девушка? — она сказала это так невозмутимо, что я на секунду поверил в существование этой девушки.
— Какая девушка? Не смеши меня. Я свободный человек…
— И значит можешь делать все, что тебе вздумается, — перебила она, и мне показалась, что сказала она это как-то грустно, словно сама хотела оказаться на моем месте. На месте человека, кого ничто не держит, и потому он может идти не уставая.
Меня действительно нигде не приковали оковами. Я всюду был свободен, будто живой в аду. Совсем недавно я вынужден был вставать в семь утра, натягивать на онемевшие ноги брюки, которые перед этим минут десять гладить почем зря, пять минут елозить жесткой щеткой по желтевшим от курения зубам. Каждый день я пялился в компьютер, где так отчетливо виднелась фига. Каждый божий день я улыбался клиентам, которые, конечно, ни в чем не виноваты, но их постоянное тошнотворное мелькание перед уставшими от монитора глазами, и законное, но уж очень надоедливое желание знать истину подводных камней страхования, наводили на меня смертную скуку. Вчера я отделался от этой жуткой обязанности.
— Ты хочешь есть? — сменил я гнев на милость.
— Если только ты приготовишь, — прищурив глаз, проговорила она, закутавшись снова в одеяло. И почему я не помню ночи?.. Нет, все же что-то припоминаю, но очень смутно. Возможно, время пройдет, и я почувствую как наяву ее губы у себя на ухе.
— Хорошо, — сказал я, даже не думая говорить «нет».
Через пятнадцать минут я принес в спальню поднос с яичницей на сковородке, двумя кусочками хлеба, вилками и стаканом чая для нее. Себе я припас бутылку холодного пива. Я сел в кресло напротив. Насладившись шипением и первым глотком, мне вдруг стало любопытно разглядеть ее с ног до головы. Ну что ж, Господь ее не обидел, но и не был уж очень щедр. Первое, что бросилось в глаза — плечи. Сутулость, давно победившая отчаянные попытки разделаться с ненавистной привычкой, делала ее трогательно беззащитной. Казалось, держать спину прямо, а это она время от времени проделывала, было для нее неким раздражительным посылом собственным нервам. Понимаю, всю жизнь ломить в себе природу до тошноты противно. Глаза… Ее глаза не выделялись ничем, если вспомнить все те глаза, что мне приходилось видеть. Разве что они постоянно смеялись, или лучше сказать, высмеивали. Цвет их разглядеть не удалось — что-то среднее между карим, серым и зеленым. Черты лица скорее правильные, чем красивые, кожа — не слишком ровная и румяная, но и не безобразная. Так, кожа как кожа. Фигура — вот чем она могла действительно гордиться, и, судя по ее порой дерзким движениям, она с успехом это делала. Портрет рисуется не слишком привлекательный, но она мне понравилась: в ее заурядной внешности чувствовались жизнь и смысл. В ее голове явно шевелились побудительные мысли, что смело можно назвать присутствием характера. Нет, она не красавица, но что-то в ней есть.
— Что ты так на меня смотришь? — набив рот яичницей, промямлила она, и снова улыбнулась.
— Разглядываю, — ни капли не смутившись, сказал я, и продолжил нагло пялиться на нее.
— Ну и как, нравится?
— Нет, — я знаю, что порою бываю жесток, но моя беспричинная прямолинейность никак не повлияла на выражение ее лица. Только в глазах я заметил едва промелькнувшую презрительность — вроде как, человек, уважающий себя, никогда такое не скажет. Тогда я добавил. — Зато честно. Зачем врать? Тебе же будет легче…
— Ты прав, мне пора идти, — вдруг сказала она, подскочила с кровати и начала быстро одеваться. Я никак не отреагировал. В голове закружился ворох разнообразных мыслей, теперь уже не связанных с этой особой, которая представилась мне Ирой. Но я не настолько хорошо привык к ней, чтоб это имя намертво приклеилось к ее вечно улыбающейся физиономии. Я уже и позабыл о ней думать, когда вдруг услышал из прихожей ее голос:
— Закрой дверь!
— Сейчас…
— Я оставлю тебе мой номер, ну так, на всякий случай… — она сказала это твердым голосом, но он выдал ее нарочитое спокойствие. Когда я вошел в прихожую, чтобы закрыть дверь, ее уже и след простыл, а на полке для ключей лежал маленький клочок бумаги. На ней был номер. Я даже не тронул его:
— А ведь верно, случаи бывают всякие…
* * *
Сегодня, когда я вышвырнул за ненадобностью постную рожу офисного негодяя, мне захотелось натянуть маску свободы и счастья от этой самой свободы. Но ведь и она способна встать посреди горла. И от нее голова способна кружиться, что под конец так и тянет остановиться. Но мне ее жутко не хватало, и без всего того, что я накопил за жизнь в кресле на колесиках, я не умер, не бухнулся тут же носом в пыль дороги, а вдруг стал мечтать. А мечты… они не то что поднимают нас на ноги, они дают нам еще и крылья. И вот я летел навстречу чуду — к двери серого здания с развеселыми вывесками, в предвкушении уже будто причмокивая от сладости будущего. Да, это тоже похоже на офисный улей, но я-то ведь не стану расслабляться тут в сотах.
Постучав как можно вежливей в дверь с угрожающей надписью, я тихо вошел в кабинет, пропахший запахом дорогих сигар, так же тихо и осторожно сел в кресло, стоящее сбоку, и уставился на человека, важно и степенно перебирающего какие-то документы.
