Но это еще не конец. Самым интересным в этой истории оказалось ее продолжение. Дело в том, что эта выставка висела в ресторане еще несколько дней, как выставка-продажа, и за две Катиных картинки было в первый же день предложено: за «Бой быков» – 10 тысяч франков, а за «Фонтан Невинных» – 12 тысяч. Какая-то часть этой суммы должна была уйти устроителям выставки, но, в общем, это был вполне приличный заработок для одного дня работы. Правда, через день позвонил Нечаев и выяснилось, что и это не предел, что после статей в газетах стоимость картин повысилась, люди оставляют в ресторане свои визитные карточки с ценой, которую они предлагают. Мы запретили вывешивать на картинах табличку «Продано», и так прошло еще несколько дней, цена картин каждый день росла на 2-3 тысячи франков. Вадим, трепеща, подсчитывал свою долю, которая уже окупала аренду ресторана, и говорил мне с восторгом и уважением: «Ну ты дал!»…
Но когда мы решили, что все, важно не передержать картины и вовремя их продать, у меня дома вдруг раздался звонок из Москвы. Звонил мой приятель, президент Международной федерации художников Эдуард Дробицкий. В свойственной ему грубоватой и прямолинейной манере он сказал:
– Саш, здорово! Ты чего, в Париже, что ли? Это хорошо. В общем, так. Через неделю откроется наша выставка на Лазурном берегу, там есть какая-то гостиница, название не помню, но такое румынское…
Я осторожно спросил:
– «Негреско»?
– О, точно! – он говорит. – Это что за гостиница?
Я говорю:
– Ну как бы тебе объяснить, старик? Эта гостиница является самой дорогой и самой роскошной гостиницей Лазурного берега, включая Монако. А может быть, и самой дорогой в мире.
На что он говорит:
– Ну, тогда нормально. Понимаешь, 25 лет, со времен «бульдозерной выставки», мы, русские художники андеграунда, пробивали себе путь к признанию в Западной Европе. И наконец добились своего. Сейчас наши самые знаменитые художники – Рабин, Целков, Биленок и я с Ириной Горской – приезжаем на Лазурный берег и устраиваем выставку в этом отеле. Поэтому ты встречаешь нас в Ницце и покажешь нам этот берег, чего там на нем лазурного.
Я говорю:
– Понимаешь, Эдик, ты позвонил не вовремя. У меня тут совершенно неотложные дела, я не собираюсь ехать на Лазурный берег.
Этим сообщением твой тезка и замечательный художник Дробицкий был совершенно потрясен. Будучи родом из кубанских казаков, он не понимает ни притворства, ни мелких хитростей. Он рубит напрямую:
– То есть как? Ты чо, Саш, не врубаешься? В кои-то веки я еду на Лазурный берег, и что? Я там выйду на станции Ницца и, как последний совок, не буду знать, в какой стороне море? Так, что ли?
Я говорю:
– Но у вас же официальная делегация. У вас будет гид, вас встретят, все покажут.
– Это не факт. Там сейчас происходит международный рынок по продаже земли и недвижимости разных столиц, и туда едет все московское правительство. А под это дело решили везти и культурную программу, вот нас в нее и включили. Как называется отель? «Негреска»? Это маленькая негритянка, что ли? Нет? Но отель-то хороший? Там хоть картины можно повесить?
Я говорю:
– Понимаешь, старик, там вообще-то картины уже висят.
– А чего там висит?
– Ты сам увидишь, что там висит, когда приедешь.
– А освещение там какое?
– Ну, там есть люстра в центральном зале.
– Всего одна люстра? Одна – это мало. Нас пять художников, везем каждый по нескольку работ. Люстра небось тусклая?
Я говорю:
– Понимаешь, какая штука… Ее Николай Второй заказал для Зимнего дворца, для своего Тронного зала, но тут грянула революция, и он не смог ее оплатить. Поэтому люстру выкупил отель «Негреско» и повесил в этом зале.
– Да? А большая люстра?
– Не очень, Эдик. Метра три в диаметре.
– А, ну тогда ладно. Так что, ты настроился?
И хотя я люблю Дробицкого и считаю, что провести время в его обществе, да еще с другими знаменитыми художниками огромное удовольствие, я говорю:
– Эдик, я же тебе сказал, что я занят.
– Старик, это не по-человечески. Если ты меня не встретишь в Ницце, я обижусь, ты меня знаешь.
Но я гну свое:
– Эдик, мне, конечно, приятно тебя прогулять по Лазурному берегу, но я не могу здесь все бросить. Я на этом и деньги потеряю, и какие-то контакты. Чтобы я туда поехал, у меня должен быть стимул.
– Какой тебе еще стимул? Что я тебе – заплатить должен?
Я говорю:
– Что за ерунда? Мы же друзья. У вас сколько художников?
– Пять.
– Давай сделаем так: давай еще одного художника включим с двумя работами.
– Саш, ты вообще в своем уме? Ты слышал, кто там выставляется? Ты воображаешь уровень художников?! Это люди, которые всей своей жизнью выстрадали эту выставку! А ты мне говоришь про какого-то художника. Что за художник? Хотел бы я знать фамилию, которая может стоять рядом с этими художниками! Кто такой?
Я говорю:
– Это не художник, это художница.
– Какая еще художница? Что ты мне голову морочишь?
– Ты ее не знаешь.
– А работы у нее говно?
– Нет, работы имеют огромный успех в Париже на выставке в ресторане «Куполь», где, между прочим, выставлялся Пикассо. Я тебе притащу кучу вырезок из «Фигаро», «Франс суар» и других изданий, чтобы ты убедился, что это совершенно несказанный талант.
На том конце провода раздался скрип, он говорит:
– Ладно, приеду посмотрю. Может быть, одну работку поставлю, если она достойная. Только без всякого каталога, без афиши. Просто будет сбоку стоять на мольбертике одна работка. Художница эта вообще жива?
Я говорю:
– Пока да.
– Но ее хоть можно людям показать? Ты же понимаешь, там будет открытие и банкет, приедет Лужков с Церетели. Мы не можем включать в нашу компанию какую-нибудь корову. Работку, может, и покажем, а людей надо тщательно отбирать.
– Я постараюсь, Эдик. Какого числа ваша выставка?
– Через неделю.
– Хорошо, через неделю встречаемся в Ницце.
Я повесил трубку, и мы с Катей помчались в «Куполь» забирать картины. И обнаружили совершенно неожиданное препятствие. Мой друг и устроитель выставки Вадим Нечаев категорически отказался их отдавать, потому что он уже договорился об их продаже, причем одну за 20 тысяч франков, а другую за 18, что в переводе на ваши зеленые составляет общую сумму в 7 тысяч долларов. Совсем неплохие деньги за две почеркушки. А доля Нечаева была 30 процентов. И ему нужно было платить за банкет, за аренду зала и так далее. Он мне устроил дикий скандал – мол, если хочешь забрать картины, гони двенадцать тысяч франков за участие в выставке и упущенную выгоду. Я говорю:
– Да ты вообще не хотел их брать на выставку! Ты говорил, что их никто и смотреть не будет!
– Мало ли что я говорил!…
В результате долгих торгов мы сошлись на том, что Катю принимают в члены Ассоциации русских художников и писателей Парижа, в связи с чем ей выдают соответствующий билет с фотографией, и одна картина уходит за 20 тысяч франков, из которых мы получаем 14 тысяч. А вторая картина остается нам, потому что мы едем на выставку на Лазурном берегу. Узнав про выставку в «Негреско», Нечаев вообще открыл рот и долго не мог его закрыть. И когда мы уходили, неся под мышкой картинку «Бой быков в Испании», я снова услышал вслед: «Ну, ты дал!…»
А мы сели в автомобиль и поехали на Лазурный берег, к теплу и солнцу. Там мы встретили Эдуарда Дробицкого и всю его русскую компанию. Я честно выполнил свое обещание и выкатил им полную программу: отвез в ресторан «Мер Жермен», самый лучший ресторан в Вильфранше, и в «Кафе де Туран» в Ницце на площади Гарибальди. Ребята были довольны, никто не ворчал, что они никому не известную девочку с ее картинкой пустили наравне с собой в «Негреско».
Тут надо рассказать, что собой представляет этот отель. Ты его скоро увидишь, поскольку мы как раз туда и едем, а пока поверь мне на слово: если уж мэры городов всего Лазурного берега выбрали его для своей встречи, то это не самая последняя гостиница в мире. Это очень красивое здание, выходящее на Променад-дез-Англе, то есть на главную набережную в Ницце. А главным украшением гостиницы является огромный круглый зал со стенами из красного бархата, с мраморными колоннами, с красивейшим ковром в центре зала, с великолепной люстрой, по случайности не попавшей в Зимний дворец. Так вот, между колоннами были поставлены мольберты с работами наших лучших художников, а в одном уголке притулилась скромная работа Кати. На банкет и выставку были приглашены следующие товарищи: с русской стороны – делегация московского правительства, а с французской стороны – мэры Ниццы, Канн, Антиба, Сен-Рафаэля, Сен-Тропеза, Ментона, премьер-министр Монако и другие хозяева Лазурного берега. Кроме того, собрался бомонд, поскольку началась весна и все звезды парижского бомонда уже были в Ницце.
