Пульс 145. Нельзя думать ни об индейцах, ни о чем негативном, все сразу отражается на запястье.
Я незаметно скользил по району. Прохожий в камуфляже с небольшим рюкзаком и биноклем вблизи Центрального парка не вызывал подозрений. Диктофон я спрятал под курткой.
Притормозив у почтового ящика, я прислушивался к первым ощущениям. Это очень важно. Если появлялась потребность дополнительного изучения объекта, помечал его и возвращался на место поздним вечером. К дому приближался исключительно ползком; только проверив тылы, вставал во весь рост и настраивал оборудование.
Некоторые объекты по причине пышной растительности двора позволяли интимное знакомство с жизнью семей. Мне удавалось залечь за густым кустом сирени, и всего лишь в трех метрах от меня жарили мясо на гриле, пили сухое белое вино и обсуждали вещи, возбуждавшие мою фантазию.
Как-то ранним утром, прибежав к себе в квартиру, я перечитал свои записи.
«Ни стыда, ни совести! Чешут языками, шатаются по двору, не проникаясь его простой красотой. Трещат, как сороки, а ходят, как тюлени. Нет, не напрасно я насмотрелся передач о природе, теперь могу распознать любое зверье. Откуда у людей это собственничество чистой воды, эти повадки? Вот напористый тюлень переваливается в кричаще-пестрых шортах, ноги в жидкой поросли светлых волос искусаны комарами. Венец всего – шлепающие по свежесрезанной траве ступни с корявыми пальцами, между ними черные катышки от носков, которые он задумчиво выковыривает толстым указательным пальцем. Я знаю это млекопитающее, нет, не лично, а чую нутром. Тюлень переваливается на влажной траве – понадобятся целые сутки, чтобы она распрямилась, – открывает импортное пиво, поднимается по ступенькам террасы, наслаждаясь прикосновением древесины к босым ногам. За это прикосновение люди готовы выложить полтора миллиона. Такова средняя цена частного дома в этом районе. Пивная отрыжка звучит как призывный крик братьям по виду. Никто не откликается на призыв, мы остаемся вдвоем в ночной тишине. Но только я знаю это, он-то думает, что один. Вдыхает воздух, отщипывает ягоды со смородинового куста, который пятьдесят два года назад посадили фронтовик и его жена. Не трогай запретный плод! Черная смородина лопается на пожелтевших зубах, и мякоть ягоды растворяется во рту. Так жаден, что, не прожевав первой, хватает уже вторую. Ешь, наслаждайся, на ночь обжирайся!»
Я все подчинил высокой цели. Держал равновесие в треугольнике: работа – халтура – встречи с Сини.
Основной работой я занимался меньше всего. По утрам на складе успевал пару часов покемарить, причем со спокойной совестью. Окончательно просыпался я только по возвращении домой. После душа заправлял себя фруктами, водой и ржаным хлебом и подкачивал мышцы брюшного пресса. В шесть принимался за икры марафонцев. Я видел не уплотнения в мышцах, а только купюры.
Как-то завскладом Сиикавирта поинтересовался причиной моей усталости. Я сказал, что готовлюсь к участию в Стокгольмском марафоне. Сиикавирта ответил, что ценит мое увлечение бегом на длинные дистанции, но еще больше он ценит, когда в фуры загружается именно тот товар, который заказал клиент. Я пообещал снизить темп подготовки и быть более внимательным.
Я сократил долю эротического массажа, оставив только трех женщин. Я подбирал их весьма тщательно: все они были страшные и неразговорчивые. Самое главное – при работе с ними мне ни разу на ум не приходила Хелена. Я поднял таксу, обосновав ее уровнем цен в данной сфере, и тем, что я единственный предлагаю данную услугу в районе. Сейя, Пирьо и Синикка согласились. Я постарался полностью исключить эротические услуги в те выходные, когда Сини приходила ко мне. Один раз чуть не попался. Выпроводил Сейю в пять минут шестого, а в семь минут шестого у подъезда уже стояли Хелена и Сини.
Чувства обострились. Это проявлялось во всем, что бы я ни делал.
Ползая в кустах, я узнавал букашек, которых последний раз трогал в глубоком детстве. Пробираясь босиком по траве к дому, я чувствовал росу и мельчайшие камушки, осыпавшиеся с детских ног. За чтением истории послевоенного заселения ощущал себя одним из тех 420 тысяч переселенцев и фронтовиков, которым нужна была крыша над головой как можно быстрей. Рассматривая фотографии старых домов, я жил той послевоенной жизнью. Я был Эркки, Каук-ко или Пентти, который впервые сидел в собственном доме, сам себе господин, с молодой невестой на коленях, хотя в ушах еще свистели осколки, и временами казалось: что, снова надо зарыться по горло в болото и закрывать глаза? Нет, больше не надо. Женщина на коленях, луна в небе, а в пальце заноза из стены собственного дома.
Мое физическое состояние как-то само собой стало великолепным: в течение суток пульс оставался оптимальным. Я пил много жидкости, варил легкие супчики. Не баловал себя шоколадом, не говоря об алкоголе, от которого я почти полностью отказался, увлекшись бегом. Спал я урывками и всегда, проснувшись, выполнял комплекс упражнений для мышц брюшного пресса, чтобы успокоить капризные нервы.
Чем конкретнее становился для меня мир собственного дома, тем сильнее он привлекал мое внимание, словно бешено вращающийся диск циркулярки. Временами я жалел, что раньше не внимал Хелене, ее мечте о доме.
С другой стороны, суть проясняется, когда столкнешься с предметом лоб в лоб.
Правда, ясность эту можно истолковать по-разному. В свое время я путешествовал поездом по Европе и по опыту ожидал заблуждений. Подобно тысячам одурманенных молодых людей, с рюкзачком за плечами я посетил вокзалы разных городов Европы и вернулся в Финляндию абсолютно уверенный в том, что только я один в огромном мире смог постичь, чем Финляндия отличается от других стран. Итогом всех путешествий в башке засела информация, где в Париже на вокзале Гар-дю-Норд продают круассаны с начинкой.
Я напомнил себе, что речь сейчас не об общем знакомстве с Европой, а об основательном изучении видов жилья в Финляндии.
Возвращаясь из своих вылазок, я ощущал себя так, будто побывал за границей в незнакомой культуре. Чтобы успокоить свой пульс и чувства, я прежде торчал под душем пять минут, а затем расшифровывал диктофонную запись и заносил в блокнот свои впечатления.
«Объекты и их особенности. Первые наблюдения. Вряд ли дадут материал для последующего изучения:
Одноэтажный дом из белого кирпича, деревянный каркас, обложенный кирпичом, построен в 80-х годах, пологая черная двускатная крыша, на внутреннем дворике беседка с грилем, в гостиной паркет, в кухне линолеум, в спальне желтые шторы. Темные оконные рамы, на форточках сетка от комаров, четыре комнаты и кухня. Дети-подростки провоняли свои две комнаты, и запах распространяется по всему дому из-за плохой вентиляции. Хозяйка мечтает о собственной жизни, хозяин изучает генеалогию.
Одноэтажный дом из красного кирпича, плоская крыша, построен в 70-х годах, на внутреннем дворе беседка с грилем, в гостиной большие окна с видом на внутренний двор. С дороги увидел следующее: супруги лет шестидесяти пьют во дворе кофе с тортом, друг с другом не разговаривают, у женщины под носом журнал „Глория", у мужчины стеклянный взгляд. На въезде „фольксваген-пассат", на стене висят санки для внуков. Хозяин – онанист. Основание: контакт с помощью бинокля в 21.34 через окно в кабинете. Полтора часа в Интернете, просмотр секс-сайтов, правда, обе руки на клавиатуре.
Дом, обшитый досками, подарок шведов, построен после войны. В районе обнаружено с десяток аналогичных домов. Заросший маленький двор со скалой. Сини хотела спуститься со скалы, но я запретил. Белая деревянная садовая мебель, четверо взрослых – соседи пришли в гости. На столе шесть бутылок белого вина, откупорена уже четвертая. Говорят обо всем, не заостряя особо внимания ни на чем, в беседе касаются семейных детских садов, состояния жилья в Хельсинки, сетуют на уродливые жилые районы, пьют за то, что Бог миловал там поселиться. Собеседникам лет эдак 38–45, средний доход около 150–200 тысяч марок в год, две машины у обочины, примерно восьми лет. Кислые речи, красные морды.
Деревянный дом, построен после войны. Одна агентша рекламировала объект на этой улице – якобы он находится в парковой зоне. Понятно, спрос-то выше, чем на районы многоэтажек; вот она возьми да и перенеси улицу в другую часть города. Глянь-ка эту фирму в телефонной книге, оставь сообщение: „Корова, ты вышла из своего загона". Объект зеленого цвета, старый дом в плохом состоянии, садовый участок. На участке старые посадки и столь же старая пара. Мужчина – муниципальный служащий, женщина – медсестра зубной клиники. Детей нет, обдумывают переезд в многоэтажный дом, информация основана на диктофонной записи, сделанной в субботу вечером с близкого расстояния. Хотят за дом миллион двести тысяч. В названной сумме миллион явно лишний. Если бы аналогичный дом находился в Рюмяттюля, на островах близ Турку, его можно было бы выторговать за сто пятьдесят тысяч. Я бросил им в почтовый ящик анонимную записку: „Предлагаю двести тысяч за дом в том случае, если вы отремонтируете крышу и уберете из подвала всю рухлядь".
