— Дот, это ты?.. — Ее голос переходит на визг. — Ты жива?! Как, где ты? Девушка, я словно сплю! Хассан, Дотка звонит, Хассан!
Я слышу, как она кричит мужу, а у меня в ушах стучат барабаны.
— Жива, только сейчас оглохну, — смеюсь я сквозь слезы.
— В Триполи прошел слух, что ты попала в автокатастрофу, что нашли труп, а вся твоя ливийская семья растаяла в тумане. Все мы тебя оплакивали, а для нас, ливийских полек, я организовала небольшую вечеринку в твою честь. Все напились… — Она шмыгает носом.
— Это значит только одно: буду жить долго, — говорю я, счастливая, что кто-то все-таки обо мне помнил.
— Спроси у нее наконец, где она сейчас, я туда приеду, — слышу взволнованный голос Хассана.
— Не представляю, где нахожусь, но обо мне хорошо заботятся, люди отличные, международная группа. Еду в Триполи, говорят, что осталось каких-то сто километров.
— Как нам тебя найти? — спрашивает Хассан, вырывая у Баси трубку.
— Знаешь, может, они меня к вам подвезут, они сами предложили. Живете на старом месте?
— Да, так и живем на Гурджи и никуда не собираемся переезжать, — отвечает Хассан и понемногу успокаивается. — Сумеешь к нам попасть?
— С закрытыми глазами, — я растроганно смеюсь и впервые после того, как покинула Аль Аванат, вздыхаю с облегчением.
Объятиям и слезам нет конца.
— Баська, очевидно, хотела бы пригласить сразу всех ваших подруг, но это нужно хорошо обдумать, — рассудительно говорит Хассан. — Боюсь, что мы должны сохранить все в глубокой тайне.
— Поддерживаю, — присоединяется к разговору Джузеппе. — Я уже был свидетелем подобных ситуаций. Нельзя ничего разглашать, только не в этой стране. И нужно действовать как можно быстрее. Лучше не выходи из дому до того момента, пока все не образуется и ты со своими дочками отправишься в аэропорт, в порт или не пересечешь границу.
— Но я не имею понятия, где мои дети, живы ли еще! — дрожащим голосом говорю моим друзьям. — Как я их найду, сидя здесь и попивая кофе?
— Ты должна организовать осторожное расследование. У меня здесь есть такой детектив, по темным делам…
— Ливиец?! — дружно восклицаем мы, а громче всех Хассан.
— Спокойно, у него мать итальянка, а отец — ливийский американец. Он в порядке, неофициально работает в организации по правам человека, поэтому знает, что делать в подобных ситуациях. У него есть опыт, — объясняет Джузеппе.
— Хуже всего то, что у нас теперь такой глупый консул, — вмешивается Баська. — Мужчина не для жизни, эгоист.
— Я с ним поговорю как с коллегой, — заявляет Джузеппе. — А если все-таки не захочет ничего сделать, то сам тебе помогу. В конце концов, к берегам Ливии уже много веков подходят испанские галеры, а на их борту тяжело что-то найти, да и мало кому хочется искать.
— Я позвоню Самире, она хорошая девушка, как будто не из той семьи, — говорю Басе через более чем две недели безрезультатных поисков.
— Думаешь, у нее сохранился старый номер? Когда выезжаешь за границу, то меняешь оператора на местного, поскольку он дешевле. Ты же сама говорила, когда куда-то ехала.
— Да, но попробую, несмотря ни на что. Она бы мне помогла, я уверена. Тем более что она не любит моего мужа.
— Тогда хотя бы используй прошлое время или слово «экс», поскольку такая форма ранит мой слух. Я на твоем месте вообще говорила бы что-то вроде «это» или «оно», — недовольно заявляет Бася. — И скажи наконец, что вы узнали в консульстве?! — От волнения она повышает голос.
— Негодяй остался негодяем и должен был как-то скрыть мое исчезновение. Очень ловко решил проблему. Только интересно, кто его обеспечил справкой из госпиталя? — Мой риторический вопрос явно лишний, поскольку ответ очевиден.
— Эта семья плохая, полностью испорченная. Акт о смерти, подтверждение в консульстве, останки, захороненные на мусульманском кладбище, так как мертвая женщина по своей наивности перешла на другую веру. Бедная твоя мама, что она должна была пережить! Жаль, что ты пока еще не можешь с ней связаться и сообщить, что все в порядке.
— Думаешь, информация двухлетней давности еще актуальна? — прерываю я подругу с иронической улыбкой на губах.
— Успокойся, просто некоторые вещи нельзя обговаривать по телефону. У твоей мамы может случиться инфаркт, ведь она уже немолода, — объясняет Бася допущенную бестактность. — Достаточно этих домыслов… Впрочем, если считаешь нужным сделать это сейчас, то позвони. Держи телефон, надеюсь, что именно она возьмет трубку.
Минуту мы сидим молча. Пьем вкусный особый зеленый чай с мятой и пытаемся расслабиться, глубоко дыша. Самира — моя последняя надежда, и если не она, то конец. В Триполи, да и во всей Ливии, от семьи не осталось и следа. У меня, конечно, была мысль связаться с Лейлой или ее матерью, но Джузеппе и польский консул Мартин единогласно заявили, что я смогу это сделать, только подготовив путь для побега. Нельзя знать, как поступят в этой ситуации родственницы Ахмеда. А вдруг они пойдут в полицию, и тогда уже точно будет конец.
— Ajwa, — после очередного сигнала слышу такой знакомый голос. — Ajwa?
— Здравствуй, никакая не Ajwa, а я, твоя золовка, — шепчу я в трубку, а сердце колотится как бешеное.
Тишина. Настолько глубокая и длительная, что даже звенит в ушах.
Я жду.
— Дот, милая моя… — слышу дрожащий голос на том конце линии. — Что они тебе тогда сделали? Ведь ты же не с того света звонишь?
— Ничего, все прошло, закончилось. Я жива.
— Где ты, habibti? Скорей говори! — уже кричит Самира. — Как я могу тебе помочь?
— Я по-прежнему в Ливии, в Триполи.
— Wa Allahi! Я не буду сейчас расспрашивать о подробностях. Хорошо, что тот негодяй далеко, и пускай там остается навсегда.
— Да, знаю, неплохо устроился. Но он ту женщину давно, должно быть, присмотрел, — информация, собранная детективом, подтвердилась.
— Наивных всегда достаточно. А она была особенная, — смеется.
— Так вы вместе живете в Канаде? — спрашиваю, поскольку интерес не дает мне покоя.
— Я… я… Не хочется и говорить. Они поехали вместо нас, вместо меня и Махди. Одна фамилия позволяет, и этого достаточно… Я с этим уже смирилась. В конце концов, я тогда не претендовала ни на какую стипендию. Да и опекуна не имела, так что выехать не было возможности.
— Тебя вылечили? — спрашиваю с тяжелой душой, вспоминая сценарий, который Самира мне представила двумя годами ранее.
— Знаешь, даже не верится, но чудеса случаются, и врачи просто гении.
— Я очень рада… — Я облегченно выдыхаю. — Где вы сейчас?
— Знаешь чудесный городок под названием Акра? — Она тихо смеется.
— Наверное, нет. Но странное название указывает, что ты поехала с Маликой.
— Какая умная девочка. Мы все здесь… Все! — кричит Самира в трубку.
— Что это значит? — У меня перехватывает горло, и я чувствую, что не могу дышать.
— Твои дочери тоже, они здоровы и в безопасности.
— Слава тебе Господи! — Я невольно вскрикиваю.
Баська, которая слушает разговор, начинает прыгать, исполняя победный танец. Потом вырывает у меня трубку и кричит:
— Спасибо!
— Не за что благодарить, это ведь естественно, — растроганно отвечает девушка. — Я тоже уже знаю, с кем ты, — смеется она. — Ahlan wa sahlan Barbara, — здоровается с моей подругой.
— А теперь, Самира, расскажи, что нужно сделать, чтобы дети вернулись к матери. — Бася переключает разговор на себя, а я падаю на диван и заливаюсь слезами.
— Это не так просто. Знаешь мою сестру Малику?
— Наслышана, — выдыхает Бася. — Это и будет самая трудная часть плана?
— Угу. Но мы справимся, должны. Через месяц курбан-байрам, праздник жертвы, и мы приедем домой в Триполи.
— Все?
— К сожалению, да. Но Триполи большой город, здесь легко потеряться. Кроме того… Хадиджа постарается как можно больше времени проводить со своими вредными сынками, а Малика… свет и люди! В Гане сохнет, а как окажется на старых местах, встречам и свиданиям с подругами не будет конца.
— Это хорошая новость. Так, говоришь, через месяц?
— У нас только месяц, чтобы все организовать. Я выведу девочек из дома, возьму в парк развлечений или куда-нибудь еще, а все остальное зависит от вас. Все должно пройти хорошо, поскольку мне не хочется провести остаток жизни в тюрьме.
— Но ведь ты рискуешь! Что скажешь, вернувшись уже без них?
— Семья меня не волнует. Уже через минуту мы выедем в свое изгнание, а на то, что в группе стало на двух маленьких девочек меньше, вряд ли кто-то обратит внимание. У них свои паспорта, они ни к кому из нас не вписаны…
— Хорошо, очень хорошо… — Бася уже составляет план, наморщив лоб и усиленно что-то обдумывая.
— Мама, наверное, поддержит, она не раз жалела девочек, говоря, что они сироты, и прежде всего потому, что воспитываются без матери. Хадиджа после того, что пережила сама, поддержит меня безоговорочно.
