— Мама, наверное, поддержит, она не раз жалела девочек, говоря, что они сироты, и прежде всего потому, что воспитываются без матери. Хадиджа после того, что пережила сама, поддержит меня безоговорочно.
— А Малика… Что с Маликой?
— Она не захочет еще одного скандала вокруг нашей семьи и в первую очередь вокруг своей особы. Поэтому, думаю, из соображений чистого эгоизма будет сидеть тихо.
— Ты права.
— Я ее, в конце концов, знаю лучше всех. Но ничего не должно быть предано огласке, никаких медиа, ни сейчас, ни потом в Польше. Это мое условие. Одно единственное, это ведь немного.
— Ясно, впрочем, так и предполагалось. Все делаем тайно. Никто не знает, что Дорота еще жива и тем более что она сейчас здесь, в Триполи.
— Так держать. Малейший шепот — и я выхожу из игры.
— Окей.
— Давайте повторим еще раз, — настаивает Джузеппе, поскольку сам начал нервничать, как если бы это он крал детей и убегал с ними без документов, как безбилетный пассажир на большом контейнеровозе.
— Специально организовываю День святого Николая первого, а не шестого декабря, так что постарайтесь ничего не испортить, — подчеркивает свой героизм польский консул.
— Хорошо, Мартин, не морочь нам сейчас голову! — Итальянец уже не выдерживает. — Не знаю почему, но именно я буду везти детей в багажнике, а потом попытаюсь переправить их всех на рыбацкой лодке через центр промышленного порта. Так что…
— Мальчики, мальчики, успокойтесь! — Баська появляется, как вихрь, и ставит перед ними большое блюдо с еще горячим творожным пирогом, политым шоколадом. — Съешьте чего-нибудь сладкого и немного остыньте, — говорит слишком веселым голосом, даже как для нее. — Ведь больше всего нервничает здесь Дотка, а вы ее еще больше расстраиваете. Господа, имейте совесть.
Все как по команде поворачиваются в мою сторону и деликатно улыбаются.
— Ну что? — спрашиваю сдавленным голосом и тушу очередную сигарету. — Я собрана и готова, и не такие вещи переживала. — Слабо улыбаюсь и тянусь за большим куском пирога. — Ешьте, ведь такого десерта нигде не найдете.
Сижу, закрытая в каком-то маленьком помещении в консульстве. Слышу голоса, доносящиеся из Ягелонского зала, в котором, как и каждый год, проходит торжество. Доминирует громкий голос Баськи, учительницы младших классов и заводилы на всех детских праздниках.
— Кого мы ждем?! — кричит она. — Кто-нибудь знает?! Петрусь, ты знаешь? Происходит какое-то замешательство — по всей вероятности, бедный мальчик со страха убегает к маме.
— Кто скажет? — настаивает Бася.
— Святого Николая! — слышатся одинокие тихие голоса, а мне снова хочется плакать.
— Теперь давайте все вместе, чтобы он нас услышал и узнал, что здесь послушные дети, иначе он не приедет к нам. Итак, кого мы ждем?
— Святого Николая! — кричат уже все смельчаки.
Слышится, как набирается код на замке двери, и через мгновение вижу незнакомую мне приземистую фигуру. За ней на фоне дверного проема маячит Мартин.
— Наш новый господин посол, он хотел с тобой познакомиться и выразить свое удивление, сочувствие и поддержку, — говорит консул из узенького коридорчика.
— Госпожа Дорота, собственно, я сам хотел все это вам сказать, но просто не мог подобрать слов. — Посол наклоняется и по-джентльменски целует мне повлажневшую от переживаний ладонь. Теперь я замечаю, что это пожилой мужчина лет за шестьдесят, в элегантном спортивном костюме. — Моя жена тоже хотела прийти, но она очень импульсивна и наделала бы столько шума, что все сразу бы сбежались и помешали нашим планам.
— Спасибо, чудесно, — отвечаю я, не зная, что должна говорить дальше.
— Дитя мое, мы так мало можем сделать для вас, что даже стыдно. Вот немного денег для вас и девочек, которые мы собрали. — Дрожащей рукой он протягивает мне помятый серый конверт. — К сожалению, акция не была открытой и коллективной, так что это символический вклад для новой жизни и дорогу в Польшу.
— Господин посол, нам уже пора идти. — Трусоватый Мартин тянет старика за рукав. — Мы должны быть готовы в любой момент и обязаны придерживаться плана, извините.
— Да, да, конечно. Дорота, еще раз успехов вам. — Посол заключает меня в объятия и нежно целует в обе щеки.
Теперь я с облегчением сажусь в кресло и жду сигнала. Если такие люди меня поддерживают, то все должно получиться.
— Святой Николай будет называть имя каждого из вас, и тогда вы подходите, — слышу голос Баси. — Не толкайтесь! Наша, придет твоя очередь! Салем, Рами!!!
Среди всеобщего шума не могу разобрать ни слова, не слышу даже голоса моей подруги. Кажется, что я уже на пределе, но начинаю еще больше нервничать.
— А сейчас приглашаем к святому Николаю Дарью! — кричит охрипшим голосом Бася. — Даруся немного боится и пойдет с тетей Самирой. — Это сигнал, и я вскакиваю на ноги. — Приглашаем сестру Дарьи, Марысю, пожалуйста, где Марыся?
Слышу сзади движение, кто-то быстро открывает двери, и после двух лет расставания я вижу мою маленькую дочку. Она, очевидно, меня не узнает, но через мгновение нежно касается моих волос, и я чувствую, что она уже не боится.
— Ummi? — спрашивает она, оглядываясь на Самиру. — Мама?
— Я показывала ей твои фотографии, — шепчет Самира и в подтверждение кивает ребенку.
После небольшой заминки дочка идет ко мне и обнимает за шею так, словно хочет задушить.
— Хватит этих нежностей, — начинает торопить нас консул. — Для этого у вас еще будет достаточно времени, когда отсюда уедете.
— А где Марыся? — спрашиваю, оглядываясь вокруг.
— Мне очень жаль, но Малика без предупреждения взяла ее с собой на какую-то дурацкую вечеринку. Я не смогла ее убедить, что святой Николай и подарки лучше. Обе меня высмеяли, Марыся находится под большим ее влиянием. — Самира наклонила голову и сжала губы. — Я не проверила, но кто мог предвидеть.
— Это не ваша вина, видно, так угодно случаю. — Мартин хочет как можно быстрее завершить дело. — Дорота, надевай платок, широкий плащ, и мы выходим. Джузеппе ждет на территории консульства. Мы должны это сделать, пока все люди внутри, поскольку потом будет тяжело объяснить детям и взрослым, почему загружаемся в багажник.
— Сейчас, сейчас, что ты выносишь нам мозг?! — Из-за волнения я не могу нормально дышать и теряю всякую выдержку. — Я без старшей дочери никуда отсюда не уеду! Этого не будет! — кричу я, а консул отскакивает, как ошпаренный.
— Извини, я не понимаю, о чем вы говорите, — вмешивается Самира, — но, ради Бога, Дот, ты должна ехать. Один ребенок — это лучше, чем ни одного. У тебя нет документов, никаких прав на дочерей, ты в проигрышной ситуации.
— Молодая девушка, а умнее… — Мартин присоединяется к разговору. Его арабский свидетельствует об отличном знании языка.
— Прошу прощения, я хочу поговорить с золовкой наедине. — Самира беспардонно выталкивает его из комнаты и закрывает двери. — Дот, — она обнимает меня, и мы обе начинаем тихонько всхлипывать, а маленькая Даруся, не осознавая, какая рядом с ней разыгрывается трагедия, лакомится шоколадками, — сестра, ты приедешь сюда еще, отыщешь Мари, я тебе обещаю. Поменяешь фамилию, прическу, цвет волос, никто тебя не узнает, и тогда ты спокойно заберешь свою дочь домой.
— Я не могу без нее уехать, не могу… — Слезы текут по моим щекам, рыдания сдавливают горло.
— Либо ты делаешь это сейчас с Дарин, либо не делаешь вообще, — с грустью произносит Самира. — Выбор зависит от тебя.
— А здесь все изменилось, не так ли, Дот? — Мой муж от волнения подпрыгивает на пассажирском сиденье.
— Да, да, разница большая. Мы тоже здесь были раньше, в 80-х годах, — подтверждает милый сорокалетний мужчина.
— Тогда, господин консул, на Гаргареше еще коз пасли, — смеется Лукаш.
— Настолько плохо не было, но достаточно по-восточному, правда, Тамара? — обращается консул к своей жене, которая сидит рядом со мной на заднем сиденье и грустно смотрит в окно.
— Скажу без преувеличения, тогда были другие времена. Но ты здесь жила позже, правда?
— Да, в конце 90-х и в первые годы второго тысячелетия, — признаюсь я.
— Тогда тут было более по-современному, — смеется он. — Лучше, чем в любом польском доме.
— Семья моего ливийского мужа действительно купалась в достатке и роскоши.
— Да, да…
— Поехали на Гурджи, сейчас в том районе живет ваша бывшая свекровь, и там видели Марысю, — перехожу я на конкретику.
— Да, доброжелательный детектив, тот, из испанского посольства, нашел ее. После смерти Малики мать уехала из Ганы и вернулась на родину, только не могла сама содержать такой большой дом в центре и была вынуждена поменять его на меньший в худшей части города, — объясняет он, с интересом озираясь по сторонам.
