Он приехал туда и на следующий год, то есть в 1969 году, когда до него докатились странные слухи, разобраться в которых не было никакой возможности. Эссола снова приехал в предместье Ойоло с единственной целью — узнать подробности гибели человека, которого любила его сестра. Анна-Мария рассказала ему, что футбольная команда, на которую возлагались все надежды республики во время Панафриканских игр, так отличилась своими провалами, отсутствием дисциплины и грубой игрой, что ее руководители, желавшие снять с себя ответственность и к тому же уверенные в том, что дело здесь не обошлось без саботажа, поспешили предъявить обвинения Вампиру, который давно уже славился своей злонамеренностью и непокорством. После наспех проведенного расследования, во время которого решающую роль сыграли и свидетельские показания Эдуарда, Зеянг был признан виновным не только в оппозиционных настроениях по отношению к режиму Его превосходительства горячо любимого шейха Баба Туры, хотя одного этого преступления было довольно, чтобы приговорить человека к смертной казни, но, что еще хуже, в принадлежности к подпольной организации, занимающейся подрывной деятельностью. Его долго пытали в охранке Фор-Негра, в новом здании, построенном на территории бывшего стадиона, под руководством специалистов службы технической помощи: по словам одних — европейцев, по утверждению других — израильтян. Затем в самолете его доставили в Ойоло, чтобы расстрелять — еще одна прочно укоренившаяся традиция — на арене его собственных подвигов, а иными словами (если перевести на обычный язык этот приговор, который напомнил Эссоле, отлично знавшему историю французского Сопротивления, приказы нацистских оккупантов о казни французских патриотов), — в своем родном краю, на глазах у всех членов его племени.
С пением гимна рубенистского сопротивления, выкрикивая лозунг: «Рубен — единственный отец нашей родины!» — Зеянг, не дрогнув, проследовал к месту казни. Он до конца оставался верен самому себе и не позволил завязать себе глаза перед расстрелом.
Он даже нашел в себе силы выкрикнуть перед смертью имя Рубена — то был последний протест перед роковым залпом.
Вероятно, не найдя нужных слов в этой ситуации, свидетельствовавшей о первых неполадках в колоссальной машине кровавого деспотизма, наспех запущенной в канун провозглашения независимости белыми магами, — неумелыми учениками лжепророка аллаха, преступно навязанного народу, — национальное радиовещание ни разу не упомянуло об исчезновении знаменитого футболиста. Отныне власти уже не решались сдерживать растущее день ото дня волнение народа с помощью мрачных и весьма двусмысленных разглагольствований.
Однако всегда найдется твердая рука, готовая подхватить факел у человека, который пошатнулся. Распространение листовок, обличающих Эдуарда, прекратилось всего на несколько месяцев, а затем началось с новой силой: вероятно, растерявшись на какое-то мгновение, невидимый враг вновь сплотил свои ряды, став еще более неуловимым, чем прежде, и неистребимым.
* * *
Восстановив историю жизни своей сестры начиная с того момента, как она ушла из школы, Эссола, чудом избежавший гибели в лагерях Баба Туры, принялся перебирать в памяти все подробности этой жизни.
«Если бы мы хоть выиграли!» — с горечью думал Эссола. Единственное, что может утешить человека, который с тоской оглядывается на уходящую жизнь и оплакивает бессмысленную гибель своих близких, — это успех дела всей его жизни, конечная победа партии, которой он беззаветно предан, победа товарищей, вместе с которыми он боролся.
Эссола очнулся от оцепенения лишь в тот день, когда услышал разговор матери с одной из ее подруг, возможно даже с соседкой Катри.
— На успение, — заявила Мария, — я хочу поехать на мессу в Нгва-Экелё и останусь там на несколько дней: недавно у меня там отыскалась дальняя родственница.
Именно в этот момент Эссолу вдруг осенило, что он должен делать, и он принялся разрабатывать план действий.
Большие католические праздники служили для крестьян, даже для тех, кто не были католиками, поводом попутешествовать, они подражали верующим, которые совершали паломничество, дабы выполнить свой религиозный обет. Шли они чаще всего пешком, а те, у кого были деньги, садились в автобус. Стало быть, 15 августа в деревне судя по всему почти не останется никого.
Эссолу тревожили главным образом ближайшие его соседи, представлявшие непосредственную угрозу для выполнения его замысла. Но в конце концов ему удалось установить, что Катри, которая хоть и была молода, но отличалась набожностью, по примеру всех пожилых женщин их деревни решила отправиться в католическую миссию Нгва-Экелё 14 августа — чтобы успеть исповедаться и остаться там еще на один день, — она хотела попасть на большую мессу. Эссола знал, что после церемонии верующие, торопясь домой, будут приступом брать автобусы. Видимо, Катри понадобится некоторое время, чтобы добраться до остановки, а затем втиснуться в автобус, к тому же она будет не одна, а со своим сынишкой, так что в деревню ей удастся попасть не раньше трех часов. Эссола рассчитал, что к тому времени он уже покончит со своим делом. Амугу же мечтал в этот день подольше поспать, а потом побродить без дела, пока не вернется жена. Чтобы отвести и эту опасность, Эссола побывал в Нтермелене, а вернувшись оттуда, наплел своему легковерному двоюродному брату, будто случайно встретил в Нтермелене молодых людей, принадлежавших к достославному семейству Амугу, и те попросили передать ему следующее: «Пусть Амугу приезжает 15 августа, в этот день его зятья устраивают состязание, кто больше выпьет вина. Пусть он приезжает один и ничего не говорит Катри. Женщин надо держать подальше от таких дел, а то они все испортят».
— Поедем со мной, — предложил Амугу Эссоле. — Они славные ребята. И к тому же, чем больше безумцев, тем веселее. Поедем со мной, повеселимся как следует!
— Не могу, брат. Я не успел сказать тебе о том, что мне поручено написать отчет для моего министра, и 15 августа — последний срок. А я пока еще ничего не сделал! В другой раз, брат.
Желая пораньше встретиться со своими зятьями, которые, как он считал, с нетерпением ждут его, Амугу вышел в путь в ночь с 14 на 15 августа, а чтобы избежать неприятностей, связанных с комендантским часом, решил пробираться лесом, где он знал наизусть все тропинки. Таким образом, утром, в день успения, в деревне не осталось ни души, кроме Мартина и Эссолы, который только этого и дожидался.
Эссола привез из Нтермелена ящик вина и поставил его на виду в комнате Мартина. Мартин, разумеется, довольно скоро обнаружил ящик и тут же тайком взял литр «Кирави». Обнаружив пропажу, Эссола стал упрекать брата.
— Зачем ты это сделал, мой старший брат? — вопрошал он елейным тоном.
— Клянусь, это не я, — по своей извечной привычке отпирался Мартин.
— Не ты? Тогда кто же? Может, мать? Только ведь она совсем не пьет! Да полно! Говорю тебе: не надо было этого делать, ведь все это вино я привез для тебя.
— Для меня? Да неужели? И я могу выпить все? А в честь чего же это?
— Тише! Не говори никому, и особенно матери. Видишь ли, скоро мы здесь останемся с тобой вдвоем. Отец наш давно умер. Перпетуя тоже умерла. Антония живет в Фор-Негре и говорит, что никогда сюда не вернется. Мать тоже скоро умрет. Возраст у нее для этого самый подходящий, ты не находишь?
— Вот именно! — бесстыдно усмехнулся Мартин.
— Пришло, видно, время нам с тобой помириться! Мы никогда не испытывали друг к другу особой привязанности, а все из-за матери, это она постоянно натравливала нас друг на друга. Что ты на это скажешь?
— Настоящая ведьма, что и говорить, ты абсолютно прав, брат. Теперь-то она наконец отстала от меня, а все четыре года после свадьбы Перпетуи не переставала изводить меня, и знаешь почему? Ей, видите ли, втемяшилось в голову женить меня. Она просто из себя выходила, видите ли, у всех ее подруг полно внуков, а у нее нет! Ясно? Она мечтала стать бабушкой. Но я отбил у нее охоту.
— Как это тебе удалось?
— Есть у меня одна хитрость, я тебе расскажу. Думаешь, я не знаю, что эта старая ведьма сделала из меня? Труса и ничтожество. Я бы тоже мог уехать, как ты, как все наши ребята. Все они давно в городе, ну или почти все, во всяком случае те, у кого за душой что-нибудь было. В деревнях никого теперь не осталось — одни старухи да идиоты вроде меня. Все наши сверстники в городе, одни стали чиновниками, другие шоферами грузовиков или такси. А у меня духу не хватило, и знаешь почему? Я, как сейчас, слышу голос старой ведьмы: «Как-то тебе там придется? Кто тебе станет готовить твои любимые кушанья? Кто тебе даст денег, когда у тебя их не будет? А ведь у тебя их не будет…» — и так далее. Да, брат, ты прав, пришло время помириться нам с тобой. Ведь ты, в общем-то, хороший парень.
