Продолжая стирать белье Амугу и погрузив руки по самые локти в мыльную пену, Эссола внимательно слушал Мартина, наблюдая за ним. А тот брал время от времени бутылку, стоявшую у его ног, наливал себе виски и тут же выпивал стакан до дна. Он сидел на террасе, чуть повыше брата.
— Как только мы вернулись сюда, ведьма надумала меня женить. И пошло: девица явилась сюда со своими родителями, а потом я поехал к ним в гости. Только я-то знал, что не дает матери покоя, — деньги жгли ей руки. Люди ошибаются, считая ее бережливой, так могут думать лишь те, кто плохо ее знает. На самом же деле, как только у нее в руках появляются деньги, ей не терпится их истратить. И тогда я стал наблюдать за ней, подглядывать исподтишка. Она ни о чем не подозревала. Она все считает меня маленьким, в ее представлении мне едва минуло десять лет. Поэтому следить за ней мне было совсем не трудно. И в конце концов я ее выследил, тебе ни за что не догадаться, как мне это удалось. Если бы ты был главой семейства и получил бы кругленькую сумму, выдав дочь замуж, куда бы ты спрятал эти денежки? Подожди немного, я сейчас.
Он завернул за угол дома, и Эссола услышал, как зажурчала струйка, падая на затвердевшую от засухи землю.
— Так куда бы ты спрятал денежки? — снова спросил он, вернувшись. — Ты бы ведь не стал прятать их в солому на крыше? Такая мысль и в голову тебе не пришла бы. А вот старой ведьме, представь себе, пришла. В течение нескольких недель я наблюдал, как она шарит время от времени в соломе, вон там, видишь, над самой дверью. Я еще подумал тогда, что у нее появилась еще одна чудная привычка. Но вот однажды, когда она по своему обыкновению встала на цыпочки, чтобы пощупать солому, я увидел, как она вдруг повернула ко мне перекошенное от ужаса лицо, потом, порывшись снова в соломе, успокоилась. И тогда я все понял. Мне не терпелось, чтобы она ушла, и, как только она исчезла, я сунул руку в солому. Нащупав что-то твердое, я вытащил сверток — это была пачка аккуратно сложенных и завернутых в тряпку крупных банкнот. Я пересчитал: все денежки, старик, были тут, весь выкуп за Перпетую. Ну и дела! Старая ведьма так никогда больше их и не увидела.
До того как ты приехал, она допекала меня каждый день, если только я попадался ей на глаза, а я старался улизнуть, когда она бывала дома. Особенно ее разбирало по вечерам. «Мой дорогой Мартин, — говорила она мне, — признайся по-хорошему, это ты взял деньги? Хочешь, чтобы я умоляла тебя? Ну вот, видишь, я прошу. Отдай мне то немногое, что у тебя осталось, я никогда не стану упрекать тебя. Хоть что-нибудь у тебя осталось? Отдай мне, я отложу их для тебя же. Ведь только ради тебя я хочу сохранить эти деньги, тебе необходимо жениться. Все парни в конце концов женятся…» Я молча слушал и никогда не отвечал ей. А если был в хорошем настроении, то говорил: «Какие деньги я взял у тебя? Где? Когда? О каких деньгах ты говоришь? Я ничего не понимаю, что за ерунда». Подожди-ка, вот он, петушок, которого я мечта приготовить нам на обед. Старая ведьма умрет от злости, когда узнает, ну и пусть. А ну-ка, поди сюда, малыш, иди, иди…
Он бросал арахис и маисовые зерна, пытаясь заставить птицу подойти поближе. Наконец Мартину удалось заманить петушка в дом, и он тут же закрыл все двери. Эссола выпрямился, стараясь на слух определить, что происходит в доме: послышался грохот опрокинутых стульев, яростное хлопанье крыльев, звон посуды и наконец отчаянные крики птицы.
Видимо совсем выбившись из сил, Мартин, пошатываясь, с торжествующим видом вернулся на террасу.
— Я его связал, пусть подождет, — сообщил он. — Когда проголодаемся, поставим его варить. У нас впереди еще несколько дней, поживем на славу, старая ведьма раньше следующей недели не вернется. Да, так вот что было с выкупом за Перпетую. Мне, знаешь ли, крупно повезло, ты и представить себе не можешь, какую приятную жизнь я вел. Только на этот раз не с какой-нибудь деревенщиной, а с цивилизованными людьми — в Ойоло. Я жил у зятя, который просил, ну просто умолял меня остаться у них. Что я ел, что я пил — такого и во сне не увидишь. Правда, под конец денег у меня совсем не осталось, но я ни о чем не жалею. О такой жизни можно только мечтать: я побывал в «Эр Франс» лучшем ресторане Ойоло, так по крайней мере говорили мне приятели, с которыми я туда ходил. У меня были три дружка, с которыми я познакомился там, потрясающие парни, не то что этот несчастный хлюпик Эдуард, нет, это были настоящие мужчины, уж они-то умели повеселиться. Как только я куда-нибудь приезжаю, я сразу же стараюсь подружиться с веселыми ребятами — это верный способ отыскать хорошее местечко в чужих краях. Когда мы ехали в такси, они то и дело спрашивали меня: «Мартин, ты уверен, что у тебя хватит денег расплатиться?» или: «Мартин, ты хоть представляешь себе, сколько стоит обед в ресторане?» А то еще: «Мартин, подумай хорошенько, если тебе нечем будет заплатить, нас сразу же отправят в тюрьму!» И на каждый их вопрос я невозмутимо отвечал: «Не бойтесь, ребята, я гораздо богаче, чем вы думаете». Мое спокойствие и хладнокровие подействовали на них, и под конец они сказали: «Тогда закажи шампанского». — «А что это такое?» — спросил я. «Закажи, сам тогда поймешь», — ответили они. И я заказал шампанского, но лично на меня оно не произвело никакого впечатления. Зато я с уверенностью могу сказать, что этот вечер обошелся мне дорого. Двадцать пять или тридцать пять тысяч франков, не помню точно сколько.
Из-за горы мыльной пены Эссола кивал головой оратору, который понимал это как одобрение. Наконец горячим солнечным лучам удалось пробиться сквозь тучи. Мартина мучила жажда, и он открыл вторую бутылку виски. Появились первые автобусы — это возвращались из Нгва-Экелё верующие. Задумчиво качая головами, лесные гиганты издали смотрели на двух братьев. Поднявшись, Мартин опять принялся что-то напевать жалобным голосом и, схватившись рукой за дверной косяк, видимо, снова хотел пойти за угол, но вдруг с размаху сел или, как показалось Эссоле, тяжело упал на свой стул. Почувствовав себя оскорбленным и стараясь изобразить удивление, Мартин снова вцепился в косяк, лицо его побагровело от напряжения, но он все-таки сумел выпрямиться, хотя ноги его дрожали.
— Что такое? — пробормотал он. — Неужто я уже готов? Из-за такой-то малости? Поверить не могу.
Он ушел пошатываясь, снова облегчился, ничуть не стесняясь, и вернулся назад. Глаза его остекленели, губа отвисла и уже не слушалась его, он не мог говорить и только бубнил что-то невнятное. Эссола решил, что пора действовать, но через минуту заметил, что по обыкновению всех пьянчужек Мартин, облегчившись, протрезвел — он вновь обрел дар речи и твердо стоял на ногах.
— А что, если мне заняться петухом не откладывая? — пробормотал он. — Мне надо что-то делать, не то я, чего доброго, свалюсь. Какая злая штука эта смесь «каркары» и виски, надо будет запомнить. Трое приятелей, с которыми я подружился в Ойоло, рассказывали, что точно так же действует смесь коньяка с пивом, только у меня не было случая это проверить. Ну да у нас все еще впереди.
Он прокричал всю эту тираду из комнаты, наполняя водой огромную чугунную кастрюлю, которую затем поставил на огонь. Вернувшись на террасу, Мартин сделал еще два глотка, вытер губы рукой и снова пустился в разговоры, держа в одной руке бутылку, а другой упершись в дверной косяк.
— Кстати, как раз в то время, когда я был в Ойоло, Перпетуя с мужем совсем рассорилась. О-ля-ля, дела у них пошли из рук вон плохо, точно тебе говорю, старик. Жизнь у них совсем не клеилась. Перпетуя все время плакала, хотя вот-вот должна была родить. Знаешь, какой у нее был огромный живот? Хотя откуда тебе знать… Ты ведь ни разу не видел ее беременной. И уверяю тебя, ничего не потерял. Да, так в тот раз она все время плакала. Однажды она отозвала меня в сторонку и говорит: «Мартин, ты ведь не оставишь меня здесь. Ты все-таки мой брат. Не оставляй меня, иначе этот злодей убьет меня. Отвези меня к матери. Я не могу рожать здесь, это безумие. Не оставляй меня одну, Мартин». На это я ей ответил, что в такие дела не вмешиваюсь. Мыслимое ли дело осложнять себе жизнь из-за всей этой истории! Да стоит ли ради этого на свет родиться? Еще наши предки советовали нам держаться подальше от семейных ссор. Не следует становиться между мужем и женой, иначе потом хлопот не оберешься.
Я думаю, не стоило ей связываться с этим футболистом, может, он-то ее и сглазил. Рассказывают, будто он перед началом каждой игры бросает на поле амулет, чтобы лишить силы своих противников. Может, он околдовал и Перпетую? Зачем ей понадобилось искушать судьбу, связавшись с таким человеком?
Мартин пошел под навес за кастрюлей и, вернувшись, поставил ее на пол террасы.
— Вода не закипела, но для моего дела и такая годится.
Потом он принес петуха, развязал его, бросил в кастрюлю и плотно накрыл крышкой, дожидаясь, пока птица перестанет биться. Выпив большой стакан виски, он заявил, что сейчас будет ощипывать петуха.
