— Мсье недавно в Париже? — спросила старая дама, испытующе вглядываясь в дочерна загорелое лицо гостя все еще красивыми фиалковыми глазами. Коршакевич чувствовал, что он симпатичен хозяйке, поскольку он был всегда спокоен, учтив, платил щедро и, выложив деньги, не считал себя вправе изливать на девушек свои сомнительные сексуальные предпочтения. К тому же он не являлся важной персоной, как большинство завсегдатаев «Пчелы», и в обращении с ним не требовались обычные в иных случаях церемонии.
— Совершенно верно, сударыня, — ответил Коршакевич. — Сегодня обходил Париж после долгой разлуки. Он, как всегда, прекрасен. Однако я не ожидал, что у вас стоит такая жара — совсем как там, откуда я приехал.
— Мсье может принять душ, — живо откликнулась «мадам». — А потом вам, должно быть, понадобится номер?
За этим вопросом скрывался другой. Коршаке-вич перетасовал разложенные на столике фотографии девушек- и ткнул пальцем в портрет красивой брюнетки с явной примесью восточной крови:
— Когда я в прошлый раз был в Париже, мы с ней здесь познакомились, и знакомство оказалось весьма приятным, — во всяком случае, для меня.
— Прекрасно, вам повезло — Дезире вот-вот должна прийти. А мсье, я вижу, однолюб, — заметила «мадам», и в голосе ее прозвучало уважение, которое она, привыкшая к разного рода вывертам, испытывала ко всякому проявлению душевного здоровья. Впрочем, сам Коршакевич отнес бы собственное пожелание скорее к проявлениям обычной лени, поскольку любая новизна требует усилий для ее освоения, а предпринимать какие-либо усилия ему сейчас не хотелось. Бесшумно возникшая экономка провела его в свободный номер. Лежать в ванной Коршакевич не любил, так как это его чересчур расслабляло; приняв душ после дня, проведенного на раскаленных улицах, и облачившись в заботливо приготовленные домашние туфли и халат, он вь?-шел из ванной и направился в крохотную кухоньку, дабы найти в холодильнике что-нибудь освежающее. «Кухни здесь устроены, видимо, специально для тех, кто не мыслит себя без домашнего уюта», — подумал он, наливая в бокал кока-колу, и тут,услышал стук в дверь.
Когда он увидел Дезире, у него захватило дух от ее красоты и от желания. Месяцы, проведенные без женщины, неожиданно заявили о себе. Дезире была студенткой и одевалась по-студенчески просто — джинсы, белая рубашка с закатанными рукавами, никакой косметики и никаких украшений, только на груди из-под рубашки, верхние пуговицы которой всегда оказывались заманчиво расстегнуты, поблескивал золотой католический крестик. Скромный наряд, однако, позволял оценить всю прелесть Дезире — удивительно пропорциональную фигуру, упругую высокую грудь, золотистую кожу, уверенную грацию движений. «Хэлло!» — произнесла она небрежно чуть хрипловатым голосом и, войдя в номер мимо Коршакевича, с любопытством огляделась, словно никогда раньше в нем не бывала. Достав сигарету из пачки, лежавшей на журнальном столике, она прикурила и уселась в кресло, закинув ногу на ногу и бесцеремонно, с легкой насмешкой в глазах разглядывая старого клиента с ног до головы. Коршакевич подумал, что ни у одной из его знакомых женщин не было такого выразительного взгляда, как у Дезире. Если ее глаза смеялись, то хотелось смеяться вместе с ней, если она сердилась, то грозная глубина ее глаз нагоняла страх. Именно благодаря чудесным глазам и нежной золотистой коже неправильное личико Дезире и казалось таким обворожительным.
— Ах, это вы? Как же, припоминаю... Похоже, в этом мире нет ничего нового, — разочарованно произнесла Дезире.
Коршакевич в свою очередь припомнил сделанный им еще в прошлую встречу вывод о том, что эта красотка — порядочная стерва. Раздражение подавило в нем душевный подъем, вызванный красотой Дезире. Теперь он ощущал только желание и сам досадовал на себя за это — нахальная девица вполне заслуживала того, чтобы ее просто выставили из номера. Впрочем, раз уж она явилась и «мадам» было за нее уплачено — экономка, покидая номер, унесла с собой пачку долларов, — следовало воспользоваться ее услугами. Барышня вправе рассматривать его только как источник заработка, но согласно условиям игры выказывать свое отношение она не вправе, иначе и он может рассматривать ее только как купленную вещь. Война научила Коршакевича получать от людей то, что ему требовалось, и против их воли. Не имело значения, почему они уступали — из-за нужды в деньгах или страшась насилия, важно было одно: берущий знал, что добровольно ему никогда бы не дали желаемого. Коршакевичу предстояло вести себя с Дезире так, что это слишком явно отзывалось бы войной. В результате настроение у него испортилось, он вспомнил о делах, взялся за телефон и забыл о Дезире, Он набрал номер своего однополчанина, жившего в Париже, но того не оказалось дома. Коршакевич перезвонил его консьержке, надеясь узнать, когда приятель вернется, но та сообщила, что ее жилец подписал контракт и улетел на полгода куда-то в Африку. «Пся крев!» — выругался Коршакевич сквозь зубы. От дела Тавернье следовало ожидать любых неожиданностей, и меньше всего ему хотелось встречать их с голыми руками, тогда как его приятель-парижанин мог раздобыть в своем родном городе оружие на любой вкус. «Черт, он же обещал мне помочь!» — пробормотал Коршакевич, предвидя, что придется действовать наобум, а этого он терпеть не мог. Он снял рубашку, скомкал ее и с проклятием швырнул на письменный стол, где та повалила старомодный серебряный стаканчик с письменными принадлежностями.
— По-моему, я принесла то, что тебе нужно, — услышал вдруг Коршакевич голос Дезире и с удивлением повернулся к ней.
— И что же это такое, интересно знать? — спросил он. Дезире сделала рассчитанную паузу, с видом знатока разглядывая его торс, на котором под загорелой кожей подрагивали и переливались красиво вылепленные мышцы. Дразняще облизнув острым алым язычком резко очерченные чувственные губы, она наконец ответила:
— Жорж Вальдбс, которому ты звонил, тоже бывает здесь, мы с ним знакомы. Он сказал хозяйке, что ты его друг и что ты порекомендовал ему «Пчелу». Жорж заходил с неделю назад — он уезжал и оставил хозяйке пакет для тебя. Ей почему-то показалось, что этот пакет опасно хранить в заведении, и тогда я забрала его к себе домой.
— Значит, ты не побоялась хранить у себя такую опасную вещь? — поднял брови Коршакевич. — Интересно, почему?
— Хозяйка сказала, что этот пакет передали те бе, а ты в прошлый раз был так мил со мной... Мне захотелось оказать тебе маленькую услугу, а то «мадам», чего доброго, передала бы пакет в полицию.
— Где он?
— В сумочке, — Дезире кивнула на диван — там валялась ее объемистая и основательно потертая кожаная сумка. У Коршакевича мелькнула мысль, что сумку специально так обработали, дабы она не имела чересчур буржуазного вида. Он достал и подбросил на ладони небольшой, но увесистый бумажный пакет, аккуратно облепленный со всех сторон клейкой лентой. Судя по весу, в пакете было как раз то, что ему требовалось, хотя очертания оружия со стороны и не угадывались. Коршакевич сунул пакет в ящик письменного стола, подошел к Дезире и внимательно посмотрел на нее сверху вниз. Она забралась в кресло с ногами и сидела, уютно свернувшись, как котенок. В ее глазах уже не было высокомерия — сквозь мерцание лукавства в них светилась нежная покорность. Коршакевич опустился перед Дезире на колени и поцеловал ее смуглую ручку.
— Ты всегда ведешь себя так дерзко, когда приходишь к мужчинам? — спросил он.
— А ты хотел, чтобы я с порога бросилась к тебе на шею? — фыркнула Дезире, но тут же ласково запустила растопыренную пятерню в его светлые волосы. — А вообще-то мужчины мало отличаются от женщин: женщины тем крепче любят, чем хуже к ним относятся, но и мужчины ведут себя точно так же — так же глупо, я хочу сказать.
— Ну, ты-то, конечно, не такая, — рассмеялся Коршакевич. — По-моему, ты изрядная гордячка.
Неожиданно Дезире грациозным движением выпрыгнула из кресла и опустилась на колени рядом с ним.
— Не со всеми, — шепнула она. — С тобой мне хочется быть рабыней, хочется повиноваться тебе во всем. Ложись.
Он послушно улегся на ковер. Ее прохладные руки, как две золотистые змейки, обвили его шею, затем перетекли на грудь, скользнули на бедра, нашли пряжку ремня. Он вдыхал аромат ее черных волос, в которых мерцали золотые искорки, пока ее упругий язычок ласкал сначала один его сосок, потом другой. Он закинул руки за голову, Дезире заметила вытатуированные на внутренней стороне бицепса цифры личного номера и несколько раз шаловливо лизнула татуировку, словно хотела ее стереть. Склоняясь все ниже, она покрывала поцелуями его грудь, живот, бедра... Коршакевич закрыл глаза. Казалось, водоворот желаний вобрал в себя все его существо, но одновременно к его сердцу поднималась волна нежности, и он не захотел ее сдерживать.
