Он собирался уйти утром до того, как она проснется, но когда разлепил глаза, она была уже в душе, и это показалось невозможно грубым — уйти, пока она в душе, совсем не то же самое, как если бы она проснулась и обнаружила, что его уже нет, — хотя объяснить, в чем тут разница, он не мог. Так что они вместе позавтракали, она рассказала ему, что ждет получения лицензии на сделки по недвижимости, он рассказал ей про свою группу, и его как-то особенно тронуло, что она не причитала по поводу проведенной ими ночи и не говорила чего-то в духе «Я такого никогда не делаю» или «Я была абсолютно бухая», а это бы его точно задело. И так секс привел к отношениям, отношения — к браку, а брак — к появлению ребенка, и только когда было уже слишком поздно, он осознал, что все свершилось лишь потому, что она проснулась раньше него, а влюбился он главным образом потому, что она не стала жалеть о том, что они переспали. О чем со временем, она, несомненно, еще пожалеет.
Врач, сообщающий ему, что он скоро умрет, — тот же самый человек, что через две с половиной недели женится на его бывшей жене. Либо это поэтический оправданный ход, либо какой-то кармический глюк, столь характерный для его жизни последнее время.
Рич Гастингс — худой высокий мужчина с узким лицом и кустистыми бровями, которые компенсируют его убывающую шевелюру и придают ему вид погруженной в раздумья совы. Это он купил Кейси машину и будет оплачивать обучение в колледже. Он не просто заменил Сильвера как мужа и отца, но и, очевидно, справляется с этой ролью куда лучше самого Сильвера. И все-таки Сильверу не удается испытать к нему неприязнь, и вовсе не потому, что он плохо старался. Он немало энергии потратил на то, чтобы вызвать в себе здоровое презрение к Ричу. Но есть в Риче какое-то невозможное простодушие, отметающее всякий цинизм. И вдобавок он явно расположен к Сильверу, а такое с людьми случается крайне редко. И даже теперь, когда Рич сообщает ему, что он скоро умрет, Сильвер не находит в себе ни намека на неприязнь.
— У тебя расслоение аорты, — тихо и мрачно говорит Рич.
— Я не знаю, что это, — к Сильверу вернулся голос, хотя слова все еще звучат для него немного забавно — чужие, они зависают в воздухе, пока не теряют свой смысл.
Рич берет расшифровку его томограммы. Не столько, чтобы показать всю эту разноцветную чепуху, сколько спрятаться за ней.
— На внутренней стенке твоей аорты есть разрыв.
— Не очень-то хорошо.
— Да, совсем нехорошо, — Рич откладывает бумаги. — Твоя кровь устремляется в разрыв, заполняет стенку, отчего слои аорты расслаиваются и набухают. Это еще называют расслаивающей аневризмой аорты.
— От аневризмы люди ведь умирают?
— Да, умирают. Но тебе повезло. Врачи скорой предупредили о ТИА. Они сделали МРТ и обнаружили расслоение.
— Рич!
— Да?
— Прекрати разговаривать как врач.
— Черт, прости, Сильвер.
Ему действительно жаль. Печать сострадания ложится глубокими морщинами на его широкий лоб, отчего брови выгибаются двумя гусеницами. В детстве Сильвер читал маленькой Кейси книжку про гусеницу. Гусеница проедала себе путь через фрукты и овощи, а потом и через твердые книжные страницы. Кейси это казалось смешным до слез. Сильвер так и не просек юмора, но ему просто нравился ее безудержный хохот.
ТИА — это транзиторная ишемическая атака. Нарушение мозгового кровообращения. Вот почему ты временно потерял способность говорить.
— Ох…
— От крови, которая хлынула в разрыв, аорта раздулась, а из-за этого иногда образуются маленькие тромбы. Когда такие тромбы открываются и попадают в голову, это может вызвать нарушение разных функций.
На минуту Сильвер умолкает, свыкаясь с информацией. Он представляет свою аорту в виде размотанного садового шланга, погнувшегося и рваного. Образ как будто верный.
— Значит, я умру?
— Нет, — решительно отвечает Рич. Он поднимается. — Мы очень вовремя это поймали. Тебе нужна срочная операция, но после нее ты будешь как новенький.
— Все так просто?
— Ну, я не стану преуменьшать риски хирургического вмешательства, но ты молод и здоров…
— У меня аневризма. Только что была ишемическая атака. Я не чувствую себя здоровым.
— Ну, разумеется. Я просто имею в виду, что ты — идеальный кандидат для операции. Я бы хотел ее сделать первым делом прямо завтра утром.
— Ты бы один оперировал?
— Да, — он секунду всматривается в Сильвера. — Это проблема? Если да, то я могу…
— Нет.
— Точно?
— Я бы никого больше и не захотел.
— Рад это слышать.
— Если бы я собирался делать операцию. Но я не собираюсь.
Рич поражен чуть не так же, как и он сам. Глаза Рича в ужасе округляются. Рич — хороший человек. Сильверу хочется треснуть его.
— Сильвер, без операции ты умрешь.
— Когда?
— Точно сказать невозможно. Но аорта в конце концов прорвется, это я гарантирую.
— Я понимаю. Спасибо.
— Мне кажется, не понимаешь.
— Я умнее, чем кажется.
Рич растерянно озирается. Не сознавая этого, он делает полный круг в поисках ответа. Сегодня у него выходной. Он приехал специально.
— У тебя есть дочь, Сильвер.
— А у нее есть ты.
Только увидев, как Рич печально качает головой, Сильвер понимает, что произнес это вслух. Присутствие хороших парней вечно выпускает на волю его внутреннего идиота.
— Прости, Рич. Я не то хотел сказать.
Тот кивает, принимая извинения.
— Слушай… — начинает он.
Но Сильвер не в состоянии слушать. Он понимает, что Рич продолжает говорить, но его слова звучат какой-то невнятной тарабарщиной и сливаются с фоновым шумом. Все, что он слышит, — это кровь, пульсирующая в ушах, как прибой, и он закрывает глаза и проваливается в этот мягкий грозовой шум.
Он любил девушку по имени Эмили. Спасательницу. У нее были волнистые темные волосы, которые всегда выглядели так, будто их только что растрепал легкий ветерок. Их первый поцелуй случился вот так. Они сидели в его машине и обнимались на прощание. Они уже определили список причин, почему не могли быть вместе, причин, касавшихся в основном вопросов географии и хронологии, которые они уже дообсуждали до дыр. Посему она чмокнула его в висок, а он ее — в щеку, и потом они еще немного пообнимались. Он чувствовал, как она дрожит, чувствовал ее нежную кожу, скользившую по его куда более грубой, ее пальцы, ворошившие его волосы, их губы, ищущие друг друга, покуда, изобразив удивление, они наконец не встретились. И тогда с ахами и стонами они слились в жарком влажном поцелуе. Были веские причины, почему они не могли быть вместе, непреодолимые обстоятельства, которые ему уже не припомнить, но все, что у них было, — это сладостные, волнующие бесконечные поцелуи, ночь за ночью терзавшие его совершенной незапятнанной любовью, которую ему не дано было сохранить.
Следующие несколько часов он очень смутно осознает присутствие кучки людей, которая с тихим гомоном все растет и рассредоточивается по палате. Здесь его родители, присевшие на подоконник и наблюдающие за ним, словно с театрального балкона. Его идеальный брат Чак, на три года младше, входит и выходит из комнаты, раздавая всем еду и принося родителям горячий кофе. Дениз в коридоре говорит по мобильному, наверное, обсуждает приготовления к свадьбе. А Кейси сидит в углу одна, свернувшись в единственном кресле, перекинув ногу через подлокотник. С каменным лицом она угрюмо глядит на него красными глазами. Он чувствует, что должен перед ней за что-то извиниться, впрочем, именно это он чувствует всякий раз при виде нее. И все же главное ощущение от происходящего — это, что он всех достал. Опять.
— Он проснулся, — говорит Кейси.
Рубен и Элейн оживляются. Чак откладывает в сторону сэндвич, который собирался съесть.
— Эй, — говорит он, — мы за тебя волновались.
— Почему вы все здесь? — спрашивает Сильвер.
Чак выглядит озабоченным.
— Ты в больнице, — произносит он медленно и громко, как для иностранца.
— Я знаю.
— Ты — мой брат, — говорит Чак.
Сильвер пожимает плечами.
— Мы не настолько близки.
Чак тут же обижается, а Сильвер недоумевает про себя, зачем он это сказал. Но не успевает он додумать, как в палату входят Дениз с Ричем. Она отлично выглядит в своем простом черном свитере и джинсах. Даже в этом состоянии онемения он испытывает резкую боль, будто где-то, где понежнее, ковыряют тупой бритвой.
— Ну, — строго произносит она, — ты снова с нами, Сильвер?
Что-то изменилось. Он не может определить, как именно, но все стало ярче, непосредственнее. Голос Дениз, больничные запахи, жужжание флюоресцентных ламп у него над кроватью.
