— Что ты хотэл спросить?
— Ну, это… я хотел… не хочу я, чтоб он ехал сюда. Представляешь, что он сюда припрётся? Он же зек!
— Костык! Ты знаэшь? Ты нэ бойся. Ты напиши ему, пусть едет к тэбэ. Пусть едет, он же отэц твой. Ты сэбэ потом нэ простишь, что его прогнал. Нэльзя отца прогонять. Можэт, он хороший чэловэк будет — и тэбэ хорошо будет.
— А если он плохой будет?
А будет плохой, тогда скажэшь ему, чтобы уходил. А эсли тэпэрь его прогонишь, будэшь до смэрти своэй мучится, что отца прогнал!
Странные слова Джема, что будет он до смерти мучиться, как-то изнутри тронули Костика. За их странностью и непривычностью почувствовалась ему правда.
Да, так. Прогонит он теперь отца, и будет потом думать — а вдруг прогнал он нормального человека, человека, который хотел жить по-человечески. Не просто человека, а ведь отца!
А если не сможет отец по-человечески жить? Что же, разве я могу за него решать? А за мать — разве я решаю? За кого же я решаю? Я решаю за себя. Пусть приезжает, я стыдиться не буду. Вытерплю всё, вытерплю…
— Спасибо, Джем, я всё понял. Поеду ответ писать. Стёпка, будь другом, кати меня назад! Костик прикрыл глаза и подумал ещё раз: «Вытерплю. Я всё вытерплю».
— Я всё вытерплю, кроме голода! — Нинка поглощала бутерброд с килькой, как будто её не кормили целые сутки. Нинка теперь повадилась в самоволку бегать. Сегодня она бегала вдвоём со Стёпкой.
Сейчас же все были на местах и доедали бутерброды.
— Анька, ты что сачкуешь, не бегаешь с нами! В следующий раз вместе пойдём.
— Я боюсь! Не положено же бегать! Поймают — выгонят.
— Не трусь! Не поймают! Мы же бегаем, когда все врачи уходят, а сестры — чай пьют. Тем более — ты ходячая.
— Но ведь не положено!
— Положено, не положено! Тебе если скажут — положено, то ты, небось, жареные гвозди будешь есть!
— Буду есть — тебя не спрошу! — пытается огрызнуться Анька.
Что ты дёргаешь её! Не может она пока! Бегаешь вон с Наташкой, так бегай! — Маша заступилась за Аньку. — Смотри, ты сама набегаешься — колено твоё не заживёт.
— Заживёт! На мне, как на собаке, всё заживает!
— Если бы заживало, ты бы тут не лежала — молчи уже!
— Я хотэла попросить. — Мариэта махнула рукой со своей кровати. — У меня день рождения в субботу. Может, дэвочки сбэгают за тортом? И за конфэтами?
— Ладно, пусть Нинка сидит, с коленом своим! Я сбегаю. Только я не знаю, куда идти. Сбегаем с тобой, Наташка? — Анька, наконец, решилась.
— Сбегаем, сбегаем. Всё, спать давайте!
— А сказку? Анька, давай сказку!
— Сказку, сказку!
— Сказку! — пискнула Светка.
— Ну ладно, раз я уже в самоволку согласилась, тогда я вам сказки буду рассказывать, которые сама придумала.
— Давай, давай хоть какие!
— Я один раз маме одну рассказала, так она меня ещё и выругала — говорит: — что ты мне всякие глупости рассказываешь. А они, сказки эти, у меня сами придумываются, внутри. Это неправильные сказки.
— Давай, рассказывай уже!
— Ну ладно, только не ругайтесь. В общем, так:
Анькина сказка № 1
— Жил-был один мужик. И была у этого мужика одна тайная привычка. Этот мужик коллекционировал понедельники.
— Что? Что? — Нинка поднялась на кровати. — Что?
— Я же говорила — не ругайтесь! Этот мужик коллекционировал понедельники. Ночью, с понедельника на вторник, он всегда сидел до двенадцати часов, ждал, пока понедельник кончался. Только часы пробьют, он сразу — хвать, хватает понедельник и кладёт его в коробочку. Жена всё это знала. Сначала она ругалась, а потом поняла, что бесполезно, и перестала ругаться.
— Тут заругаешься! — Аська как бы входила внутрь Анькиной сказки, и ей там было совсем не плохо.
— Друзья же говорили ему — дурак ты, дурак! Хоть бы ты воскресенья коллекционировал! Воскресенье — самый лучший день недели!
— Нет, — отвечает мужик. — Воскресенье — и так день особый, когда все отдыхают. А вот понедельник — это совсем другое дело! И не приставайте ко мне со своими воскресеньями.
Так прожил мужик двадцать лет. И скопилось у него — за двадцать лет — Машка, посчитай сколько!
Машка полежала маленько и сказала:
— Больше тысячи. Одна тысяча… сорок три… сорок пять..
— Вот. Скопилось у него — больше тысячи понедельников, и уже некуда было коробки с понедельниками складывать. Жена ему и говорит, мол — собирал ты, собирал их всю жизнь, а что толку! Только все спотыкаются о коробки твои. Грузи свои понедельники на тачку, да вези, продавай! Может, хоть какая-то польза будет для семьи.
Погрузил мужик понедельники на тачку и повёз на такой рынок, где всякие птички, рыбки и щенки продаются.
— На птичий рынок! — подсказала Наташка.
— Да, на птичий. Привёз, встал в уголке — понимает, что надо коллекцию продавать, и жалко ему в то же время. Тут подходит к нему другой мужик и спрашивает:
— Что продаёшь?
— Понедельники.
— За сколько лет?
— За двадцать.
— А сколько хочешь за свою коллекцию?
— Тысячу рублей!
Эх, жаль, что у тебя одни понедельники! Я бы у тебя твою коллекцию купил, если бы хоть воскресенья у те были. А кому нужны чужие понедельники, да ещё за двадцать лет!
И ушёл. Стоял, стоял мужик, до самого закрытия рынка достоял. Никто и не подошёл к нему больше. Уже темнеть стало. Вдруг подходит к нему снова тот же самый мужик.
— Ну, что, — спрашивает, — продал понедельники свои?
— Как видишь! — отвечает мужик.
— Ладно, давай, куплю я у тебя, — только дать тебе могу — вот, три рубля!
Грустно мужику, но что делать! Пока стоял, столько всего передумал про свою жизнь, про свои понедельники, про свои вторники и даже про свои воскресенья.
— Давай, — говорит, — твои три рубля! Может, хоть тебе мои понедельники пользу принесут!
Взял мужик три рубля, пошёл в магазин. Купил бутылку портвейна…
— Килек в томате, — вставила Нинка.
— Килек в томате, хлеба буханку, детям карамелек купил и пришёл домой.
— Давай, жена, — говорит — накрывай на стол!
Сидел мужик с женой, пили они портвейн, и было на сердце у них хорошо, потому что начинали они новую жизнь. С тех пор мужик уже ничего не коллекционировал, но каждый год, в этот день, он шёл на базар, покупал портвейн, килек, конфет, и был у них с женой маленький праздник, наподобие годовщины свадьбы.
Один раз я там была, только чай у них пила, потому что портвейна мне — не наливали!
— Да, сказка какая! Ну и сказка — не понятная совсем! — Наденька тянет тоненьким голоском.
— Нормальная сказка! Мне понравилась! — Аське сказка понравилась сразу. Она как будто сама стояла с тем мужиком на птичьем рынке.
Что-то было в этих понедельниках и от её незадачливой жизни.
— Главное, что всё закончилось кильками и портвейном! — сказала Нинка. — Так что сказка — с хорошим концом. А кто слушал, молодец!
— Я бы всё-таки собирала воскресенья, — сказала на прощанье Светка, на удивление всем не уснув — до самого окончания Анькиной сказки…
Когда все утихомирились, Маша потихоньку спросила у Аськи:
— Что Мариэте на день рождения подарим?
— Что Мариэте на день рождения подарим?
— Открытку красивую подпишем. У меня есть, — ответила Аська.
— Я знаешь, что думаю, — продолжала Маша, — помнишь, она всё время песню такую пела: «Ой, серум, серум»? Давай выучим слова и споём ей. Ей приятно будет.
— А слова где возьмём?
— А мы Аньку попросим, она где-нибудь найдёт, у армянина какого-нибудь.
— Давай, только утром.
— Спокойной ночи.
Утром проект подарка был одобрен всеми. Аньке и Наташке оставалось найти армянина.
После обхода, в пятницу, Аньку осенило. Не говоря никому, она вышла из палаты вслед за Жанной Арсеновной.
— Жанна Арсеновна, извините, вы по-армянски понимаете?
— Да я уже обрусела совсем, — ответила Жанна Арсеновна. — У меня муж — русский, я уже и забыла, когда по-армянски говорила.
— А вы такую песню знаете — «Ой, серум, серум»?
— Такую песню даже самый обрусевший армянин знает, — ответила Жанна Арсеновна.
— Жанна Арсеновна, миленькая, перепишите нам слова, только по-русски!
— А зачем вам?
— У Мариэты в субботу день рождения, и мы хотим выучить и спеть ей. Хоть два куплетика напишите!
— Сейчас напишу и принесу тебе. Когда, говоришь, день рождения? В субботу? Надо поздравить! — и, отойдя немного, спросила, обернувшись: «Как же такое вам в голову пришло?»
— Это Маша.
— Молодец…
Жанна Арсеновна принесла Мариэте красивое, расшитое полотенце. Она принесла его уже в понедельник.
А вечером, в субботу, мы праздновали день рождения Мариэты, поедая торт, конфеты и мороженное, принесённые Наташкой и Анькой — из своей первой самоволки.
