Вацлав тяжело дышал. Его мутило от вида этой капли. Отчего Ставрос не смахнет ее?.. Хотя бы одну только эту каплю… только ее!..
— Пятнадцать минут! — громко и отчетливо сказал далматинец.
— Готово! — прохрипел Ставрос.
— Заводи!
Мотор сразу завелся. Ставрос в изнеможении прислонился к борту.
— Если еще раз заглохнет — прощайся с жизнью! — мрачно предупредил далматинец.
— Надо поставить на место кожух! — слабым голосом пробормотал Ставрос.
— Ладно, но смотри!..
Лодка уходила все дальше и дальше в открытое море. Ветра не было, но волнение усилилось. Далматинец знал, что это мертвая зыбь. Буря пронеслась где-то вдалеке; утихли ветры, расплылась пена, но взбудораженное, рассерженное море все еще не могло успокоиться.
Лодка то высоко вздымалась, то проваливалась меж волн, и тогда Вацлав стискивал побелевшие губы. Прямо по ходу лодки по-прежнему мигал сильный созопольский маяк, а за кормой оставалась даль Бургасского залива — сплошное море мрака, в котором мерцали лишь редкие огоньки деревень.
Где-то далеко на севере красиво светилось, словно собранное в горсть, созвездие огней Несебра. Анхиало обозначилось роскошной светящейся гирляндой, которая растянулась на километры вдоль низкого берега и удваивалась своим отражением в море. В самой глубине залива, под нависшим желтоватым небом, дрожали мириады огоньков Бургаса. С правой стороны вздымались ввысь невидимые берега, и огни на них висели, как звезды, между небом и землей. «Какие чудесные, прекрасные берега! — думал студент. — Прекрасные берега с теплыми, мягкими пляжами, с прозрачными заливами, устланными зеленоватым и золотистым песком, — древние берега, вдоль которых странствовали мореплаватели всех веков и народов…»
В эти минуты он прощался и с берегами, и с заливами, и с огоньками, и с маяками — со всем, что зовется родиной.
Отныне и впредь родина останется только в его сердце.
7
На подходе к Созополю Милутин, чтобы оказаться на месте точно в условленное время, приказал сбавить скорость. К тому же резкий шум мотора мог привлечь внимание пограничных застав.
Очертания острова все еще расплывались во мраке, но давно уже ярко блистал стоящий на самом высоком месте маяк.
Сотни раз видели они этот остров. С берега он казался маленьким, голым и пустынным клочком земли, преградившим доступ в Созопольский залив. Трудно было бы найти более удачное место для явки, чем этот безлюдный и заброшенный остров. На нем не было ни полицейского, ни военного поста, а смотритель маяка не имел привычки в такое позднее время бродить по берегу.
Беглецы продвигались без шума и огней, и поэтому даже вблизи гавани лишь какая-нибудь случайность могла выдать их. Гораздо больше рисковали те, кому предстояло пересечь залив и обогнуть остров, чтобы присоединиться к товарищам.
В гавани и заливе круглые сутки не прекращалось движение судов. На любом из пограничных постов могла вызвать подозрение неизвестная лодка, вышедшая в море в самое неподходящее время как для прогулки, так и для рыбной ловли. Даже поверхностная проверка все бы сразу обнаружила. Для чего, к примеру, нужны такие запасы продовольствия, воды и тем более бензина? Зачем вообще бензин на обыкновенной весельной лодке?
А уж если они попались, то несдобровать и притаившейся за темным хребтом острова моторке.
Конечно, перед отъездом из Созополя был детально обсужден план — как придать лодке наиболее безобидный вид. Необходимые припасы в нее погрузили еще днем. Предполагалось нарочно на виду у всех выйти из казино с бутылками вина, с гитарами. Все будут веселыми, шумными и, пошатываясь, направятся к лодке, будто задумали прокатиться. Подобные прогулки пьяные компании устраивали чуть не каждый день. Кто мог заподозрить их?. Никто! Из всей группы самым уязвимым для властей мог бы показаться книготорговец, но он был из местных жителей. Остальные числились в полиции курортниками и вели себя, как подобает курортникам. На худой конец, придется сделать все возможное, чтобы замести следы и успеть сбросить в море хотя бы бензин.
В десять минут двенадцатого моторка тихо подошла к восточному берегу острова. Было совсем темно, и лишь лучи маяка время от времени освещали белый нос лодки, били в глаза и заставляли путников вздрагивать и щуриться. Но луч быстро отбегал в сторону, скользя по гребням мертвой зыби, и вскоре снова ослеплял своей вспышкой. Теперь уже их легче было увидеть, нежели услышать.
— Прибавь скорость! — сказал Милутин.
Лодка рванулась вперед, и вскоре они смогли уже различить берег острова, поднимающийся смутной тенью над морем. Осталось немного, совсем немного!
Но пространство обманчиво. До острова еще далеко. Зато город раздается все шире и шире, уже ясно виднеются гавань и огни казино. Лишь сбегающие к морю кварталы остаются заслоненными темным пятном острова. Но и это темное пятно постепенно разрастается, закрывая огни, освещенные фасады домов, улицы.
Затаив дыхание, беглецы глядели на надвигающуюся на них темную громаду острова. Еще немного!.. Исчезла гавань, исчезло и казино. По перешейку мчится автомобиль, свет его сильных фар пропадает за силуэтом острова.
— Все в порядке! — со вздохом облегчения произнес далматинец.
Город скрылся, теперь уже никому не увидеть их с берега.
Наконец до острова осталось не более ста метров.
— Глуши мотор! — приказал далматинец.
Ставрос выключил мотор. Наступила тишина, которую нарушал лишь плеск воды, разрезаемой носом лодки. Но и этот шум замирал — лодка постепенно замедляла ход. Вскоре в глубокой тени скрылся маяк. Теперь они были в безопасности, отрезанные от мира, в непроглядном мраке, в полном одиночестве.
Трудно было понять, остановилась лодка или все еще движется. Но капитан знал, что движется, чувствовал, как она скользит по воде.
Он давно ждал этого момента. Не меньше часа он лихорадочно размышлял и пришел к выводу, что этот момент наступил. Пока берег близко, пока видны огни города и слышен людской шум, есть на что надеяться. Только сейчас можно рассчитывать на спасение. Значит, если действовать, то именно сейчас! Когда лодка выйдет в открытое море, будет поздно. Их станет больше, они будут сильнее, и тогда спасти сможет лишь счастливый случай. А сейчас можно своими силами вырваться из плена. Нужно только глядеть в оба, все время быть начеку и использовать любую возможность.
Онемевшей рукой он стискивал руль и вглядывался во мрак. Он знал, что впереди, по ходу лодки, таятся подводные скалы. Он знал то, чего те не знали. Капитана даже в дрожь бросило: лишь бы никто из них не догадался! Скалы совсем близко, до них, наверное, нет и двадцати метров.
С неистово бьющимся сердцем он прислушивался к затихающему ходу лодки. Двигаясь в этом же направлении, она неминуемо наскочит на камни. Трудно, конечно, сказать, окажется ли удар достаточно сильным. Скорее всего, нет. Если лодка сейчас не остановится, они ударятся бортом, образуется пробоина, и тогда — все кончено! На пробитой лодке им далеко не уехать. Спасение близко. Лишь бы удар оказался посильнее!
— Держи вдоль берега! — раздался тихий, но суровый голос далматинца.
Капитан вздрогнул, к счастью, в темноте никто этого не заметил. «Значит, догадался, — с отчаянием подумал он. — Попробую прикинуться, что не расслышал».
— Вдоль берега, слышишь? — повторил далматинец.
Капитан машинально повернул руль и в то же мгновение почувствовал, как железные пальцы далматинца впились в его руку.
— Пусти! — сказал далматинец.
Капитан уступил место. В ушах у него шумело, в горле пересохло. Как мог он подумать, что настоящий моряк позволит так легко провести себя? Вначале он не верил, что Милутин моряк, но теперь убедился в этом. Рука у него все еще ныла от железных пальцев боцмана.
Да, этот далматинец, пожалуй, и посильнее и посмелее. А что самое главное — он твердо решил ни перед чем не останавливаться!
Капитан понял это сразу, словно чутьем. Да и вообще его мысли вдруг куда-то улетучились: осталось лишь горькое чувство безнадежности. Теперь лодка даже на быстром ходу не ударится о камни.
Капитан чуял, что чужеземца в открытую не одолеть, его надо перехитрить, как-то застать врасплох, — иначе все пропало. И, кроме того, нельзя упускать случая помериться с ним силами, — думал он, и в душе у него внезапно поднялась и подступила к горлу волна ненависти.
— Приготовь якорь! — приказал далматинец.
Капитан приподнялся, еле сдерживая ярость.
— Постой, тебе подадут! — сказал далматинец.
Печатник отыскал в темноте якорь и протянул его капитану. Ощутив в руке холодный тяжелый кусок железа, капитан вздрогнул, как от ожога. Сильный взмах — и одного из них наверняка можно уложить. Но только одного, не больше! Руки у капитана обмякли. Только одного! А с носа лодки на него нацелены невидимые дула пистолетов. Ну и что ж? Не все ли равно, жить или не жить, если не суждено вернуться домой?
