P. S.: Я тебе никогда не говорил. Ты была ослепительна 31 августа на мощеных улочках Эуса.
Слезы текут по ее щекам. Солнце уже встало, залив скалы ослепительным светом. И не скажешь, какая ночью разыгралась гроза.
Жоанна достает из кармана мобильный телефон и что-то набирает в поисковике. Высвечивается список имен, и она рассеянно вытирает щеки, нажимая кнопку вызова первой строчки.
Ей отвечает женский голос. Женщина только что проснулась, или даже она ее разбудила. Жоанна глубоко вдыхает, собираясь с духом.
— Алло, здравствуйте. Я… Меня зовут Жоанна.
На том конце линии ей отвечает сдавленное рыдание. Она слышит голос на заднем плане, мужской голос, который спрашивает:
— Что случилось?
Женский голос, дрожащий, задыхающийся, шепчет мужчине:
— Это она.
Она слышит глухой стук в трубке, как будто кто-то что-то уронил. Женщине удается спросить сквозь слезы:
— Все… Он… Кончено?
Жоанне требуются две секунды, чтобы полностью осознать, что она делает. Она хочет сделать это в полном сознании.
— Нет.
Сдавленные возгласы звучат в ответ на том конце линии. Невнятный лепет. Шальная надежда, в которую не смеют поверить.
— Простите? Он… Он не… Он еще жив?
Жоанна не сводит глаз с пиков Ансабера. Ни на секунду. Она черпает последние силы в их созерцании.
— Он пережил ночь. Я… Я думаю, ему осталось недолго. День или два самое большее. Я…
Она снова вытирает струящиеся по щекам слезы.
— У вас есть чем записать? Я продиктую вам координаты. Мы… Мы находимся в хижине в горах… Недалеко от Лескёна, в Пиренеях.
— Постойте, постойте, мой муж сейчас принесет бумагу и карандаш.
Она слышит шорохи, лихорадочный шепот. Наконец звучит мужской голос:
— Вот, у меня есть чем записать.
— Координаты GPS: широта 42,898568, долгота 0,716594.
— Постойте… Постойте, вы можете повторить? Для надежности.
— Конечно. 42,898568 широта, 0,716594 долгота.
Волнение на том конце линии прямо-таки осязаемо. Жоанна слышит, как они торопливо перешептываются. И все же она добавляет:
— Он хотел умереть в таком месте. Это было его самое заветное желание. Я нарушила наш с ним договор, позвонив вам… Пожалуйста, обещайте мне, что вы не отвезете его в больницу.
Мать Эмиля рыдает в трубку. Жоанна представляет себе ее лицо, искаженное слезами и волнением. Но голос отвечает ей:
— Обещаю.
Жоанна пропускает поток эмоций на том конце линии. Она ждет, когда стихнут рыдания и вернется тишина.
— И последнее, — тихо говорит она, не сводя глаз с проклятых пиков.
— Да…
— Я хочу, чтобы вы знали, мадам Верже, что вы были с ним в этом последнем походе. Вы…
Она вынуждена прерваться, чтобы остановить поток готовых пролиться слез.
— Вы были рядом с ним каждую секунду в этом последнем походе. Там… Там, в хижине, где находится Эмиль, есть картина… Вы увидите… Я оставлю ее для вас на видном месте. И вы всё поймете. Вы были рядом с ним на каждом шагу.
Она не может продолжать. Волнение слишком сильно. Приходится отключиться, не сказав больше ни слова.
Эмиль проснулся в тесной хижине, где пахнет сыростью. Он по-прежнему лежит, сил совсем нет, но утром ей удалось скормить ему несколько сухофруктов. Она оставила ему свой спальник. Ей он больше не понадобится. Ему нужнее. Он должен оставаться в тепле до прихода родителей. Она объяснила ему уже несколько раз:
— Скоро приедет папа. Ты должен отдохнуть до приезда папы, хорошо?
Он кивает. Он больше почти не разговаривает. От каждого слова начинает задыхаться. Он бледен. Ему уже недолго осталось. Время за полдень. Жоанна уверена, что Верже будут здесь до ночи. Она обо всем договорилась с пастухом, который, правда, мало что понял из ее рассказа.
— Приедут люди?
— Да. Родители Эмиля приедут к нему. Надо только проводить их в хижину, когда они будут здесь. Хорошо?
Он не сразу врубился.
— А вас здесь не будет?
— Нет.
— Как это — нет?
— Я должна уйти.
Он явно не обрадовался. Смотрел сердито.
— Если бы вы могли проведывать его время от времени…
На этот раз пастух разозлился всерьез:
— Я, между прочим, работаю!
Жоанна не стала настаивать. Все равно она никак не могла решиться уйти, оставить Эмиля одного. Она сидела рядом с ним, понемногу поила его водой, укрывала спальником до подбородка. Ему холодно. Картина, которую они написали вдвоем, лежит на деревянном столе на самом виду. Рядом черный блокнот Эмиля. Жоанна выглядывает в окно. Небо синее. Солнце потихоньку клонится к закату. Ей думается, что хорошо бы вынести Эмиля на траву и уложить, чтобы он полюбовался закатом солнца в последний раз, но она знает, что у нее не хватит сил. И она лишь предлагает ему посмотреть на небо, на красивое синее небо в окно.
Она слышит вдали шум мотора. Пастух объяснил ей, что по крутой дороге можно в случае необходимости доехать почти до долины и хижин, за несколько сотен метров. Она знает, что это они. Никто никогда не ездит по этой дороге, сказал пастух. Разве только на внедорожнике или по особому разрешению. Жоанна взяла на себя получение разрешения у пастуха. У него есть ключи от тяжелых ворот, перегораживающих дорогу. Это его дорога. По ней ему раз в месяц привозят продукты и лекарства от давления. Он был недоволен, но согласился открыть ворота. Верже приближаются. Через несколько минут они выйдут из машины сотней метров ниже и пойдут наверх пешком, скорее всего бегом. Пора Жоанне уходить, протиснуться между скалами и исчезнуть в лесу.
— Ладно, — нервно шепчет она. — Я должна тебя оставить. Папа едет. Я пойду за ним, хорошо?
Его бледное лицо кивает.
— Мы скоро увидимся, сокровище. Мы увидимся очень скоро.
Она целует его лоб, влажные волосы. Пересекает хижину, как в замедленной съемке. В последний раз оглядывается на него с порога шаткой двери. И все. Она исчезает со своим большим красным рюкзаком.
Нет никаких слов, когда уходят по-настоящему.
Эдмон Жабес. Книга сходств
ЭПИЛОГ
Летний день серенький, собирается гроза. Небо низкое. Воздух тяжелый. Вот-вот ливанет. На паперти церкви Нотр-Дам-де-Виктуар собралась толпа. Плотная толпа, которая все растет. Жозеф всегда говорил Жоанне: «Чтобы узнать возраст покойника, посчитай, сколько человек пришли на его похороны. Чем больше народу, тем он моложе». Жоанна спросила, как объяснить эту абсурдную теорию, и Жозеф ответил, пожав плечами:
— Похороны старика мало кого волнуют. На них нет нужды приходить.
Жоанна с высоты своих девяти лет возразила:
— Это неправда!
Жозеф снова пожал плечами.
— Хорошо, я назову тебе другую причину. Друзья стариков сами уже старики… или умерли.
Сегодня утром, 20 июня, толпа не лжет. Умер молодой человек. На паперти есть семьи с новорожденными, но много и совсем молодых людей, видимо, только что окончивших университет. Друзья.
Жоанна приехала в Роанн на поезде рано утром. Ей пришлось встать ни свет ни заря. В четыре часа утра. По дороге поспать не удалось, а на вокзале пришлось разбираться в непонятных картах автобусной сети Роанна и два раза ошибиться линией. Она думает, что никогда не была привычна к городу, но эти двенадцать месяцев вне цивилизации, в сердце Пиренеев, окончательно сделали ее неприспособленной к городской жизни.
Колокола звонят, церемония вот-вот начнется. Толпа, теснясь, тянется внутрь. Жоанна стоит в стороне, на тротуаре напротив, в сотне метров от церкви. Она войдет, когда все займут места внутри. Она чувствует себя здесь чужой. Больше ста человек пришли проститься с Эмилем. Больше ста человек знали его, общались с ним, любили. Однако с ней, самой из всех незнакомой, он предпочел умереть.
—
