Жоанна кивает, еще не придя в себя. Маржори улыбается ей, мол, все в порядке. Именно этот момент выбирает официант, чтобы появиться с их заказами. Он ставит эспрессо перед Маржори и большую дымящуюся кружку перед Жоанной. Маржори берет пакетик сахара с середины стола, аккуратно высыпает в кофе, размешивает. Потом поднимает лицо к Жоанне.
— Я прочла его дневник за одну ночь. Открыла его и не смогла отложить до утра. Вы знаете…
Она прерывается, чтобы отпить глоток эспрессо, и снова устремляет взгляд в глаза Жоанны.
— Вы знаете, что нет ни одного абзаца, ни одного дня в его бортовом журнале, где он не писал бы о вас?
Жоанна смущенно ерзает на стуле. Она не знает, что ответить. Но Маржори продолжает, кажется, и не ожидая ответа:
— Для церкви мы нарочно выбрали кусок, который был исключением. Мы не хотели, чтобы вам было неловко. Мы знали, что это будет трудный момент для вас… Но мы непременно хотели поблагодарить вас за ваш поступок… звонок моим родителям… картину… Мама будет вам вечно благодарна. Вы очень порадовали ее вашими словами. Я хочу, чтобы вы это знали.
Слезы текут по лицу Маржори, и она берет с середины стола бумажную салфетку, чтобы вытереть их. Тут Жоанна впервые открывает рот. Она спрашивает сдавленным голосом:
— Вы смогли его увидеть… в последний раз?
Маржори шмыгает носом и прячет скомканную салфетку в карман.
— Я нет, но родители смогли провести с ним последнюю ночь в этой хижине.
Жоанна сглатывает ком, закупоривший горло, и может задать следующий вопрос:
— Он ушел на следующее утро?
Маржори кивает.
— Он ушел на рассвете, спокойно. Даже улыбался.
Слова срываются с губ Жоанны, как вздох:
— Он говорил, что это место — рай.
Им требуется несколько секунд, чтобы справиться с волнением и вытереть слезы, выступившие в уголках глаз. Чтобы хоть немного успокоиться, Маржори залпом допивает свой эспрессо.
— Вы действительно сделали его счастливым, — говорит она.
Проходит несколько секунд молчания в шумном кафе. Дождь все еще стучит по стеклам. Чай Жоанны остывает, и она подносит кружку к губам. Маржори промокает щеки краем своего черного свитера. Когда она наконец поднимает голову, глаза ее странно блестят.
— Знаете, у меня дома есть комната, достаточно просторная комната…
Жоанна не отвечает. Она не знает, что ответить. Пусть Маржори продолжает.
— Я недавно обставила ее, следуя очень точным указаниям, которые мне дали. Этажерка, которую надо было заполнить подержанными книгами, купленными на блошином рынке, маленький низкий столик с плетеными пуфами, на него я поставила красивый старинный чайник с внушительной коллекцией восточных чаев, из Индии, из Китая…
Непонимание написано на лице Жоанны, но Маржори продолжает:
— Подстилка для кота и полный набор кошачьих кормов… У окна меня попросили поставить мольберт. В шкафу рядом я сложила чистые холсты, которые мне было велено купить, пятнадцать тюбиков краски и кисти.
Рот Жоанны округляется. Маржори продолжает свой перечень:
— Старая винтажная радиола стоит на тумбочке у кровати. Меня попросили положить на нее полное собрание Майлза Дэвиса, Луи Армстронга, Эллы Фитцджеральд и всех великих джазменов, которых я смогу найти в продаже. Я нашла добрый десяток. Потом я купила маленькую жардиньерку для окна, мешок грунта, и… и этот изверг заставил меня перерыть весь садовый отдел, чтобы отыскать семена фуксии, бегонии, базилика и розмарина.
Жоанна поняла. Ее рот открыт буквой О. Слезы снова текут по ее лицу.
— Это он? — шепчет она.
Маржори кивает с улыбкой, полной нежности.
— Да, это он. Это тоже было в его последнем письме. Три страницы инструкций.
Обе улыбаются сквозь пелену слез. Когда улыбки тихонько гаснут, Маржори продолжает серьезнее:
— Он не хотел, чтобы вы остались совсем одна. Он знал, что у меня есть эта пустая комната, которой я не пользуюсь… И знал, что я с удовольствием приму вас.
Жоанна хочет что-то сказать, но Маржори не дает ей, добавив очень быстро:
— Он предупредил меня, что вы можете отказаться. Он велел мне сказать вам, что вы не обязаны поселиться у меня насовсем, можете просто провести несколько дней… или использовать эту комнату для каникул.
Жоанна никак не может улыбнуться. Она смущенно бормочет:
— Мне правда очень жаль, что вы потратили столько сил…
Маржори улыбается, и ее ореховые глаза блестят.
— Должна вам сказать, мне это очень понравилось.
Но Жоанне все еще неловко.
— Я… У меня есть этот маленький участок в Лескёне, на экоферме… Я участвую в проекте пермакультуры… И потом, Пок будет папой… Я хочу сказать… У моего кота скоро будут котята. Я… Боюсь, я не смогу принять ваше предложение… Я… Я, знаете, не городская жительница.
Маржори, похоже, ничуть не обиделась. Кажется, она ожидала именно такой реакции.
— Я понимаю, Жоанна. Но не беспокойтесь, всегда остается вариант каникул. Мои родители и я будем рады познакомиться с вами более официально на днях…
Губы Маржори продолжают шевелиться, но она не произносит больше ни звука. По ту сторону стола Жоанна сняла наконец шаль, полностью окутывавшую ее шею, плечи и грудь. Она медленно кладет ее на стол рядом со своей дымящейся чашкой. Глаза Маржори не могут оторваться от того, что она видит. Она прижимает руку ко рту, откидывается на спинку стула. Лицо Жоанны напротив безмятежно.
— Это…
Маржори не может говорить. Она снова пытается сформулировать фразу.
— Эмиль?..
Жоанна кивает. Слезы снова заливают лицо Маржори, текут по ее руке, по-прежнему прижатой ко рту.
— Он… Он знал?
Глаза Жоанны подергиваются тенью грусти.
— Нет. Он к тому времени уже был не здесь.
Маржори по ту сторону стола заливается горючими слезами. Слезами счастья на этот раз. Слезами недоверия.
— Вот это да… Вы… Вы заставите плакать всю семью!
Руки Жоанны ласково ложатся на бугорок, растущий под ее черным платьем. На это маленькое существо, которое наконец-то шевелится, которое поселилось в ней в один прекрасный снежный день в долине Ааса, накануне Рождества. На эту кроху, которая сделала ее такой слабой в последние месяцы и делает такой сильной теперь.
Маржори плачет, Жоанна тоже плачет в шумном кафе. Она думает, что все кончено, что заклятье снято теперь. Хватит с нее мальчиков, покидающих этот мир.
— Вы знаете, кто у вас будет? — спрашивает Маржори и берет новую бумажную салфетку, чтобы вытереть глаза.
Жоанна кивает.
— Маленькая девочка.
Маржори улыбается сквозь слезы. Повторяет взволнованно:
— Девочка?
— Маленькая Опаль. Опал — самый драгоценный из всех камней.
Дождь понемногу стихает. Окно запотело. Какой-то ребенок рисует на нем солнышко. Ни Жоанна, ни Маржори не видят, как проясняется небо. Как окрашивается оно красивым янтарным оттенком. Они увидят его потом. Позже, когда выйдут из кафе. Маржори довольно вздохнет, прикрыв глаза. Жоанна улыбнется. И тихо произнесет несколько слов: Я уже начала терять терпение…
Но пока они сидят в кафе и Маржори говорит, пряча в карман носовой платок:
— Я думаю, что… Я думаю, мне придется протереть пыль в вашей комнате… И хорошенько ее проветрить.
Жоанна по ту сторону стола невозмутима, руки лежат на животе.
— Вы ведь останетесь с нами сегодня вечером?
Она задумывается на несколько секунд. Изадора присматривает за Поком и полосатой кошечкой в Лескёне. Она предсказала, что котята родятся не раньше чем через месяц. Ей совсем не обязательно возвращаться сегодня.
— Хорошо, — кивает Жоанна. — Но я должна вас предупредить…
Маржори встревоженно хмурится.
— …Да?
— Насчет ужина…
Маржори ждет, наклонившись вперед. Жоанна застенчиво улыбается.
— Я не ем мяса.
Каждый день несет в себе Вечность.
Пауло Коэльо. Алхимик
