— Я была уверена, что застану вас здесь. Экспедиция вернулась сегодня утром. Им сразу же удалось починить машину, и они ехали всю ночь. Утром они были очень усталые и пошли спать. Но сегодня вечером вы все должны встретиться в девять часов в «Тамтаме». Камель тоже придет. Я только что звонила Амалии, чтобы предупредить ее.
— Это из газеты, — сказал Мурад. — Экспедиция вернулась. Но… тебе что-то было нужно?
— Я хотела спросить тебя, не можешь ли ты мне посоветовать кого-нибудь из юристов. Я в этих делах ничего не понимаю. Но это не к спеху. Сначала ступай к доктору и не забудь сегодня вечером про «Тамтам».
Мурад провел у врача довольно много времени. Когда он вышел оттуда, у него снова начался озноб. Он вернулся домой, в Баб эль-Уэд, совсем разбитый и почти сразу же уснул. Когда он проснулся, уже стемнело и надо было торопиться в «Тамтам».
У подъезда нищий гладил перевязанной рукой пса, с которого ручьями стекала вода: «Пришлось принять душ, а, Пабло?» Мурад остановился, чтобы посмотреть на нищего: вот уже несколько месяцев этот человек сторожил у двери, и впервые ему довелось услышать, как тот разговаривает. У пса были добрые желтые глаза. В этой дворняге смешалось много пород, наградивших его одними недостатками: не только кривыми, но и короткими лапами, тусклой шерстью, переваливающейся походкой, впалым животом и привычкой увертываться от ударов. Он на расстоянии потащился за Мурадом.
В полумраке «Тамтама» Мурад узнал Суад и Камеля, остальные еще не пришли. Пес, вместе с ним переступивший порог бара, забился под стойку, выложенную голубой мозаикой. Мураду потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к сумраку. Народу было мало, в основном завсегдатаи. Долговязый по прозвищу Рыжий сидел за столиком в глубине зала рядом со смуглым молодым человеком, которого Мурад не знал.
— Мурад, — обратился к нему Рыжий, — может, угостишь? После месяца в Сахаре тебе, должно быть, дьявольски хочется пить.
Он присел к их столику и подал знак смуглому молодому человеку подойти. Они заказали виски для всех пятерых. Вид у молодого человека был печальный.
— Пожалуйста, — сказал Балтазар, поставив стаканы.
Никто не знал, почему все называли его Балтазаром. А он и подавно. Мало кому было известно его настоящее имя. Балтазар повернулся к смуглому молодому человеку:
— Ну что, нашел работу, Безработица?
Но Безработица, казалось, не слышал его. Вместо него ответил Рыжий:
— Пока нет.
— Надо набраться терпения, все образуется.
Безработица разглядывал сквозь стекло двух молодых людей, по всей видимости, студентов, которые, размахивая руками, направлялись к бару.
— O’key, boy, come in[119].
Молодые люди, похожие друг на друга, как два брата, вошли в зал: оба в коротких плащах с поясом, со стоячим воротником, в ботинках на высоких толстых каблуках. Они сели за столик, который только что покинул Рыжий.
— Понимаешь, главное — знать, чему следовать: букве или духу марксизма.
— Главное — знать, по какую сторону баррикады находишься, — отрезал другой. — Если ты не с рабочим классом, значит, ты против него. Все остальное — ревизионизм.
— Азиатский способ производства…
Тонкие, белые руки провели в воздухе резкую черту.
— Это не решение вопроса. Никому еще не удалось приспособить теорию к условиям Алжира. Балтазар, два скотча!
— Три, — сказал Рыжий. — Надеюсь, ты мне поставишь стаканчик?
— Слишком дорого, — заявил ревизионист. — А мы на мели.
— Тогда я угощаю. Иди сюда, поделись с нами своей наукой. И приятеля зови. Лично я никогда не ходил в школу. Потому-то и люблю поговорить с учеными людьми, вроде тебя. Как тебя зовут?
— Рашид. Его — Мортед. А тебя как?
— Меня? Не имеет значения. Я никогда не ходил в школу.
— Его зовут Рыжий, — сказал Балтазар, ставя стаканы. — А его…
— Я знаю — Мурад.
— Значит, вы знакомы? — спросил Рыжий.
— Нет, но я знаю, что Мурад пишет в «Альже-Революсьон». Я-то ходил в школу.
— Весь вопрос в том, что это дает, — заметил Мурад.
Рашид смущенно спросил:
— Ты позволишь говорить с тобой на «ты»?
— Когда мне говорят «вы», — сказал Мурад, — мне всегда кажется, что обращаются к кому-то другому.
— Я думаю, тебе не следует говорить этого в присутствии неграмотного человека.
— Он шутит, — заметил Рыжий. — Я его знаю: он любит пошутить.
— А ты работаешь? — спросил Рашид.
— Когда как.
— Где?
— В данный момент я специализируюсь по нефти.
— В Сонатраше[120]?
— Да.
— Рабочий низшей квалификации?
— Я же сказал тебе, что не умею читать.
— Для этого вовсе не нужно читать. Так чем же ты занимаешься?
— Чем придется. В зависимости от обстоятельств.
Рашид повернулся к Мортеду:
— Вот видишь? У товарища нет постоянной работы. Откуда же, по-твоему, у него возьмется классовое сознание?
— Это обусловливается самим положением, которое он объективно занимает в производственном процессе, — сказал Мурад.
— Тебе прекрасно известно, что объективные условия сами по себе не порождают социализм, подобно яблоне, которая дает яблоки.
— При хорошей армии, с научно организованной полицией и монополией в деле информации…
— Ясно. Ты из анархистов. Читая твои статьи, этого никак не скажешь.
— Ребята в редакции того же мнения. Вот потому-то они меня и турнули.
— Не может быть!
— Быть не может, но есть.
— Почему?
— Я же сказал тебе. Идейные расхождения.
— Теперь я понял.
— Что-то не слишком быстро.
— Переход через пустыню — это твое?
— Разве там не было подписи?
— Признайся, ты сам во всем виноват.
— Вот и ребята говорят то же самое. Они, видно, в твоем духе. Вы могли бы поладить.
— Минуточку! Внесем некоторую ясность. Мы готовы оказывать содействие властям, но не безоговорочно и не во всем.
— Цель оправдывает средства.
— Да, но существует реальная действительность, а действительность эта такова, что власть находится в руках мелкой буржуазии. А кто такой мелкий буржуа?
— Тот, кто хочет стать крупным, — сказал Рыжий.
— Браво, товарищ. Вот что значит здравый народный смысл. И в школу ходить не надо. Это, пожалуй, почище, чем лекция по политэкономии. Мелкий буржуа по самой своей сути гибрид. Он с равным успехом может оказаться и по одну, и по другую сторону баррикады, с народом или с его эксплуататорами. Спрашивается, што дьелат?
— Это еще что такое? — спросил Рыжий.
— Это Ленин, всем известно.
— А мне — нет, — сказал Рыжий, — я никогда не ходил в школу.
— Это значит: что делать.
— Вот именно…
— Все очень просто. На этой стадии тактического союза с мелким буржуа надо подтолкнуть его в нужную сторону.
— Каким же образом? — спросил Мурад.
— Наипростейшим. Власти произносят революционную речь. Надо поймать их на слове, заставить довести до логического конца те принципы, о которых было заявлено во всеуслышание. Что же произойдет? Одно из двух: мелкий буржуа, предержащий власть, может сыграть нам на руку или поломать игру. Но в обоих случаях мы в выигрыше.
— Если он будет проводить вашу политику — согласен, но, если, как ты говоришь, он поломает ее, я не очень хорошо представляю себе…
— Первая гипотеза: власть проводит предложенную нами политику и тем самым готовит нам работу, расчищает почву для великого дня.
— Ибо в любом случае великий день настанет?
— Нам хотелось бы избежать его, но опыт показывает, что ни один класс никогда не расстается с властью, если его к этому не принуждают. Насилие — это, можно сказать, повивальная бабка истории. Вторая гипотеза: власть устанавливает режим, противоречащий истинным интересам народа.
— Кто же определяет эти интересы? — спросил Мурад.
— Вопрос вполне уместный, но я отвечу на него потом. В случае осуществления второй гипотезы ловушка захлопывается.
— Что же это означает?
— А вот что. Мы призываем народ удостовериться в том, что договор нарушен, и встать на защиту своих законных прав.
— Иди, я тебя поцелую, — сказал Рыжий.
Шатаясь, он встал и, наткнувшись на пса, едва успел уцепиться за край стола. Безработица помог ему устоять, Балтазар принес еще виски.
— Вот это, я понимаю, ученье, — сказал Рыжий.
Он попытался присвистнуть, но у него ничего не получилось.
— Нет, товарищ, это диалектика, — возразил Мурад.
— А как же народ?.. Вы полагаете, достаточно нажать на кнопку? — спросил Камель.
— Об этом не беспокойся, способ есть. Он применялся в других местах, причем в условиях куда более трудных, и всегда с успехом. К тому же народ знает, в чем его интерес.
