Не слишком убедительно изображая удивление, старый седой полковник ответил:
— Впервые слышу. Не играю я в такие шуры-муры.
Ренат развёл руками, мол, «я так и думал», и добавил:
— Собственно, это всё, что я хотел выяснить. А так, по текущим вопросам, мы будем к вам обращаться.
Святой Иосиф не только подтвердил, что можно обращаться, но и развил целый проект долгосрочного продуктивного сотрудничества. Строя это воздушное государство, он придумывал для него справедливые законы, приумножал его богатство, ревниво защищал его границы… к этому его толкали обязанности, которые он вынужден был принять на себя, ибо образ жизни его в том и заключается, что он ищет несправедливости, борется с ними, выпрямляет кривду и заступается за обиженных.
Нет, я не ошибся: старый седой полковник заметно побледнел, голос его дрожал, да и речь эта, напоминавшая стук в открытые ворота, была совсем ни к чему. Отрекшись от ЮМС, он зачем-то его вспомнил и объяснил свои контакты с этой организацией желанием «быть в курсе дел, творящихся в стане врага». Слушая его, я удивлялся: два месяца не плачу ему деньги, мы в состоянии открытой войны, о каком сотрудничестве может идти речь?!
В аэропорт мы отправились на нашей офисной машине. Святой Иосиф так горел желанием в интересах дела поскорее встретиться с «одним известным в стране человеком», имя которое ему было неизвестно, что, казалось, задержаться в пути значит лишить Совинком и всех, кто в нём, старом седом полковнике, нуждается, защиты и покровительства. За рулём служебной машины сидел водитель Совинкома. Непривычно было видеть святого Иосифа в стареньком Форде — сам он ездил на таком же, как у меня Паджеро, да и служебные машины Волга-Трансойл были сплошь лимузины-мерседесы. Я всё больше поражался: как, оказывается, легко его запугать! Ведь мы даже не назвали имя того, с кем предстоит встреча! Святой Иосиф начал было отказываться от поездки в аэропорт, мол, вам надо, вот вы везите ко мне своего таинственного господина, но Ренат жестко отрезал: «Нет, мы сядем в машину и все вместе поедем в порт!» И старый седой полковник послушно сел в наше авто, не побоялся — а вдруг мы сейчас вывезем его в лес и там грохнем! Старый иезуит, человек-спрут, учитель всех разведок мира, повёлся на дешёвый понт. Как велика сила внушения! Сидя в своём кабинете, разглагольствуя и запугивая, он внушал благоговение и мистический ужас, а теперь, лишенный поддержки мрачных стен, как Дракула без родной земли, он казался серым, незначительным, совсем безобидным.
Водитель остановился на стоянке напротив входа в здание аэропорта. Ждать пришлось долго. Коршунов задерживался. Мы успели купить билеты на Москву (прямого рейса на Питер в тот день не было) и попить чаю в кафешке. Коршунов прибыл за десять минут до окончания регистрации. Один охранник побежал в здание аэропорта сдавать оружие, второй остался рядом. Пока Коршунов отдавал распоряжения, святой Иосиф рассматривал лимузин с волгоградскими номерами, на котором привезли Хозяина.
«Номера запоминает, милицейская душа», — подумал я.
Коршунова и Давиденко представили друг другу, для переговоров они отошли в сторону. В зеркальных стёклах здания отражались их фигуры — коренастая упитанная и высокая худощавая. Чуть поодаль виднелись два других отражения — двое громил охраняли Хозяина.
Встреча была коротка. Закончив беседу, Коршунов пружинистой походкой, не обращая ни на кого внимания, прошел мимо нас, и скрылся за стеклянными дверьми аэропорта.
Подойдя к старому седому полковнику, я обнаружил его в обычном его расположении духа, и поневоле обрадовался: земляк провёл встречу на уровне. Всем своим видом он показывал: «не таких видали».
— Что могу сказать — поговорили мы. Колоритный персонаж. Как, говоришь, его зовут? Владислав Коршунов, значит… Просил помочь тебе выиграть этот тендер. Что ж, помогу. Думаю, всё у нас получится. Вброшу, пожалуй, небольшую горчинку, чтобы не казалось тебе всё таким сладким…
С этими словами он пожал мне руку: «Вернешься, поговорим…» и направился к машине.
Долго ощущал я это сухое холодное рукопожатие, потом мысли о компаньонах вытеснили все остальные переживания. Я решил долететь до Москвы, а там уже определяться с дальнейшими действиями.
В аэропорту Домодедово Коршунова встречала высокая эффектная девушка, обладательница never end’s legs. В которой я узнал одну известную телеведущую. Её волосы были убраны платком, половину лица закрывали тёмные очки. Охранников было человек шесть. Перемещаясь по залу во главе своей свиты к наземным средствам передвижения, Коршунов рассказал о состоявшемся в волгоградском аэропорту разговоре:
— Ты что там натворил в Волгограде, мошенник? Тянет на тебя твой мент, но мне всё это до одного места. Я даже слушать не стал весь этот компот, прямо сказал ему: мне нужно, чтоб у моих ребят всё было в порядке. Я даже не стал представляться ему, кто я, что я. Зачем?! И так всё ясно. Сказал, что если будет дёргаться, дам ему свободу выбора: еб@ть его через Госдуму, через МВД, или по профессиональной линии — через его нефтяников. Так что всё нормально, работайте.
Погрузившись в очень дорогие машины, Коршунов и его свита умчались, мы с Ренатом пошли на другой конец порта, сели в электричку Авиаэкспресс, и через полтора часа были на Ленинградском вокзале. Не заходя в кассы, проследовали на перрон. Ренат договорился с проводниками ближайшего поезда на Питер — нам давали места. Я так долго обдумывал, как мне себя вести в час Икс, у меня были сотни вариантов, а теперь никак не мог решить, что мне делать.
— Ты чего загрузился? — весело окликнул меня Ренат. — Гоняешь, что мог такого Иосиф сказать Семёнычу? Забей, всё в порядке! Окружил себя хвостопадами, а потом думаешь, как их с хвоста срубить!
Обняв меня за плечо, Ренат подтолкнул меня к вагону:
— Айда! Сейчас водочки накатим, и в люлю!
Я не сдвинулся с места и объявил, что возвращаюсь в Волгоград. Ренат выронил сумку: «Ты в порядке, brother-fucka?» Я попытался улыбнуться:
— Настроение Иосифа мне что-то не понравилось. Надо оставаться в центре событий, как бы чего не произошло.
Логика моего поведения никак не укладывалась в голове Рената:
— А смысл перелёта в Москву?! Оставался бы в «центре событий»!
Ощущение холода внутри непонятным образом мешало мне говорить. Кое-как я объяснился, мол, всю дорогу думал, только сейчас до меня дошло. Мы попрощались. Ренат запрыгнул в отходящий поезд, я поплёлся на второй этаж вокзала в зал ожидания. Около часа, стимулируя мозги алкоголем, я пытался размышлять. За истекшие полдня я миллион раз прокрутил последний разговор с Артуром, в котором он приказал мне срочно вернуться в Петербург. Я проанализировал каждое его слово и его тон. Это был тон чужого человека. Что это означает и почему мне так страшно?! Лейнер передал им злосчастный конверт с банковскими выписками, и они увидели, как я оперирую общественными деньгами. И что в офисе Экссона лежат поддельные выписки. Теперь компаньонам известно всё, и они, конечно же, догадались, что арест счета Совинкома в Волгопромбанке — это ложь.
Но что мне сейчас делать? Всё что угодно, кроме возвращения в Петербург с пустыми руками. На Экссон я могу приехать только с деньгами. Собрать необходимую сумму, чтобы закрыть недостачу, и только потом отправляться в путь.
Я ничего не смог придумать, кроме как вернуться в Волгоград, где, симулировав смертельно опасную хворь, залечь в больничку… а может, договорившись с ментами, укрыться в СИЗО, и там дожидаться кредита Газпромбанка либо прихода денег от клиентов. Возвращаться в Питер можно только с деньгами, иначе никак. Приняв решение, я позвонил знакомому таксисту, работавшему в Домодедовском аэропорту.
В ожидании транспорта я позвонил Мариам. Наговорил ей витиеватый текст: всё плохо, но есть надежда и уверенность в том, что всё будет хорошо; мне угрожает опасность, но ничего страшного; скоро я потеряю оба бизнеса, но моё положение достаточно устойчиво… и так далее.
Её реакция была обескураживающей:
— Ты не мужик! Тебе оказалось непосильным то, что я вправе от тебя ожидать как женщина, как твоя жена, и поэтому твоя жизнь носит в общем такой случайный и беспорядочный характер. Это же предопределило твой финансовый крах.
Я хотел, как обычно, завершить разговор чем-то неопределённым, пространными речами, то есть определённо ничем, но меня вдруг прорвало:
— Вот так, да?! Содержать семью — я не мужик? Переезд из деревни в Петербург — я не мужик? Покупка приличного жилья и машин — не мужик? Заграничные курорты два раза в год — не мужик?
— Ты меня попрекаешь своими деньгами?
— Мариам, включи воображение, ты же психиатр, и придумай, наконец, что-то новое! Десять лет слушать одно и то же, мягко говоря, уже надоело.
