— Игра слов и пустая бравада, не более того, — сказал он. — Ты же не знаешь, куда и, главное, как идти дальше. Ты — хороший полицейский, это твой предел.
— Кто, если не я, — сказал карлик. — Выбора нет. Я же не самоубийца.
Как звали этого дурачка, который взлетел на соломенных крыльях над Кремлем? Агапка, Захарка, Артамошка? Я читал у Сигизмунда Герберштейна, слух по Москве прокатился накануне, народу утром собралось на Красной площади тьма-тьмущая. Ждали выхода царя. Царь вышел, позвал смельчака, переговорил накоротке, царю вынесли кресло, он сел и велел бабам не голосить.
Патриарх подошёл к царю, попросил остановить смертоубийство.
— Он так сам решил, — громко сказал Иван Васильевич. — Как решил, так и будет, на то он и тварь мыслящая.
На ковре-вертолёте вдоль по радуге, я лечу, а вы ползёте, дураки вы, дураки. Какие странные мысли приходят в голову. А будут ли мыть мостовую? Булыжник бордовый, а кровь красная — почти незаметно. Юлька никогда не любила делать уборку, родители уезжали летом на дачу, я брал швабру и ведро с водой и намывал квартиру. Она приходила из института и говорила мне: «Как мне повезло с мужем».
«Как интересно устроена природа, — восторгается мать. — Папа брюнет, мама брюнет, а у мальчика локоны прямо золотые».
«Потемнеют, — смеются подружки. — Если, конечно, не от соседа».
«Не от соседа», — улыбается мать.
Извини, мама, что так вышло.
Я хотел написать стихотворение. Жаль, забыл о чём.
— Тело сильно изуродовано, в таком виде хоронить нельзя.
— Вы говорили с патологоанатомами?
— Говорил. Говорят, мало что можно сделать.
— Сообщим в прессе, что пропал без вести. Убил жену и скрылся в неизвестном направлении. Ищем. Обязательно найдём.
— Тупо. Не поверят.
— Тупо. Не поверят. Но у нас всегда всё тупо. Так что не привыкать.
Он сидел на скамейке около остановки 531 маршрутки и пил из горлышка виски. На нем был зелёного цвета дождевик, зелёные же шорты и коричневые резиновые сапоги.
Стояла немыслимая июльская жара, два дня назад я отправил жену и дочку на море, и в этот законный субботний выходной с чувством честно исполнившего свой долг семьянина отправился бродяжничать.
Я бросил в пакет несколько бутербродов, бутылку кока-колы, сигареты и поехал в Пахру. В тамошних местах, когда дочка была маленькой, мы снимали на лето дачу. Местность была дивная, леса, чистенькие озерца, и у меня, слава богам, прорва времени до начала рабочей недели.
«Может, красотку какую подцеплю! — сладострастно думал я. Полупустой микроавтобус бойко летел по трассе. — Свобода! Надо слегка отдохнуть от семейной жизни!»
Я вышел из маршрутки и увидел это чудо в дождевике. Оно отхлебнуло виски и громко рыгнуло.
«Ну, касатик! — подумал я. — Сейчас тебя загребут стражи правопорядка».
— Вы немец?
Я оглянулся по сторонам. Кроме этого — в зелёном, на остановке не было ни души. Следовательно, и вопрос задал тоже он.
— Я из Антарктиды! — надменно произнес я и уже собрался переходить на другую сторону трассы.
— Я тоже так отвечал. Когда в арабских странах попрошайки доставали с этим своим: «Wey from you? Wey from you?»[1] С одним небольшим исключением. В моём голосе не было надменности. Я, в принципе, не националист. Чего, гондурасам тоже на хлеб зарабатывать надо. Кстати, дрябнуть не хотите? — он покачал рукой бутылку виски. — Натуральный «Malt».
«Отчего бы и не дрябнуть, — подумал я. — Виски в жару тонизирует».
Он будто прочитал мои мысли: «Лучше тонизирует ром. Но я, выходя из дома, перепутал бутылки. Слеповат, знаете ли, стал».
Неизвестно откуда он извлек чистый пластиковый стаканчик.
— Не замерзли? — я посмотрел на его резиновые сапоги.
— Александр Васильич Суворов говорил: держи ноги в тепле, а голову в хладе. Я старику доверяю. Ну, со свиданьицем! Николай!
— Владимир, — представился я, и мы чокнулись.
— Не закусываю, — сказал Николай. — Пищевод должен принимать продукт в его изначальной чистоте. Я за раздельное питание: пойло отдельно, жратва отдельно.
— Военный? — спросил я.
— Бездельник, — серьезно ответил Николай.
— Хорошая и нужная профессия! — сказал я.
— Архитрудная! — без тени иронии продолжил Николай. — Я так устаю. Вот и приходится расслабляться. Накатим?
— Ну, за бездельников это святое! — сказал я и мы выпили.
— А живёшь-то на что?
— Ворую понемногу, — бесхитростно сообщил Николай. — Да мне и надо всего ничего: виски, ром, кальвадос хорош осеннею порою, когда суставы ломает. Ну, там колбаски, хлебушка, икорки иногда. Добработнице платить надо, чтобы убиралась и стирала. В общем, всё предельно скромно и незатейливо.
— Да уж, действительно. Ещё такой сущий пустяк, на яхте иногда прокатится по океану.
— Нет. У меня «морская болезнь». Качку не переношу.
У меня слегка затуманило в голове, то ли от выпитого виски, то ли этого бредового разговора.
— Ларьки грабишь?
— Нет, банки.
— А почему не церкви?
— Отбирать надо то, что мешает людям жить. А это деньги. А деньги — в банках.
— Мне деньги не мешают, — сказал я. — Наоборот, даже очень нужны.
— Тебе нужны, другим нет. Я же немного ворую. Кому очень надо, тому останется.
— Понятно! — сказал я. — Выпить ещё есть?
Мы чокнулись.
— А церкви не грабишь, потому что бога боишься?
— Нет, не боюсь. Но он сильнее. Зачем карабкаться по лестнице, которая всё равно рушится вниз. Не люблю я эти теологические разговоры. Теология — мертвая наука. — Николай поставил пустую бутылку на землю. — Ты пить ещё будешь?
— Буду! — сказал я. Потенциальная красотка махнула крылом и исчезла за горизонтом. — Где тут магазин?
— Пошли ко мне домой, — предложил Николай. — У меня лучше, чем в магазине.
«Вроде не гомик», — подумал я и сказал. — Пошли. Далеко до твоего дома?
— Четыре километра триста шестьдесят два метра. Если по прямой через лес. Если по объездной дороге, четыре километра девятьсот пятьдесят четыре метра.
— Откуда такая точность? — удивился я.
— Чтобы сродниться с землей, её надо мерять шагами. Пошли, выпить охота.
Дом был огромный, четыре этажа, массивное крыльцо с псевдоантичными колоннами, украшенными резьбой, напоминающей то ли арабскую, то ли еврейскую вязь.
— Санскрит, — сказал Николай. — Сам изречения вырезаю, когда не пью.
Одна из колонн действительно была не завершена.
— Пойдем, парк покажу! — Николай решил проявить гостеприимство.
Территория вокруг дома, соток пятьдесят по моим прикидкам, была окружена двухметровым забором и невпопад засажена фруктовыми деревьями. Лужайки между деревьями, правда, были аккуратно подстрижены.
— Я тут английский парк хотел разбить, — сказал Николай. — Но садовод из меня никудышный. Бросил на полдороге. Но траву стригу.
— Когда не пью! — сказал я.
— Нет, — сказал Николай. — В этом деле регулярность нужна, а то зарастёт, трактором не выдерешь. Моджахедов зову, — он показал на видневшийся невдалеке коттеджный поселок. — Две тысячи и всё в ажуре.
Мы вошли в дом. И кухня, и комнаты были чистенькие, я бы даже сказал, вылизанные, во всяком случае, на первом этаже. Образцовый порядок нарушали только там и сям разбросанные книги.
— Ты что, писатель? — начал догадываться я.
— Нет. Читатель. Писателей сейчас пруд пруди, — сказал Николай. — А кто их читать будет? Вот я и читаю. Садись в кресло в каминной комнате. — Он показал направление и нырнул вниз, видимо, в подвал.
По дороге я протрезвел и теперь терзался запоздалым раскаянием: «Чёрт меня занёс к этому чудику! Сейчас бы лежал на берегу озерца, грел бока, может девчонки какие прискакали бы от жары спасаться!»
Николай появился передо мной с ящиком, заполненным разномастными бутылками:
— Что будем пить?
— Раз уж начали с виски, давай и продолжать, — сказал я. — У меня тут в пакете бутерброды есть. Будешь?
— Попозжа! — сказал Николай. — Алкоголь вещь калорийная. Курево есть и слава богу.
Мы выпили.
— Чем занимаешься? — спросил Николай.
— В строительной фирме работаю. Инженер по эксплуатации подъёмных агрегатов.
— Хорошее дело, — сказал Николай. — Но гиблое.
— Это почему гиблое? На наших объектах никто не погибал.
— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, — сказал Николай. — Это вопрос времени. Современные строители не знают, как строить, и поэтому здания рушатся с завидной регулярностью. Накатили?
Вообще, я пьянку хорошо переношу, всё-таки профессиональный строитель, но в данном случае меня развезло. «Жара действует!» — подумал я.
