Я поднялся по ступенькам.
— Я сейчас лягу спать, ладно? — сказала она.
— Ладно.
Мы вошли в квартиру. Когда мы раздевались, она посмотрела на меня ободряюще.
— Я действительно так думаю, Оливер.
И это было все.
Письмо пришло в июле.
Его переслали из Кембриджа в Деннис-Порт, где мы, как всегда, подрабатывали летом в яхт-клубе «Пекод», так что известие дошло до меня с опозданием на день или два. Я сразу бросился туда, где Дженни присматривала за своими детишками, которые играли в мяч.
— Пойдем, — сказал я ей.
— Куда?
— Пойдем, — повторил я столь авторитетно, что она послушно встала и двинулась вслед за мной к воде.
— Что происходит, Оливер? Может, все-таки скажешь?!
Я продолжал шагать по причалу.
— На борт, Дженнифер, — скомандовал я, указывая рукой с письмом в направлении нашей яхты. Но Дженни не замечала письма.
— Оливер, мне же надо смотреть за детьми, — запротестовала она, но послушно вступила на борт.
— Черт побери, Оливер! Ты наконец объяснишь, в чем дело? Мы уже были в нескольких сотнях метров от берега.
— Мне надо тебе что-то сказать.
— А на суше ты этого не мог сделать? — крикнула она.
— Не мог, черт побери, — крикнул я в ответ. (Мы вовсе не ссорились — кричать приходилось из-за сильного ветра.) — Я хотел сказать тебе наедине. Смотри, что у меня есть.
Я помахал перед ней письмом. Она сразу же узнала фирменный бланк.
— Гарвардская юридическая школа! Тебя что, выгнали?
— Не угадала, сучка-оптимистка, — проорал я. — Попробуй еще.
— Ты стал первым на курсе! — воскликнула она. Теперь мне было почти стыдно сказать ей.
— Не совсем. Третьим.
— О, — протянула она. — Только третьим?
— Послушай, это все равно означает, что мое имя попадет в «Юридическое обозрение»! — крикнул я. Она сидела без всякого выражения на лице.
— Бог мой, Дженни, — почти проскулил я. — Ну скажи что-нибудь.
— Не раньше, чем я познакомлюсь с номерами первым и вторым.
Я смотрел на нее в надежде, что она все-таки не сдержит улыбки.
— Кончай, Дженни, — взмолился я.
— Я ухожу. Прощай, — сказала она и прыгнула в воду. Я тотчас нырнул за ней, и в следующее мгновение мы уже уцепились за борт яхты и хихикали.
— Слушай, а ведь ты из-за меня за борт бросилась, — я был редкостно остроумен.
— Не очень-то задавайся, — ответила она. — Третий — это всего лишь третий.
— Ну ладно, слушай, сучка! — начал я.
— Что слушать, засранец? — отозвалась она.
— Я тебе многим обязан, — искренне признался я.
— Врешь, засранец, врешь, — ответила она.
— Почему вру? — слегка удивился я.
— Ты мне всем обязан!
В тот вечер мы вышвырнули целых двадцать три доллара на ужин с омаром в роскошном ресторане в Ярмуте. Дженни по-прежнему воздерживалась от оценки моих успехов, пока не наведет справки о двух других джентльменах, которые, как она выразилась, победили меня.
Глупо, конечно, но я был так влюблен в нее, что, как только мы вернулись в Кембридж, я бросился выяснять, кто были эти двое парней. И с облегчением обнаружил, что первым был Эрвин Бласбенд, книжный червяк, в очках, который не занимался спортом и вообще был не во вкусе Дженни. Ну а вторым — точнее, второй — оказалась некая Белла Ландау. Это было и к лучшему — Белла Ландау была красивой, холодноватой на вид девицей (таких немало среди студенток Юридической школы), и теперь я мог поддразнивать Дженни, пересказывая ей детали того, что происходило в редакции «Юридического обозрения» после окончания рабочего дня! Довольно часто теперь я приходил домой и в два и в три часа ночи. Сами посудите — шесть лекций в день, потом редактирование «Обозрения» плюс моя собственная статья, которая потом была там опубликована (Оливер Барретт IV. Юридическая помощь малоимущим горожанам. Опыт исследования на примере района Роксбери в Бостоне. «Гарвардское юридическое обозрение», март 1966, стр. 861–908).
— Недурно написано. Очень недурно. — Так несколько раз повторил наш старший редактор Джоэл Флейшман. Честно говоря, я ожидал более членораздельного комплимента от человека, который должен был на следующий год начать работу с судьей Дугласом. Но это было все, что он сказал, вычитывая окончательный вариант рукописи. Зато Дженни сказала, что статья умная, глубокая и отлично написана. Неужели Флейшман не мог придумать что-нибудь в том же духе?
— Флейшман считает, что написано недурно, Дженни.
— Господи! Так я ждала тебя по ночам, чтобы услышать это? Он ничего не сказал о самом исследовании, о твоем стиле, вообще о чем-нибудь?
— Нет, Дженни. Он только сказал «недурно».
— Тогда почему ты так задержался?
Я чуть подмигнул ей.
— Были кое-какие дела с Беллой Ландау.
— Вот как? — сказала она.
Я не понял интонации.
— Ты ревнуешь? — спросил я напрямик.
— Ничуть. Ноги у меня гораздо красивее, — ответила она.
— А ты можешь подготовить дело к слушанию в суде?
— А она может приготовить лазанью?
— Может, — сказал я. — Как раз сегодня вечером она угощала нас в редакции. И, все сказали, что ее лазанья так же хороша, как твои ноги.
Дженни кивнула:
— Конечно.
— Ну, и что ты на это скажешь?
— А Белла Ландау платит за твою квартиру?
— Черт! — воскликнул я. — Ну почему я не могу остановиться, когда счет в мою пользу?
— Потому, подготовишка, — заявила моя любящая жена, — что такого не бывает!
К финишу мы пришли в том же порядке.
Иными словами, Эрвин, Белла и я стали тремя лучшими выпускниками юридической школы. Близился час триумфа. Приглашения на работу. Предложения. Мольбы. Всякая показуха. Куда ни глянь, со всех сторон мне махали флагами, на которых было написано: «Иди работать к нам, Барретт!».
Но меня притягивали лишь флаги цвета долларов. Я не был таким уж меркантильным, однако сразу отмел престижные варианты — вроде должности секретаря судьи или службы в министерстве юстиции — ради хорошего денежного места, которое позволило бы выкинуть из нашего с Дженни словаря гнусное слово «экономия».
Хоть я и был третьим, в борьбе за хорошую юридическую должность у меня имелось одно неоспоримое преимущество. В первой десятке выпускников только я один не был евреем. (А тот, кто скажет, что это неважно — сам еврей.) Существуют десятки фирм, которые готовы жопу целовать белому американцу англо-саксонского происхождения и протестантского вероисповедания, который сумел хоть как-то сдать экзамен на адвоката. А теперь посмотрите на вашего покорного слугу: тут вам и Гарвард, и «Юридическое обозрение», и спортивные регалии, и черт знает что еще. Толпы работодателей сражались за возможность нанять такого человека, да еще с таким именем. Мне все это очень нравилось.
Особенно интригующее предложение поступило от одной лос-анджелесской фирмы. Ее вербовщик, мистер Н. (имя не назову — еще засудит), все твердил:
— Барретт, мой мальчик, в наших краях мы получаем это все время. Днем и ночью. Можно даже сказать, чтобы прямо в офис прислали!
Не то чтобы нас с Дженни особенно влекла Калифорния, но хотелось узнать, что имел в виду мистер Н. Мы строили самые сумасшедшие догадки, однако для Лос-Анджелеса они, видимо, были недостаточно сумасшедшими. (В конце концов, чтобы отвязаться от мистера Н., мне пришлось сказать ему, что меня абсолютно не интересует загадочное «это». Он даже дар речи потерял.)
В общем мы решили остаться на Восточном побережье. Как выяснилось, у нас были десятки фантастических предложений из Бостона, Нью-Йорка и Вашингтона. Одно время Дженни ставила на первое место столицу («Ты мог бы присмотреться к Белому дому, Оливер»), но я склонялся в пользу Нью-Йорка. Наконец, с благословения жены, я сказал «да» Джонасу и Маршу, солидной фирме (Марш когда-то был генеральным прокурором штата) с сильным креном в сторону защиты гражданских свобод. («Можно делать добро и наживать его одновременно», — съязвила Дженни.) И потом, они меня так обхаживали. В смысле, старик Джонас сам приехал в Бостон, угостил нас обедом в лучшем ресторане города, а на следующий день прислал Дженни цветы.
Дженни потом целую неделю ходила и напевала песенку в три слова: «Джонас, Марш и Барретт». Я просил ее не спешить, но она сказала мне: «Не валяй дурака», ведь наверняка у меня в голове вертятся те же три слова. Надо ли говорить, что она была права.
Позвольте еще заметить, что «Джонас и Марш» положили Оливеру Барретту IV $ 11 800 в год — самое высокое начальное жалованье, предложенное кому-либо из нашего выпуска.
Как видите, третьим я был только по успеваемости.
Перемена адреса
С 1 июля 1967 года мистер и миссис Барретт проживают по адресу: Нью-Йорк, 63-я улица, дом 263
