…я тут разбирал архив, хотел, чтоб его оцифровали. Нашел наши фотки, институтские. Мы были та-а-акие худые, ты не поверишь! Кожа да кости, ну, летом в Серебряном Бору, помнишь, мы еще сняли двух телок, а потом не знали, куда их девать? Я свою все пытался в кусты утащить, а ты… а ты свою трахнул или нет, ты не помнишь? Что, совсем не помнишь? Ну, такая, с толстой жопой и усиками над губой, армянка, наверное, или еврейка. Буфера тоже ничего были. Сейчас, небось, стала сама себя шире, детей нарожала… да, тебе всегда нравились круглозадые, я помню. Еще? Вот эта, с которой ты на картошке крутил, гондон у меня пытался одолжить, а я не дал, потому что был последний. Слава богу, она не залетела, а то бы мне стыдно было. Пришлось бы тебе жениться на деревенской, ха-ха, а я свой гондон так и не использовал. Люська, сука, мне тогда так и не дала. А ты их, кстати, никогда не пробовал, ну, учитывать, там, считать, записывать, нет? Я тоже нет, а зря. Вот сейчас всех уже не вспомнишь – особенно тех, что за последние годы. А по молодости каждая была на учете. Я на скучных лекциях всегда вспоминал, сколько и когда я трахнул. Очень бодрило. Ой, а помнишь лаборантку из практикума на четвертом курсе? Огонь была девка, да?
Лаборантку звали Нина. Никита никогда о ней не вспоминал, но внезапно – увидел как сейчас. Такая рыжая, веснушчатая, полноватая и, по их меркам, старая. То есть было ей лет двадцать пять, а они на четвертом, то есть двадцать – двадцать один. Нина как-то пришла на субботнюю дискотеку в общагу – и показала класс! Она задирала юбку, крутилась волчком, изображала модную певицу Мадонну, сама вытаскивала приглянувшихся парней танцевать – это был какой-то ураган. Наверняка она отправилась к кому-нибудь в комнату той ночью – но это было неважно, потом весь год ребята с их курса ходили за ней следом, пытались приглашать на свидания или тискать в углу лаборатории. Никита помнил свое ощущение: взрослая, крутая женщина – а сейчас он старше почти на пятнадцать лет и понимает, что крутости в ней особой не было: только одиночество, надежда на счастье, зов плоти.
…Боже мой, каких страшных теток мы могли тогда драть, ты помнишь? Я думаю, если бы нам дал нильский крокодил… нет, даже тюлень-убийца, точно… мы бы и их того-с, оприходовали. Нам ведь все девушки тогда казались красивыми, ты помнишь, Никита, а? Вот эта, из шестой группы, с прыщами на пол-лица – ведь страшная была, правда? А как Валерка пустил слух, что она легко дает, так все ломанули к ней прямо. Она и понять не могла, с чего такая популярность. Валерка, сука, разыграть нас решил. Мне она, правда, все равно дала. И тебе тоже? Ух ты, я и не знал, что мы с тобой, так сказать, побратимы.
Память избирательна, точно. Прыщей – не могу вспомнить. Груди у нее были круглые, с коричневыми сосками. Она их смешно прикрывала руками, когда разделась. И один сосок торчал между пальцев, как будто выглядывал. Почему-то я запомнил, какие на ней были трусы – такие бежевые, синтетические, очень совковые… впрочем, тогда мы не знали слова «совковый», оно появилось позже, когда Союз стал Совком, как выяснилось, – ненадолго. Звали ее Женя, тогда мне казалось, что она страстная в постели, а теперь, если вспомнить, – похоже, всего лишь старательная. Удивленная свалившейся на нее популярностью, совершенно безотказная от изумления. Потом она забеременела и быстро вышла замуж. Помню, я впервые был на свадьбе девушки, с которой спал, и думал, что, не будь у меня презера, это я бы сейчас стоял в душном костюме и слушал всякие слова про ячейку общества. Помню, я напился на этой свадьбе, клеился к сестре жениха, она мне звонила еще потом, но я сдавал сессию и упустил момент: когда перезвонил, она говорить явно не хотела. Я долго еще переживал, что кто-то раньше меня подсуетился. В самом деле, Костя прав, так оно и было, казалось: любая женщина – откровение. Что-то новое, ни с чем не сравнимое. Они все в постели были разные, да. По-разному стонали, двигались, по-разному пахли, были разные на вкус, ну те, кто давал себя лизать… многие еще стеснялись, нынче с этим, похоже, проще. А ведь все было в первый раз когда-то: просто секс, и чтобы там поцеловала, и чтобы там дала поцеловать, а как я хотел, чтобы мне сделали минет, – сам не верю, мне ведь не особо и нравится теперь.
…зря, зря ты не летаешь с нами. Во-первых, хорошая компания, ну, полезные тебе могут быть люди, да вообще классные ребята, без понтов, демократичные, со мной на равных. Нет, нет, с тобой тоже на равных будут, для них – что ты, что я, без разницы. Меньше десяти миллионов – значит, ну, бедные люди. Ладно, шучу, там всякие есть, прикалываюсь просто. Да, значит, компания. Ну и места клевые. Мадагаскар, Чили, Антарктида – ну когда ты еще побываешь в Антарктиде? Что значит – не любишь дайвинг? Ты же говорил, что нырял однажды? А, в Турции, там смотреть нечего, говно, а не дайвинг, ты бы хоть в Египет сгонял.
Нырнуть меня уговорила Машка. Мы были вместе уже лет шесть, каждое лето ездили на море. Она уплывала за горизонт, а я старался не удаляться от берега. Несколько метров – и назад. Стоило мне почувствовать под собой глубину, я начинал паниковать. Не знаю, чтó меня так пугало. Помню, мы сидели вечером в каком-то дрянном турецком ресторане на пыльной улице, которая начиналась за воротами отеля. Мы пытались разделать лобстера – где мы еще найдем такого дешевого лобстера? – и Машка сказала: Тебе надо нырнуть, и у тебя все пройдет. Ты просто поймешь, что под водой не страшно, – и все, будешь плавать. Надо идти навстречу своему страху, чтобы его победить. Не знаю, откуда она это взяла. Не знаю, почему я согласился. Может, стало стыдно – жена во всю рассекает, а я боюсь от берега отплыть. И на следующий день я нырнул. То есть инструктор взял меня за грудки и буквально утащил за собой в воду – потому что я брыкался и сопротивлялся до последнего. Не могу сказать, что мне понравилось. Что было под водой, я вообще не запомнил. Но еще через день я прыгнул прямо с яхты в голубую прозрачную воду Средиземного моря – и поплыл. Машка стояла на борту и махала мне рукой, а я чувствовал – мой страх ушел. Когда перед отъездом я кинул в море монетку, так и сказал себе: Чтобы вернуться туда, где ушел мой страх. Ага, последний детский страх. С тех пор я, наверное, ничего не боюсь.
…а знаешь, я, кажется, трезвею. Пойдем, пройдемся, водки еще купим или девок снимем. Не поверишь, я на улице девок не снимал хрен знает сколько. Думал: вот, будет крутая тачка, буду эдак вальяжно подкатывать и говорить: Давайте покатаемся, девушка! – а как появилась крутая тачка, так уже и на хрен надо на улице снимать, и без того желающих жопой жуй. Ну, не в буквальном смысле, я ж не пидор какой, ха-ха!
Мы вышли на улицу. Было еще светло, асфальт блестел после дождя, водитель дремал в Костиной «Ауди А8», одинокое дерево у подъезда шумело листьями на ветру. Мне стало грустно – может, от водки, а может, от воспоминаний. Нина, Женя, Костина Люська, девица из колхоза «Московский», позабытые телки из Серебряного Бора, девушки, которые динамили меня или давали мне, – что с ними сталось? Всем нам под сорок, у них, наверное, дети, мужья, они, может, иногда пропустят рюмку-другую вместе с подружкой и тоже вспоминают: а помнишь, Серебряный Бор, два парня еще к нам клеились? Один такой высокий, нескладный, все тебя за грудь хватал, а мой норовил приобнять и что-то лирическое нес, дурачок. Чего я ему не дала, не знаешь? Было бы сейчас что вспомнить, – и они еще немножко выпивают, хихикают, на минуту превращаются в тех глупых девчушек, которых можно было клеить на пляже, с которыми было весело, беззаботно и смешно, глупо и бессмысленно – и все равно каждый раз по-новому, каждый раз – с замиранием сердца. Почему не дала мне тогда, не помнит? А почему мне это было так важно, кто вспомнит?
В магазине Костя обстоятельно расспрашивал продавщицу, какая водка у них лучшая. Даже в этом винном отделе, пропахшем пивом и блевом, Костя вел себя так, будто делал заказ á la carte где-нибудь в «Ностальжи». Продавщица, похоже, таяла – протянув бутылку «Столичной», сказала: Вообще-то, мальчики, я через полчаса освобождаюсь. Костя улыбнулся во весь рот и сказал: Ясно. У нас есть полчаса определиться, хватит ли с нас одной бутылки.
…тебе понравилась? По-моему, как раз в твоем. Жопа у нее какая, а, видел? Я специально попросил ее бутылку с верхней полки достать, тебя хотел порадовать. Нет, не в моем вкусе, точно. Я люблю помоложе и постройнее, ты же знаешь, я же тебя знакомил с Наташкой, и с Катькой тоже. Какой Катькой? Ну, которой я квартиру рядом с офисом снимал, чтобы в обед ее трахать. Я, кстати, тебе говорил? Она два месяца назад в Париж свалила, сниматься в рекламе. Да, я свободный сейчас, кроме Ксении – вообще никого. Да ладно, так даже лучше, лето же сейчас, студентки по улицам бегают, ща подснимем кого-нибудь. Ты, главное, заметил: вопрос, где трахаться, совершенно снят с повестки дня? Сажаем в машину, едем в центр, находим гостиницу, максимум двести баксов за номер – и вперед! У тебя, кстати, гондоны, есть, а? Пойдем, в ларьке купим, потом неудобно будет при девках.
