- Знакомься, Марк, это моя дочурка, - кивнула она на Лену. – Ей шестнадцать, школу заканчивает.
- Вы такая молодая мама, - вежливо сказал журналист. – Зря вы разрешаете девочке краситься, она выглядит старше. Простите за нескромное замечание.
- Все нормально, я скромных не люблю. Вот Леночка у меня комплексует по поводу того, что у нее нет папы. Я ей уже тысячу раз отвечала, что не знаю, кто ее отец, у меня разные мужчины были, разве упомнишь? Марк, я с вами не имела близость семнадцать лет назад? Вы не ее папа, случаем? Сходство уж очень большое.
- Нет-нет, - натянуто улыбнулся он. - А вы, в самом деле, не знаете, кто ее отец?
Янка вальяжно откинулась на стуле и ласково произнесла:
- Нет, понимаешь ли, дитятю мне аист как-то невзначай подбросил.
Лена зашлась хохотом и плюхнулась на диван. Все выглядело очень уж комично.
- Не обращайте внимания, - продолжала Янка. – Она у меня «дитя карнавала». Это итальянский термин, у них там каждый год карнавал: все пляшут, пьют и трахаются без презервативав, обычай такой, а перед очередным карнавалом их дамы успевают нарожать дурковатых детишек, и готовы к очередному веселью.
- А почему же без презервативов? – полюбопытствовал журналист.
- Ну там климат, юг все-таки, в резине жарко.
Лена от смеха чуть с дивана не свалилась. Она решила подыграть Янке, и пролепетала детским голоском:
- Мамочка, а ты разве в Италию на карнавал ездила?
- Ну, зачем же так далеко, доча, в наших родных кабаках каждый день карнавалы. Кстати, Марк, я вас припоминаю, ой, конечно же, да, это был ты, мой плей бой! Ты у меня такой темпераментный!
Она закатила глаза и молитвенно сложила руки.
Очнулась Анна от сквозняка. Тишина, окна закрыты, но сквозит словно из другого пространства. Это пространство втянуло ее в себя как воронка, промчало ее по извилистой трубе и выкинуло в знакомый подъезд. Она опять была одета в чужое тело. Она была Леной и чувствовала себя превосходно. Она занырнула в Янкину квартиру словно рыба под воду. Она дышала родным пыльным прокуренным воздухом, ее радостно тянули за рукава, буквально рвали на части Янка и Пончик, наперебой рассказывая новости. От всех этих новостей у Лены мозги раскорячились. Пончик перестала походить на саму себя, она превратилась в костлявое существо с ищущим взглядом, и не мудрено: Паша, вернувшийся, было, к ней, вдруг снова ее бросил. Он заделался рок-музыкантом и проводил жизнь на муз-тусовках , зависнув на квартире какой-то начинающей примы, для которой сочинял песенки. Одну из таковых песенок Лариса без конца напевала, чем окончательно достала Янку. Песня была мрачноватая:
Она задернула черные-черные шторы на окнах
Сквозь складки ткани луна все равно на нее глядела
А черная роза в печальном бокале сохла
А пьяная муха в своей паутине тлела
Она поставила черный капкан на лунную тень…
- Убери ты наконец свой капкан! - взорвалась Янка. – Лена, не слушай эту Ларку по кличке Тень, у нее мозги испарились от потери Кирного, она теперь не наш Пончик, а черная тень Кирного! Идем на кухню, там нас ждет холодная бутылочка мартини.
Стены кухни все сплошь, словно обоями, были обклеены инструкциями от тампаксов.
- Зачем? – вырвалось у изумленной Лены.
- А мне нравятся тут картинки, - ответила Янка, разливая по бокалам светлое вино.
- Это не картинки, а схема, как правильно вставлять тампакс, - отрешенно произнесла Лариса, отодвигая стул и усаживаясь. Стул заскрипел, словно всхлипнул.
- Что бы это ни было, картинки или инструкции, они, как вы сами понимаете, имеют душу и имя, и зовут их Приятного Аппетита.
- А я не понимаю, я вообще последнее время ничего не понимаю! – воскликнула Лариса, быстро напиваясь.
- Да ты закусывай, закусывай. Все, что нас окружает, имеет душу, мыслительные способности и имена. Предметы, растения, тряпки, обувь, все-все-все! – сказала Янка. – Вот спроси у Лены. Саламандра в этом дока. Так выпьем же за души вещей и картинок, и за общую вселенскую душу. И закусим.
Тонко зазвенели бокалы.
-Откуда такой изысканный хрусталь? – удивилась Лена.
- Э, Саламандра, давненько же ты здесь не была, совсем от жизни отстала, - ответила Лариса. Она почесала свою жилистую шею, и Лена еще раз поразилась, как жизнь изменила добродушного мягкого Пончика. В ней так же, как и в Янке, чувствовалась солдатская закалка, расчет и напористость. Такие женщины не пасуют перед жизнью. Это – ее подруги детства и юности, так уж вышло, что они – ее подруги. Хотя, не все так просто, не совсем они такие, какими кажутся, и не так уж безутешна Лариска, ведь ясно, что Кирной в конце-концов вернется к ней, так уже было, и будет.
В этот миг сон перелистнулся словно книжка. Теперь они с Янкой – в метро, причем встретились только что и весьма неожиданно:
- Ленка, привет! Встреча в горах с идиотом, картина Перова! – вскрикивает радостно Янка, хватая подругу за рукав. – Я по тебе жутко соскучилась! Ну, как ты? А у меня, представляешь, жуткая невезуха, устроилась работать в фирму, вкалывала целую неделю на телефоне с объявлениями, плюнула, потребовала расчет, а заплатили всего 10 баксов, блин.
На переходе она бросила нищему смятую десятидолларовую купюру.
Они вышли к Александровскому саду.
- Давай погуляем, сто лет не виделись, - предложила Янка и пожаловалась: - в уборную хочу, по-маленькому, терпенья нет, ну вот платный туалет-то, а стоит он две тысячи, которых у меня нету.
- Возьми, - протянула ей деньги Лена.
- Нет уж, принципиально терпеть буду. Две тыщи за поссать, еще чего.
Гуляя, они дошли до Красной Площади.
Лена давно уже здесь не была, и удивилась при виде охранников. Те глянули на подруг с подозрением. Народу на Красной было немного. Стояли фотографы с рекламными щитами. В прежние времена здесь были толпы, и они с подругой частенько тут ошивались, прогуливая школу. Сюда она хаживала с бывшими мужьями. Забавно звучит: «мужьями», будто у нее гарем. Выход гарема на Красную Площадь, и строй мужчин в чадрах, которые семенят за ней словно куры, в сопровождении двух рослых евнухов.
- Нет, больше не мо-огу! – вскричала вдруг Янка. – Хочу отлить, сейчас описаюсь!
Она приподняла полы куртки и, спустив лосины, села возле ошеломленного фотографа.
- Граждане, мне очень стыдно, но природа взяла свое! – пояснила она. – Ах, как мне стыдно, ужасно стыдно, просто слов нет, до чего мне стыдно, поверьте на слово, но две тысячи за туалет я платить не стану, уже не стала, у меня нету двух тысяч, я последние баксы отдала нищим, и мне очень стыдно мочиться на Красную Площадь
Кто-то из гуляющих навел на нее видеокамеру. Янка натянула лосины и, лучезарно улыбаясь ребятам с камерой, сказала:
- А вы знаете, когда я путешествовала по Аргентине со своим японцем, в одном отеле, он назывался «Лас-Пальмос», стояло в углу холла кресло-убийца. Роскошное такое массивное с позолотой, оно, знаете, 200 лет назад принадлежало знаменитому убийце, потом как-то было куплено в отель в качестве антиквариата. Персонал боялся к нему приближаться, посетителей предупреждали, поскольку уже были смертные случаи. Но не все верили, плюхались в кресло, на моих глазах один такой свалился с лестницы и свернул себе шею, а другой захлебнулся, когда пил виски, так что несчастные случаи преследовали недоверчивых по пятам, а как же, на кресле ведь было проклятье. Конечно, я купила эту диковинку, транспортировала домой. И решила, что это самая удобная вещь, ведь на этом седалище так удобно пить утренний кофе. И представляете, какой прикол? Только я комфортно расположилась в нем с чашечкой кофе, как кресло-убийца рассыпалось подо мной в прах! Вот невезуха-то! Зачем я его перла через границу и пошлину платила? А теперь, ребятки, заплатите за интервью, не зря ж я тут распинаюсь перед вами.
Парни расхохотались и сунули ей 10 долларов. Янка возмущенно смяла купюру и пихнула ее в карман куртки.
Анна долго и трудно просыпалась. Что-то мешало ей. Она не сразу поняла, кто она, и где, вообще, обретается… Странная тяжесть давила ее. В самой глубине сердца словно жернова ворочались и перемалывали всю ее суть. Смущение, слезы и стыд мешали дышать. Какая гадость, какая мерзкая она была, какое похабство, мерзко, мерзко! Нет, не может быть, это была не она, та – Янка, другая, гадкая, чужая.
Лампадка тихо и безмятежно горела у изголовья постели. Будильник показывал 5 утра. Скоро – на заутренню.
Она опомнилась, глотнула святой воды и долго молилась со слезами, покусывая пересохшие губы. Успокоилась не сразу. Прочла вслух тропарь Марии Египетской, бывшей блуднице, ставшей впоследствии, по совершении духовных подвигов, очень сильной святой. Вчера в трапезной опять читали ее житие, а потом настоятельница подарила Анне ее образок. Анна расчувствовалась и не смогла сдержать слезы. Ведь она сама раньше была как Мария Египетская… Но, может, ей неспроста была послана та жизнь. Ее испытывали земным Адом? И такая вот мирская, грешная, похожая на подшибленную ворону, пришла она в монастырь и смутила всех своей суетностью, неуемностью и резкостью. Монахини и паломницы хором взвыли. Настоятельнице она устроила «веселенькую» жизнь. Ведь даже на кухню входила она без благословения матушки. Она перессорила меж собой паломниц, трудниц и послушниц. Пришлось настоятельнице основательно повозиться с Янкой, - новая паломница была «трудным ребенком». Но таких детишек родители любят.
