Но все равно интересно, думает Джонатан, проследить за стратегией его игры. У трейдеров нет национальности – но есть личный опыт. Не то важно, что, например, небезызвестный Нассим Талеб ливанец, а то, что еще подростком он увидел разрушение родного Бейрута и потому с тех пор рассчитывает только на худшее. И вот результат: несколько лет на подъеме рынка Талеб скупал опционы, ожидая катастрофического падения, – и «черный понедельник» стал его звездным часом.
Выходит, даже война и гибель родного города могут в конце концов принести трейдеру прибыль.
(перебивает)
У меня был приятель, поляк. Звали его Петр. Его родители работали в СЭВе. Хорошо зарабатывали. Много ездили по миру. Несколько раз подолгу жили за границей. Сына, разумеется, брали с собой.
Потом случилась перестройка. СЭВ закончился, родители ушли на пенсию. Петр стал работать в разных торговых и посреднических фирмах.
Однажды, уже в конце девяностых, он с очередным шефом ехал в Гамбург. Петр сидел за рулем. Шеф, вальяжно развалясь на пассажирском сиденье, пил пиво и разговаривал.
– Приедем в Гамбург, – говорил он, – пойдем на Риппербан. Ты, Пьотр, был на Риппербане?
– Нет, не был.
– А в Амстердаме, в квартале красных фонарей, ты был?
– Нет, и в Амстердаме не был.
– А в Париже?
– И в Париже.
– Темный ты какой-то, Пьотр, – сказал шеф, – нигде-то ты не был.
Петр жил в Москве и в Лондоне. Много раз ездил в Италию и Испанию. Хорошо говорил на трех языках. Жирный, сползающий с переднего сиденья шеф напоминал борова.
– А знаешь, где я был? – сказал Петр. – Я был в Бейруте до войны.
Шеф поставил недопитую бутылку в держатель. Подобрался. Сел прямо. Нагнув голову, посмотрел на Петра уважительно и немного подобострастно.
– Пьотр, – сказал он тихо, – твои родители что, из номенклатуры?
Норма заканчивает рассказ и обреченно смотрит на Джонатана: так и есть, он опять все прослушал.
– Давай ты вернешься в пятницу, – предлагает он, – а на уик-энд слетаем на Багамы? Отдохнем вдвоем, поплаваем, на доске покатаемся?
Норма морщится:
– Два перелета в неделю – для меня перебор. Ты же знаешь, я терпеть не могу самолеты.
– Да ладно тебе, – настаивает Джонатан, – я зафрахтую частный джет, ты вообще не заметишь, что в самолете.
– Я не хочу, – говорит Норма, и Джонатан обиженно замолкает. Через пару лет у него будет свой самолет – может, тогда Норма станет легче на подъем?
Приносят суши. Японская еда считается низкокалорийной и только входит в моду. Некоторое время они едят молча, Джонатан с неприязнью смотрит, как ходят палочки, зажатые между изящных пальцев Нормы.
– Слушай, не обижайся, – говорит она. – Я просто не могу жить в темпе Супермена.
– Какой я Супермен? – удивляется Джонатан. – Я, по-твоему, похож на этого парня в трико?
– Не похож, – улыбается Норма, – но ты все время «вжик-вжик», туда-сюда, как Супермен по небу. Я в таком темпе не могу.
– Что не так с моим темпом? – отвечает Джонатан. – Я разве тебя сегодня подгоняю? В крайнем случае полетишь следующим рейсом.
– Ты понимаешь, что я имею в виду, – говорит Норма.
– Нет, не понимаю, – отвечает Джонатан, вспоминая советы доктора Каца.
Кстати, помимо всяких хитрых методик, от негативных эмоций очень помогает напиться – Джонатан подзывает официанта и заказывает сакэ.
– И когда я допью, пусть принесут следующий, – говорит он, – и чтобы температура была правильная – ну, ты знаешь.
– Да, сэр, конечно, – официант склоняется в полупоклоне.
Интересно, он в самом деле японец? Может, кореец или китаец? Черт их разберет, азиатов. Талантливые, кстати, парни, ничего не скажешь.
– Ты все время давишь на меня, – говорит Норма.
– Разве? – отвечает Джонатан. – Мне кажется, я только предлагаю разные варианты, оставляя за тобой право выбора.
– Ты предлагаешь так настойчиво, что я не могу отказаться.
– А разве это плохо? – говорит Джонатан. – Ты ведь и встречаешься со мной, потому что я настойчивый и напористый. Если бы я сидел у себя в Бронксе, я бы вряд ли покупал Уорхола и, значит, у нас не было бы шанса познакомиться.
– Давай ты побережешь напор для работы, – говорит Норма.
– Понимаешь, – говорит Джонатан, с трудом сдерживаясь, чтобы не добавить «детка», – понимаешь, я не могу быть одним в конторе, а другим – в ресторане. Я такой, какой я есть. И другим вряд ли буду.
– Тогда ты не будешь со мной, – говорит Норма и осекается, будто слова вырвались у нее против воли.
Пять минут они едят молча, потом Норма говорит:
– Ладно, я погорячилась. Давай сменим тему. Ты слышал, что перевели стрелки на Часах Судного дня?
– Да, – говорит Джонатан, – на них теперь без шести двенадцать. Рейган договорился с Горби про ракеты.
(перебивает)
Мне друг рассказывал, что в детстве родители всегда укладывали его спать в девять вечера. По телевизору как раз начиналась программа «Время». Шла война в Ливане, и он просил:
– Мама, папа! Не отправляйте меня спать, дайте мне посмотреть новости!
– Насмотришься еще, – говорили родители.
– Нет, – отвечал он, – вы не понимаете! Такого больше никогда не будет. Это ведь последняя война в истории! Я должен посмотреть!
Сейчас он в Париже, а родители до сих пор живут в Донецке.
В такси по дороге домой Джонатан мрачно глядит в окно. Башни-близнецы замерли на горизонте, улица забита желтыми кэбами. Как все-таки хорошо, что он сумел изолировать себя от внешнего мира, – каждый день в газетах пишут про очередного запоздавшего прохожего, которого порезали уличные хулиганы или пристрелили торчащие на крэке негры. И, главное, от полиции – никакого толку! Одна надежда – хороший швейцар в доме и такси к подъезду.
Чтобы этого добиться, пришлось как следует повоевать, думает Джонатан. Хорошо, что я так устроен, – иду вперед и всегда побеждаю. Даже «черный понедельник» сделал меня богаче – я всегда верил в короткие позиции, всегда.
Глядя в затылок таксиста, он почему-то снова вспоминает Кору Мартин: когда ее речь стала совсем бессвязной, Джонатан предложил вызвать такси, а Кора рассмеялась вульгарно и хрипло:
– У меня в Калифорнии, Джонни, свое такси. Я живу с таксистом, представляешь? С русским таксистом, а? Он вообщето писатель, только сейчас без работы. Очень талантливый парень. Пишет книгу об интеллектуальном крахе марксизма и осуществлении истории.
Дура, со злостью думает Джонатан. Книга об осуществлении истории! Так боялась конца света, так верила в него, что просрала собственную жизнь. А потом даже забыла, чего боялась.
Неправильная стратегия, вот в чем дело, думает он. Если веришь в конец света – скупай опционы, играй на коротких позициях и подстраховывайся длинными. И доверяй своей интуиции, если она у тебя есть. У меня – есть, да, конечно, есть. Впрочем, разве это интуиция? Нет, это знание. Никому никогда не говорил, но я на самом деле знаю, что будет потом. Я чувствую, что Б-г ведет меня по этой сраной жизни, наполняет меня смыслом. Смешно – я и в синагоге последний раз был на бар-мицве, а все равно чувствую в себе Его энергию, будто Он, словно из горящего куста, говорит со мной через черно-зеленый узор монитора.
Норма сказала «Супермен»? Скорее Сверхчеловек, тот, кто преодолел в себе человека, стал больше, чем человек. Потому что во мне – Божья воля.
Норме не нравится мой напор? Да пожалуйста, пусть не нравится! Но это сидит во мне – как мотор, как настойчивый внутренний голос, что гонит вперед, говорит «давай, давай, не останавливайся!».
А еще мне кажется, что если я остановлюсь – я упаду и умру. Если ослаблю напор – меня вовсе не будет. Не будет успешного, богатого, удачливого Джонатана Краммера – а будет что-то вроде Коры Мартин мужского пола. Никому не нужный неудачник.
Но этого не случится, пока я двигаюсь вперед, пока я чувствую Божью волю. Все мои ставки выигрывают.
Честное слово, иногда я думаю, что если бы я поставил на мировую войну, мы бы сейчас все рылись в радиоактивных отбросах.
Только доктору Кацу об этом лучше не рассказывать, думает Джонатан. Упечет в психушку до конца жизни, даром что сам – такая же жидовская морда.
Должен, то есть, про Бога понимать.
Патрик из «Пирс-энд-Пирс» учил: посрался с телкой – вызови шлюху! – очень, мол, помогает. Может, в самом деле, выписать на дом какую-нибудь длинноногую умелицу? Джонатан достает из бара бутылку виски, задумчиво смотрит на стаканы и делает глоток прямо из горлышка. Где-то у меня была карточка, куда же я ее засунул?
Звонок в дверь. Джонатан замирает в комической позе – в одной руке бутылка, галстук съехал набок, рубашка расстегнута, пресловутый однобортный пиджак с правильными лацканами валяется на дизайнерском ковре.
