Квак:
– Ты хочешь быть Китаем?
– Тут.
Квак:
– А я хочу быть Россией.
– Тут.
Квак:
– Представь, что я пришла к тебе геополитически. Сейчас должен наступить оргазм…
– Тут.
Квак:
– По крайней мере, я уже мокренькая…
– Ав!
Квак:
– Ты фантазируешь, какая я мокренькая!
– Ав! Ав!
Звонит телефон.
– Я мокренькая, Лева! Мокрая вся! Я была в объятьях другого!
– Ав-ав!
Поликарпов опускает телефон в карман пиджака.
– Ты мог когда-нибудь подумать, что я стану мокрой от чужого мужчины?
Квак:
– Я мокрая, маленький чертенок, слышишь! Мокрая вся!!!!
– Ав!
Квак:
– Ты что – идиот?
– Ав!
Голос супруги ворочается в кармане пиджака:
– Я давно не была такой откровенно мокрой, Левчик…
– Тут-тут! Как я зол! Тут-тут!
Поликарпов встает и резким энергичным движением делового человека, бросает слепой взгляд на часы. Четким шагом идет в сторону туалета, включает свет и входит.
Вскоре выходит, освежившись. За ширмочкой ложится на кушетку и стихает. Слышен негромкий голос Риты из туалета.
– Так надо, Лев Алекфандвович? Это такое лечение? Я настолько больна?
Рита, не дождавшись ответа, выходит из туалета. Она вся мокрая. Она брезгливо поеживается, принюхивается к себе и щурится на свету.
Странно, мужская моча пахнет не так противно, как принято думать в женских кругах.
За ширмой она тормошит Поликарпова на медицинской кушетке.
– Вы совершенно пьяны, Лев Алеффандрович!
Она барабанит в грудь:
– Вы – в стельку! Вы сделали меня моквой!
Поликарпов произносит, не открывая глаз:
– Шутка.
– Футка? Ефли это футка, то она заметно ниве пояфа! Ниве!
– Почему?
– Вы так лечите людей? Так?
– Кто Вам фкавал, что их лечу? Ваша футка неудачна.
– Какая футка?
– Что я пьян. Запомните: психиатр никогда не бывает пьяным.
Он резко выбрасывает тело вверх и садится на кушетке.
– Он бывает в забытьи.
Трясет головой:
– Бр-рр… Какой у Вас вопрос, Маргарита Ивановна? И предупреждаю: насчет ежика мы уже прояснили.
– Я вдала мыфку. Но она не прифла и не куфала меня, понимаете? Не куфала!
Поликарпов идет к компьютеру, запускает ЖЖ.
Аська квакает тут как тут:
– Слушай, ты такое говно оказывается!
– Вы мне сделали мокво с помощью Вашего напористого шланга в штанах.
– Я? Вам? Мокро? Ну и шуточки у вас, Маргарита Ивановна!
Он подхватывает Риту и кружит в темпе вальса:
– Вы помните вальсацию? Звук прелестный вальса помните?
Рита счастливо кружит:
– Да! Да! Да!
Поликарпов бормочет в сторону:
– Однако от нее несколько смердит…
– С кем Вы там фуфукаетесь, смефной муффинка?
Поликарпов кружа, шаг за шагом приближает Риту к дверям.
– Вабудьте. Футка.
Он выпихивает Риту в дверь.
– Давайте продолжим завтра? Я сегодня немного несвеж.
Квак:
– Ну ты и пидар!!! Пидар вонючий!!! Я тебя в игнор! Навсегда!
Поликарпов захлопывает дверь перед носом Риты.
Рита ошарашена счастьем взаимопонимания:
– Завтва? Неувели? Я не офлыфалась?
Она удаляется, не веря своим ушам:
– Нет, я не офлыфалась! Я совсем не офлывалась, смешной муффинка!
– Но ктое-что еще можно поправить… – игриво ворочается в кармане пиджака голос супруги.
41. Новые сведения о широких задницах
Сегодня такой чудный вечер в парке Клиники Неврозов! Так мягко он стелет свой ковер по дорожкам, где гуляют неспешно Шеин и Тополь.
А почему вечер нынче такой волшебный? Все просто: впервые за все эти месяцы Шеина, кажется, потянуло на серьезный разговор с женщиной. И эта женщина – Тополь!
– Я ведь тоже иногда без мотивации… Такая старушечка, которой хочется свернуться клубочком и спать, спать, спать… Как старой кошке в теплом доме. Тикают часы, тикают и тикают… Все, что было в прошлом – забыто, все что впереди – неизвестно. Скорее всего, ничего…
– Нет, что-то же есть… – рассуждает Шеин. – Должно же быть… Надо придумать. Не говорите больше про это, не пугайте хороших людей. Это очень серьезно.
Они неспешно топчутся у беседки.
Недалеко пробегают Максим с психологом. Вскоре парк оглашает привычный рык молодого человека:
– Втихаря делала это! Мелик-Пашаеву! Обезьяне этой, а не мне, бойфренду!
Тополь спохватилась:
– Я недавно сделала одну мерзость… Мне кажется из-за Вас…
– Какую мерзость?
– Я… Я сделала ЭТО с одним слепым мужчиной… Если больше не с кем…
– Что ЭТО?
После паузы:
– А, ну да… Понял. Только почему это мерзость? Насколько я понимаю…
Тополь с апломбом его перебивает:
– А насколько понимаю я – это мерзость! Пусть я старомодная, но это мерзость.
– Ну почему? Почему все в этом мире мерзость – даже это? Даже это последнее прибежище…
– Для меня это не было прибежищем…
– Забавно. Это было необыкновенно?
– Разве женщина когда-нибудь признается в этом. Они все такие врушки.
– Да, я заметил.
– Он сказал, что у меня тяжелая и широкая задница… Он сказал, что о такой тяжелой заднице мечтал всю жизнь.
– Мечты сбываются. И все?
– Зато не сказал, что у меня карие глаза…
– Но глаза у Вас зеленые – и кошачьи.
– Ну, какая ему разница? Я хочу, чтобы они были и карие.
– Карие зеленые кошачьи глаза… Ну, это к господину Зайцеву. Он как психиатр разберется.
– Но вы никогда ничего такого ведь не собираетесь сказать мне.
– Женщины все одинаковые. Почему мне всю жизнь жена говорила, что я всю жизнь ей чего-то не говорил… О чем-то у нее не спрашивал… Ну, почему?
– Они, действительно, все одинаковые. Ну и что? А если бы они были разные?
– Кстати, у Вас совсем не тяжелая задница. И совсем не низкая.
– Вы это заметили? Значит, Вы не боитесь меня. Вы не боитесь агрессивных женщин?
42. Как стонет любимая женщина
Есть теперь на свете один мужчина, который, который в отличие от апатичного гинеколога, точно не боится – ни саму Юлию Петровну Тополь, ни ее задницы (низкой или не очень). Как вы догадываетесь, это Николай Николаевич. Впрочем, на днях появился и второй мужчина. Это друг Николая Николаевича – упитанный слепец Степан.
Николаю Николаевичу удалось узнать адрес, где проживает его любовь с первого взгляда.
Друзья гуськом выходят из подъезда. Они торопятся (насколько это возможно) на свидание. Белые рубашки заправлены в строгие брюки. За плечом Степана аккордеон.
Делают пару шагов, на лысину Степана что-то падает с верхних этажей. Это завязанный в узелок презерватив.
Степан хватается за плешь:
– Глянь, Коля, вот уж точно добрый знак.
– Ну-ка… – Николай Николаевич принюхивается. – Так… Ребристый… Это ж кого так?
Принюхивается снова, теперь уже мечтательно:
– Это блондинка была… Лет сорока или чуть больше, Степа… О, запах женщины! О, локоны волос!
Степан тоже принюхивается.
– Коля, а если это мужик – мужика? Сейчас такое на каждом шагу. По радио вон каждый день говорят…
Снова обнюхивает.
– А то пахнуло как-то не так… Не по-человечески.
Николай Николаевич панически бросает презерватив наземь.
– Точно, пахнуло! Ну ты, Степа, зряч!
– А я чего говорю! Вот хоть капелька дерьма, а на голову свалится! И так каждый день! Да ладно бы к деньгам или… к женскому телу там… а то ведь просто так, скажи! Вот в чем подлость.
Гуськом поворачивают за угол дома.
– А что, Коля, сильная тетка, говоришь? Задница, говоришь, низкая? И тяжелая?
– Низкая. Тяжелая.
Степан самодовольно хихикает:
– Самое оно, люблю с низкой. У меня три года не было зрячей, Коля. Сам знаешь – с нашими слепушками, я не могу. Мне зрячую подавай! Если устроишь праздник – отблагодарю.
Проходят под деревьями.
Степан снова хватается за голову.
– Птичка освежилась… Это к добру.
Принюхивается:
– Голубь, кажись…
Николай Николаевич тоже принюхивается:
– Ну-ка…Нет, ворона… Точно ворона…
– Ну ты зряч, Коля, ой зряч… Значит, не к добру ворона?
Опять торопятся гуськом.
– А стонет она как, Коля? Люблю, чтобы стонала… Слепушки наши совсем не стонут.
– Стонет она хорошо, не волнуйся, Степа.
– Ладно, Коль, давай уж нашу…
– Тут скамеечка была… По правую руку… Ага, вот она. Давай присядем, что ли… Отдохнем перед этим делом…
Степан перекладывает аккордеон на грудь и берет первые звуки. Хорошо льется песня, это сама душа поет перед встречей с женщиной.
Помню, помню мальчик я босой
В лодке колыхался над волнами.
Девушка с распущенной косой
Мои губы трогала губами…
43. Бубен шамана явился внезапно
Из-за угла показывается шумная группа слепых женщин. Впереди Клава (жена Степана), ее ведет какая-то девочка.
Девочка недобро тычет пальцем:
– Вот они, тетя Клава!
Клава, понятно, разгневана:
– Козлиться вздумали! Позор какой!
Недобрая девочка подначивает:
