Но вскоре он снова задумался, это получалось само собой. Ведь рыба-то не клевала. Так что времени у него было достаточно.
Он думал о прожитой жизни. Ее как бы окутывал туман. Когда Маттис был ребенком, все для семьи добывал отец. Отец был как Хеге, маленький и неутомимый. И умный. Все были умные, кроме Маттиса. Сколько он себя помнит, его всегда старались заставить взяться за какую-нибудь работу. Отец сдался рано. Мать же смотрела на Маттиса такими глазами, словно еще надеялась, что все изменится. Но вот она умерла, он был еще подростком. Через несколько лет погиб в лесу отец — несчастный случай, приводивший Маттиса в ужас всякий раз, когда он воскресал в памяти.
Они с Хеге остались вдвоем. Так, как сейчас, они жили уже очень давно. До того как его в первый раз назвали Дурачком, он и понятия не имел, что он не такой, как все, и это было рубежом в его жизни.
Маттис глядел на берега с усадьбами и повторял, что никто не желает ему зла. Он был благодарен Хеге за ее слова и пытался внушить себе, что так оно и есть.
Ему пришлось снова вычерпывать воду. Она была настойчива и хотела утопить его.
Я хочу жить, я не хочу утонуть!
Вот бы сейчас ему попалась стоящая рыбина! Чтобы он вернулся домой с добычей.
Словно узорчатые тени, на песчаном дне виднелись рыбы, удочка Маттиса была закинута как раз над ними. Они замерли и не шевелились, точно так же, как и он. Но были начеку. Стоило ему двинуть рукой, и они скрывались где-нибудь в черной яме. Наживку не брали. Умные. Куда бы Маттис ни явился, всюду были умные.
А тут еще Хеге, вдруг подумал он.
Хеге плохо.
Он не собирался думать об этом на озере, но уж так получилось. Сегодня у Хеге была тяжелая ночь. Вот она и отправила его на озеро, как только наступило утро.
Он проснулся в полночь и услыхал что-то, что ему не понравилось. Звуки доносились из комнаты Хеге, на цыпочках он подкрался к двери и заглянул внутрь. Хеге лежала лицом к стене. Он включил свет, она не шелохнулась.
На него нахлынули угрызения совести — это он виноват.
- Опять я, да? — осторожно спросил он, стоя у двери.
Она ответила, не оборачиваясь:
- Нет, при чем тут ты?
- А тогда кто же?
- Никто,— ответила она.— Сама не знаю, что со мной.
Она обернулась — в глазах у нее было отчаяние. Все оказалось еще хуже, чем он думал, ему приоткрылось то, в чем он не мог разобраться.
- Я ничего не могу поделать,— сказала Хеге,— иди к себе, Маттис!
Как всегда, он натолкнулся на темную завесу. Хеге плохо, и он вдруг подумал: она кормит меня, каждый день, и зарабатывает на это своим вязанием.
Он прикоснулся к ней:
- Хеге, но ведь ты можешь вязать!
Она вывернулась из-под его руки.
- Вязать? Замолчи, ты сам не понимаешь, о чем говоришь.
Тогда пришлось сказать другое, то, чего он хотел избежать, потому что ему было стыдно.
- Ты меня содержишь и всегда содержала,— сказал он.
Она не издала ни звука.
- Я живу благодаря тебе. Разве тебе этого мало? Это очень важно.
В общем-то он так не думал, не совсем так, но сказал первое, что пришло на ум.
Соглашаясь, она хотела кивнуть и стукнулась лбом о стену, раздался глухой звук.
- По-моему, это очень важно,— повторил он в полной растерянности.— Для меня.
- Конечно, Маттис. И для меня тоже.
Но ей этого было мало. Она лежала, отвернувшись к стене, и не хотела показывать ему лицо.
- Оставь меня, Маттис, это мое дело. Все обойдется.
- Тогда повернись ко мне,— попросил он.
- Нет,— упрямо ответила она. На этот раз он не увидел ее лица.
Он стоял опустив руки. Что ей сказать? Если она сама не знает, что с ней. А она такая умная. Он зашаркал к себе, так и не утешив ее. Хеге только теперь стала такой. С этого года. Что с ней?
Утром по Хеге ничего не было заметно, но за завтраком она спросила, не пойдет ли Маттис рыбачить. Он покорно согласился и стал собираться.
Что, интересно, делает сейчас Хеге?
Почему никто не должен видеть ее?
Маттис сидел в лодке и размышлял.
20
Буль-буль, заговорила вода на дне лодки, на этот раз громче. Вздрогнув, Маттис очнулся от своих мыслей — вода доходила ему до голени. Видно, сегодня он повредил гнилое днище, когда влезал в лодку,— вода теперь набиралась гораздо быстрей, чем раньше.
Наверно, он слишком долго сидел задумавшись. И не заметил, как вода залила ему ноги, она была теплая, и он, думая о посторонних вещах, даже не заметил ее.
Меж тем эта вода представляла для него смертельную опасность, потому что он не умел плавать. Сейчас он пойдет ко дну вместе с лодкой.
- Я не хочу! — закричал он, вытаращив глаза, и принялся изо всех сил вычерпывать воду. Он сидел в воде и выливал воду, набирая по полчерпака.
Мне еще нет и сорока, думал он, это слишком рано. Весь в холодном поту, Маттис понял, что, сколько бы он ни вычерпывал, вода не убывает, а прибывает.
- Спасите! Тону! — закричал он изо всей мочи.— Эй, на помощь! Скорей! Скорей!
Бесполезно, он заплыл слишком далеко, и его крик не достигал берега. В усадьбах, скрытых маревом, не слышали его зова. Как он ни старался, вода в лодке по-прежнему прибывала.
Все случилось очень быстро.
Из глубины на Маттиса уставились чьи-то глаза.
- Нет! — крикнул он.
Маттис не мог отвести взгляд от этих глаз, смотревших прямо на него. Ничего больше, только глаза. Но Маттис не хотел умирать.
- Я не хочу! — крикнул он, побелев.
Продолжая вычерпывать, он наконец увидал крохотный голый островок. Совсем близко. Только бы до него добраться, тогда он спасен.
Голова работала быстро и ясно. Он бросил черпак и схватился за весла.
И хотя лодка осела и была тяжелой от воды, она все-таки сдвинулась с места. Маттис греб изо всех сил, обычно у него и не было столько сил. Сейчас он вообще не думал, есть ли у него силы, он только спешил уплыть подальше от этих глядящих из воды глаз.
- Хеге! — крикнул он.
Она не могла услышать его, но он должен был позвать ее на помощь. Что бы с ним ни случалось, он всегда звал на помощь Хеге.
Тем временем лодка мало-помалу приближалась к островку. Вода в ней поднялась еще на несколько планок и стала проникать в новые щели. Об удочке Маттис уже не думал.
Он больше не кричал, поняв, что успеет добраться до острова. Сейчас, сейчас! Он греб, и в нем все ликовало. Ну вот, наконец-то он спасен — каменистый островок был уже совсем рядом.
Лодка задела о дно и стала, уткнувшись носом в берег. Маттис вылез из лодки, он был так измучен, что тут же сел на землю, оперся о нее рукой, отер пот.
Еще бы чуть-чуть...
Пронесло.
Слава богу!
Островок представлял собой вершину небольшой подводной скалы, в трещинах росла чахлая травка. Однако сесть было где. Маттис отдышался и даже попробовал спасти свою лодку. Он решил вычерпать из нее воду, но скоро бросил эту затею — одному ему было не под силу вытащить затопленную лодку на берег, а так в нее все равно набиралась вода. Лодка тяжело осела — она была гнилая насквозь. Правда, больше уже не погружалась. Здесь было мелко, и она прочно стояла на дне. Маттис сидел на берегу, держа в руке веревку от лодки. Ему и оставалось только сидеть. Уплыть отсюда без посторонней помощи он не мог. Он не выпускал веревку из рук. Привязать лодку здесь было не к чему. Хотя она прочно стояла на дне и погода была тихая, Маттис все равно боялся отпустить веревку — вдруг налетит ветер и угонит эту развалину. А ведь ее еще можно починить — на радостях обнадеживал он себя.
Какое наслаждение — расслабиться и понемногу снова начать думать. Впрочем, с этим можно было и не спешить. Солнце пекло, и Маттис блаженствовал — его одежда промокла насквозь. Было так жарко, что он даже не стал раздеваться. О том, как он доберется до дому, Маттис пока не думал — жизнь спасена, а все остальное уладится.
- Вот было бы дело! — громко, не стесняясь, сказал он. Здесь, на островке, можно было говорить с самим собой сколько угодно.
После чрезмерного душевного волнения и непосильной работы Маттис ослабел, и ему захотелось спать — уснуть тут же прямо на солнце, которое так чудесно грело. А до берега он как-нибудь доберется. Рано или поздно кто-нибудь приплывет сюда. Есть ему не хотелось, только спать. Пока сюда никто не приплыл, можно поспать.
Но Маттис боялся отпустить во сне веревку. Это была нить, связывавшая его со всем, что он любил. Когда у него не стало сил бороться со сном, он привязал лодку к единственному, что тут нашлось: к самому себе. Обмотав веревку вокруг щиколотки, он затянул ее надежным узлом. Хоть лодка и прочно сидит на дне, кто знает, надолго ли это.
- Я стерегу тебя, а ты — меня,— сказал он ей.
И все сразу исчезло.
21
На этот раз Маттису ничего не снилось. Проснувшись, он не мог понять, долго ли он спал. Его разбудил громкий крик у него над ухом.
- Раз-два — взяли! — кричал девичий голос.
