В бухарских улочках, столь узких, что щека чувствует тепло, отдаваемое нагретой за день стеной.
В человеке с лепешкой в руке.
В мальчишках, гоняющих консервную банку вокруг минарета.
В запахе рыбожарки.
Я научился ворочать тяжелые глиняные комья узбекских слов и разобрал полустершийся карандаш своих записных книжек:
«дутые терракотовые купола торговых рядов»,
«коротенькие тени детей»,
«тягучая, как сливаемое из таза варенье, ходжентская ночь».
Сухой пыльный воздух долетает с их потрепанных страниц.
Беззвучно шевеля губами, читает молитву или подсчитывает в уме свой жалкий дневной доход еще нестарый дед в черно-белой полосатой бороде.
Переругавшись, выбегают подраться на улицу подростки, игравшие в шахматы под навесом чайханы.
Мимо скособоченных минаретов и горячих стен катит Ходжа Насреддин на стареньком велосипеде.
кишлак
похож на большую детскую песочницу
с квадратными куличами
дома и почва из одного материала
тут же и многосаженная яма
откуда его поколениями берут на постройки
вот придет мама
и велит все обратно засыпать
пахнет перестоявшим бабьим летом —
дымкáми
пылью
и ссохшейся листвой
узбеки
в своих простеганных выпуклых халатах
кажутся громадными
точно горы
снег
начинает валить из прохудившегося ватного неба
растрепанными хлопьями
медленно и тихо
и прикоснувшись к тончайшей как женская пудра
розовой пыли
обращается в грязную жижу
пьяный худой старик
упал
не удержавшись на слабых ногах
навзничь —
бритой головой в бетонный арык
проходившие юноши
бережно извлекают его из густой воды
уплывшую тюбетейку
подбирают десятью шагами ниже
по течению
шесть веков
женщины приходят к его мавзолею
вымолить беременность и семейное счастье
у праха вольнодумца
поэта
непобедимого борца на поясах
ремесленника
предпочевшего смерть
необходимости говорить с дураками
потрясая билетом
я требовал начальника
из дверей
один за другим выходили
все более толстые узбеки
пока не появился уж вовсе неохватный
но чувствовалось
что и за ним есть кто-то еще значительней
на чью спину
могли б приземляться небольшие
сельскохозяйственные самолеты
вероятно он спал
иные деревья цвели
и легкие продолговатые лепестки самых нежных оттенков
сплошь осыпали ветки
так и стояли в саду облака
желтые
фиолетовые и розовые
белые
огибая людей
сосредоточенно перелетела пчела
отягощенный и неторопливый ее полет
говорил
что здесь уже наступило лето
подъехавшие машины с гостями
встречают у ворот
впереди
медлительные и добродушные как слоны
колхозные председатели —
«раисы»
в брезентовых сапогах
за их спинами
менее тучные безликие
люди в пиджаках
без всяких титулов
на них лежит
оплата предстоящей пирушки
колхозный бригадир
выбранный по разнарядке депутатом
всякий раз
тяготится необходимостью ехать в Москву
на сессию Верховного Совета
«Там я весь день
занят тем чтобы искать
где поесть
и где помочиться»
когда созревает хлопок
миллионы прожорливых тварей
наводняют поля
летчики опыляющие их ядом
ленятся иногда
отключать опрыскиватель над лесополосами
один такой самолет
прошелся над домом лесника
не заметив работавшую в винограднике женщину
на беду
у нее была астма
и она через четверть часа умерла
когда самолет возвращался с полей
обезумевший отец
ждал его с двустволкой
ему повезло
он всадил в желтое пузо «кукурузника» оба заряда
и сбил
старика судили
за самолет и пилота
дали несколько лет
условно
учитель
живет на окраине кишлака
в новеньком доме
еще недавно
и много веков до того
тут были поля
оттого
кирпичная кладка садовой дорожки
идет мягкими волнами повторяя
рельеф прежних борозд
не изгладившихся до конца
когда рейсовый самолетик
замирает на краю бетонной поляны
аэродромная собака
покидает свое убежище возле живой изгороди
и перебегает ему под крыло
чтоб тень не пропадала даром
в роговых очках
похож на консерваторского
скрипача-доцента
его инструмент
отполированный многолетней работой
простой темный камень
имеет форму скрипки заключенной в футляр
узкой серебряной рыбкой
как мелодия
пляшет направляемый нож
Размышление о старом Ташкенте
до землетрясения
он был узким тенистым прохладным
солнечный жар
упирался в сплошную листву тесных дворов
новые
широченные площади и проспекты вбирают солнце
воздух над асфальтовыми пространствами так накален
что их не перейти пешком
разве что прошуршать
в автомобиле с белыми шторками
вечером
над городом пролетели фламинго
бесконечный
расходящийся звук их криков
шел сверху и достигал земли
он заставлял
людей выходить из домов
а идущих
останавливаться и запрокидывать лица
птицы шли
неровной ветвистой цепочкой
будто через все небо перекинули гигантскую розовую ветвь
привязанный у минарета верблюд
вот уже 18 лет
терпит туристов в ярких штанишках
их заигрывания
их возгласы и фотовспышки
и выработал
весьма презрительное отношение к людям
о великий Сиабский рынок
куда приходят расстаться с деньгами
чтобы уйти с очами переполненными увиденным
и пылающим от перца ртом
о расписные столбики чайхан
наивные восточные сладости
пыльные сахарной пудрой кубики рахат-лукума
о деревянные сундучки
с жестяными узорами и ждущим зеленым нутром
что прямо у ног покупателей красят и ладят
сидя на корточках среди стружек
старик и помогающий мальчик
о самодельные четки
снизанные из глянцевых сероватых косточек и купленные
за гроши:
точно такие я видел в витрине музея
о пахучие ряды снадобий и кореньев
где утомленная расспросами торговка взрывается наконец
– я что мама тебе объяснять:
это зачем это зачем!..
о полосатый нищий на костылях
о развалины Биби-Ханым
величайшей мечети мира
возносящей свое разверстое нутро на полнеба
над рядами лепешечников
о…
мои глаза переполнены
мой рот пылает
брейгелевские слепцы
привезенные какой-то шведской благотворительной лигой
организующей туры для инвалидов
перемещаются от мавзолея к минарету гуськом
положа руку на плечо идущему впереди
и поворачивая незрячие лица влево и вправо
как указывает гид
его речь записывают на портативные магнитофончики
запись эта
будет им вместо дорожных открыток
округлая печь для лепешек
посреди пустой деревенской улицы
похожа на снежную бабу вылепленную из глины
возле беседуют двое
огромный чернобородый чабан
верхом на ослике затерявшемся в складках его долгополой
овчины
и старик в кривых сапогах
торчащих из-под толстого зимнего халата как две кочерги
туговатый на ухо Аллах
сверху прислушивается к их разговору
приставив большую ладонь
на посадке
старуха в белом платке
с навсегда открытым от изумления ртом
под крылом
рябь красноватых барханов
запятнанных тенями маленьких круглых облачков
вероятно
самое значительное достижение цивилизации
в возможности перенестись
из мест где оправляются сидя на корточках прямо на землю
